Первые залпы

Сергей Мартьянов

Первые залпы

1. Человек с того берега

На заставе он пробыл ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы переодеться в сухое красноармейское обмундирование, принесенное старшиной из каптерки. Сведения, сообщенные им, были так важны, что ему не позволили ни отдохнуть, ни поесть, а только дали кружку остывшего чая — унять нервную дрожь. Капитан Кондратьев из комендатуры и капитан Солдатов из отряда опрашивали его, пока он переодевался. Они же должны были немедленно отвезти его в Волчин, а оттуда и дальше. Да, дело было чрезвычайной важности и срочности.

Собственно, того, о чем сообщил этот человек, и нужно было ожидать. Вчера вечером об этом же крикнул кто-то с середины Буга. Об этом же самом. И все же в это было очень трудно, почти невозможно поверить.

Младший лейтенант Василий Горбунов, начальник заставы, в упор, со строгим любопытством разглядывал незнакомца. Тот торопливо стягивал с себя мокрую одежду и бросал ее прямо на пол, у своих ног. На вид ему было лет сорок пять, не меньше. Морщинистое усатое лицо, щеточка жиденьких усов, на жилистой шее — православный крестик.

Говорил он торопясь, сбиваясь, перемешивая русские, белорусские и польские слова, — так что капитану Кондратьеву и капитану Солдатову приходилось то и дело останавливать его и переспрашивать, чтобы понять, что к чему.

В общем типичный крестьянин из западных белорусов, местный житель. И все же что-то знакомое было в этом человеке — в его высокой сутулой фигуре, в щеточке рыжих усов, — словно где-то младший лейтенант уже встречался с ним, и, пожалуй, не раз. Но где и когда?

Впрочем, может, и не встречался, а путает его с кем-то другим: ведь человек этот только что приплыл с того берега Буга. Скорее всего он житель Польши, одной из прибугских польских деревень, и в таком случае его можно было видеть в бинокль через реку.

Так неужели уже завтра, в четыре часа утра?! «То правда, правда, в четыре часа Гитлер ударит… Так, так!» — твердил человек, и оба капитана многозначительно переглядывались, будто знали что-то такое, что позволяло им верить этому человеку, его страшной вести.

Самое важное было в этой точности — четыре часа утра. Младший лейтенант уже прикидывал в уме, как он поднимет по тревоге заставу, как будет поднята вся комендатура, весь отряд; как будут приведены в полную боевую готовность все приграничные части и соединения Красной Армии.

Но тут же он вспомнил и о другом: дней пять назад приезжал политрук из отряда, велел собрать бойцов в Ленинской комнате и, когда они собрались, прочитал им вслух сообщение ТАСС от 14 июня, особенно напирая на строки: «…по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы». Когда же один из бойцов спросил: «А для чего Гитлер подтягивает войска к границе?» — политрук отрезал:

— Нужно верить документу, товарищ. В документе черным по белому написано: слухи о войне лишены всякой почвы!

Но вот — человек с того берега Буга, и он предупреждает: завтра утром, в четыре часа… Остается три с половиной часа. До нападения. Если верить этому человеку.

А тот уже надел сухие красноармейские брюки, сухую гимнастерку и вопросительно глянул на капитанов.

— Поехали, — сказал Солдатов, высокий и сухощавый, с бледным нервным лицом.

Горбунов проводил их во двор, к грузовой машине.

Шофер уже сидел в кабине.

Капитан Солдатов и человек, переплывший Буг, залезли в кузов, а капитан Кондратьев занял место рядом с водителем.

Горбунов все ждал, что они скажут перед отъездом, какие дадут распоряжения. Ждал и помалкивал. Напрашиваться самому на указания было не в его правилах.

Но что могли сказать эти два капитана?

Перед тем как захлопнуть дверцу, Кондратьев обронил:

— Главное — не поддаваться панике. Ждите указаний!

И все. И машина быстро исчезла в темноте.

Они поехали в село Волчин, где стоит комендатура, а оттуда скорее всего в Брест, где расположен штаб пограничного отряда. До Бреста отсюда сорок с лишним километров. По здешним дорогам приедут в штаб часа через полтора, не раньше.

