Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 19



— Ладно, давай, — сказал Витя.

Танечка вышла на середину комнаты и, сама себе подпевая, стала покачивать плечами и медленно приседать. Потом отставляла то одну ногу, то другую, движения ее становились все быстрей… Трогательно было смотреть на танцующую малышку в полупустой холодной комнате, да так, что спазм перехватил горло. Андрей Иванович всматривался в ее лицо, искал свои черты, которые он хорошо знал по детским фотографиям. И каждая найденная черточка — прямая линия рта, такие же маленькие уши, волнистые густые волосы — отзывалась в сердце болевым импульсом. Совсем некстати, но только сейчас он вдруг понял: оказывается, всегда раздражала его голая противоположная стена — там должны быть стеллажи с книгами. Интересно, Витя действительно читает или только говорит, что читает. Надо бы позаботиться о книгах.

Танечка закончила танец, резко вскинула ручонки, разжала кулачки и воскликнула: «Хэлло, олл райт!» Все даже вздрогнули, а Марина вскочила, обняла дочку, прижала к себе и запричитала:

— Какая молодец! Ай да дядя Армен, смотри, как быстро научил, всего за один час.

Танечка освободилась от ее рук, и Вите:

— У дедули есть ружье. Когда таксенок вырастет, дедуля возьмет его на охоту.

— Ха-ха, когда я вырасту, у меня тоже будет ружье. Шишки отдал? Отдал. А таксенка не получишь и не думай. Он у нас импортный.

— Да господи… Дети, отец пришел. Неужели отцу нечего рассказать? Может, ты действительно заберешь эту паршивую собачонку? — обратилась она к Андрею Ивановичу. — За этот день она мне всю душу вымотала. А чего, возьми, возьми, тебе тоже надо о ком-то заботиться. Красивая будет старость.

— У тебя тоже не тусклая…

— Витя, Витя, смотри, что таксенок делает…

— А ты как думала, это делают все, даже львы.

— Ну что ж, пожалуй, пора, — сказал Андрей Иванович и встал.

— Посиди еще немного, — попросила Марина.

— Надо. И добираться долго, и на работу рано.

Когда он целовал детей, они сильно смущались и цепенели, как перед уколом.

На улице светло было только под фонарями. Андрей Иванович с трудом различал бетонные плиты. Поднимался холодный ветер, но березняк не шумел, словно на него набросили сеть или же связали кроны общей веревкой. Бездарный, промозглый декабрь. Но послезавтра день начнет прибавляться. Скорей бы, что ли…

В первом же автобусе, в пустом салоне, он увидел женщину с двумя детьми. И надо такому оказаться: все как у него, Андрея Ивановича, мальчик лет двенадцати и девочка лет семи. Он устало подумал: счастливая женщина. И даже сухое птичье лицо ее, как показалось ему, таило в себе зародыш терпеливой доброты. Она перехватила его взгляд и тут же превратилась в хищную птицу, и, словно мстя ему за что-то, она двинула девочку, сидевшую спереди, локтем. Малышка вобрала голову в плечи и промолчала. Снова к горлу подкатил комок, и Андрей Иванович отвернулся. Все живое взаимосвязано, и все вовлечены в какой-то чудовищный трагический эксперимент.

И вдруг Андрей Иванович вспомнил: а никто не видел, как вытащила Марина шоколадку из двери. Сказала бы, что ли… Одно-единственное человеческое слово, а вдруг его и не хватало? И тетрадки забыли посмотреть и дневники. А теперь когда? В следующий раз все будет другое, и дневники в том числе.

ИНТЕРВЬЮ

Я как раз бежал за фрезами в инструментальную кладовую, когда на дороге возник мастер.

— Ты куда, — говорит, — летишь?

— За фрезами, куда же еще, сами знаете, как вас просить.

— Фрезы не волки, в лес не убегут. Рули-ка, Дима, в мою конторку. Там тебя корреспондент дожидается.

— Чего еще случилось?



— Не знай, не знай. Тебя спрашивает. А фрезы я сам получу.