Кругом было тихо. Пахло сохнущим сеном и пылью. Чернели яблони и тополя. В хатах не светилось ни одно окно. Новоселки, большая деревня, в центре которой стояла застава, спала.

— Часовой, что заметно в деревне? — требовательно, окающим по-волжски голосом спросил Горбунов.

— Недавно Павел Шумер откуда-то вернулся, товарищ младший лейтенант, — ответил часовой, выступая из темноты.

— О Шумере я знаю. Еще что?

— А так все нормально. Режим соблюдается.

— Следите за сигналами с границы.

— Есть!

Горбунов вернулся в канцелярию. На полу еще валялась мокрая одежда человека, которого только что увезли. От нее по гладким половицам растекалась лужа.

Горбунов позвал дежурного, приказал послать на квартиру за замполитом Горбачевым и проверять через каждые полчаса телефонную связь.

Нет, он не сомневался, что нужно быть готовым ко всему. Вот уже несколько дней наряды наблюдают, как фашисты подтягивают к границе артиллерию, танки и пехоту… Как на правом фланге участка, около деревни Барсуки, они проложили дорогу до самого Буга. Как их офицеры в бинокли и стереотрубы следят за тем, что происходит на нашей территории, и делают какие-то пометки в блокнотах и на картах. И как в ночь на пятницу на их стороне была скошена вся рожь на полях, сползающих по пологому берегу от деревень к реке. Все это слишком серьезно.

А вчера под вечер замполит Горбачев и ефрейтор Капинос шли по самому берегу Буга — проверяли пограничные столбы. Обычно наряды ходят вдали от берега, маскируясь в кустах, а Горбачев и Капинос шли не скрываясь, потому что надо было осматривать каждый столб — от основания до металлического герба и номера. Когда Горбачев и Капинос проходили по центру участка, напротив польской деревни Старый Бубель, с того берега вошли в воду двое мужчин. Один из них остался купаться у своего берега, другой быстро поплыл к нашему. Не доплыв до него метров тридцать или сорок, он крикнул, что двадцать второго июня в четыре часа утра Гитлер ударит по Советскому Союзу. Крикнув это, человек поплыл обратно. Горбачев тут же, по телефону, доложил об этом на заставу, а он, Горбунов, — в штаб комендатуры дежурному Милославскому.

Из штаба сообщили, что примут меры. А какие меры? Начальство не очень-то посвящает в свои действия.

Правда, он, Горбунов, кое о чем догадывается, не маленький. Сегодня днем, например, капитан Кондратьев уже приезжал на заставу, интересовался, дома ли новоселковский житель Павел Шумер. А сейчас вот и часовой доложил о Шумере. И тот же Кондратьев вместе с Солдатовым привезли с берега Буга этого человека и приказали переодеть в сухое красноармейское обмундирование. И он подтвердил то же самое, что крикнул вчера тот, другой, с середины реки…

Зазвонил телефон. Горбунов торопливо взял трубку. Говорил начальник отряда.

— Ведите усиленное наблюдение за противоположным берегом Буга. Обо всем замеченном докладывайте немедленно.

Как же все-таки быть? Почему не подняты по тревоге все заставы, все приграничные части?

Впрочем, понятно, начальник отряда сам не волен решать такие вопросы. Он докладывает по команде, а в Москве доложат товарищу Сталину. И как только доложат, товарищ Сталин примет нужное решение. И тогда придет указание, как действовать.

Но ведь он, младший лейтенант Горбунов, уже знает, что завтра в четыре часа утра фашисты нападут на Советский Союз. Знает. И верит в это.

Значит, надо действовать!

В карту можно и не заглядывать. Горбунов знал участок границы, как свои собственные ладони. Наиболее вероятно, что фашисты наладят переправу через Буг на правом фланге, у ветряной мельницы. Здесь их берег низкий и зарос кустарником, а наш высокий, обрывистый, и под его прикрытием можно незаметно, а главное, безопасно высадиться и начать наступление. Там, на высоком берегу, и надо встретить врага. Туда послать усиленный пограничный наряд с ручным пулеметом и служебной собакой для связи. Итак, действовать!