Захожу в конторку, а там корреспондент, уже как дома расположился, куртку расстегнул, блокнотик на стол положил, зажимом авторучки пощелкивает. Я сразу к нему — с лицом открытым и доброжелательным. Помогая начать разговор. Я ему говорю:

— Многие ко мне корреспонденты приходили, а вас я вижу в первый раз. А с другой стороны, — говорю, — разве можно всех упомнить: мы живем богато, газет у нас много. А тираж какой, шутка ли, первое место в мире занимаем. Та-ак… А о чего мы начнем? С трудовых побед или с культурного отдыха?

Я уже хотел было про теннисный корт, как он мне говорит:

— Расскажите о себе.

— И это можно, — говорю, — а что именно? Как внедрил рацпредложение или как во время пожара спасал народное имущество?

А он, чудак, мне говорит:

— Расскажите о своей семье.

Ого, куда гребет, я даже удивился.

— Ну, — говорю, — какой хороший вопрос. Если вникнуть, он может на многое пролить свет. Семья и производство, — говорю, — сейчас едины. Общий порыв… А чего бы тут говорить, — спрашиваю. — Уж не про женитьбу ли свою?

— Вот, вот, — говорит, — для начала то что надо.

— Ладно. Сейчас. Дайте, — говорю, — вспомнить. Однако странный вопросик у вас. Значит, так… Как поженились… О-о! Это целая глава и, может быть, самая лучшая глава из еще не написанной книги. Значит, так… Дело получилось следующим образом. Она, то есть моя жена, стала в моей жизни как плотина, и речка потекла по другому руслу. Речка — это моя жизнь. Мне, — говорю, — не хотелось бы вас разочаровывать, но события неслись как бурный поток. А началось с милиции. В самом хорошем смысле.

Я все свое сознательное детство очень сильно мечтал поступить в милицию. Сами понимаете: форма, погончики и прочий моралитет. Если брать по цвету шинели, то это была моя дымчатая мечта.

Так вот, когда я пришел из армии, а это было три года назад, я устроился на завод, получил общежитие, сразу зарекомендовал себя с положительной стороны и пошел в областное управление милиции. Мне уже говорили, что там есть полковник, который ведает кадрами и всякими там училищами.

А день был… Ну и жара, скажу вам. Пот глаза выедал. Но ничего… Иду и, как сейчас помню, думаю: это хорошо, что жара, славно поработают хлеборобы на уборке урожая.

Пришел, а полковника нет. Все правильно, думаю, какой же дурак будет сидеть в такую жару. Пока туды-сюды, сюды-туды, разговорился там с одной тетушкой. Хорошая такая была, вся седая, кожа на лице морщинистая и в шрамиках, как у хоккеиста. Сразу понял — жизнь знает. Она так сердечно поговорила со мной, сто лет буду помнить. Она, понимаете, стала разубеждать — да зачем, говорит, поступать к нам, да не нужно, говорит. Работа тяжелая, вечно в нервах весь. Одним словом, сплошные неприятности. А полковник, говорит, в командировку уехал, через четыре дня будет.

Вышел я оттуда, утер пот со лба и подумал: а ведь нарочно отговаривает, чтобы монолит мой проверить, как, вроде того, тонка кишка у меня или нет.

С моей женой я в тот день и познакомился. Иду по улице и думаю: дай-ка зайду в сквер, передохну немного и погляжу на пенсионеров, потому как пива нигде нет и газировка чо-то ни на одном углу не работает.

Сижу, наблюдаю за старичками, потешные такие, как дети, старой еще закалки. И вдруг — редкостная кадрина устроилась рядом… Я как взглянул, так и не выдержал — представился. Она тоже представилась. Наталья, говорит.

— Пойдем, — говорю, — Наталья, на пляж сходим.

Пришли. К воде спустились по каменной лестнице. Я сразу стал раздеваться. Брючки уложил (я в светлых был тогда), по карману похлопал: там у меня денежка была, рублей шесть с мелочью, и документы все, которые я полковнику нес. Ну, и в заплыв сразу… Надо видеть, как я плаваю, цех каждый раз выручаю. Так вот, я сразу поплыл за буи. Плывя, смотрю на нее искоса, думаю. А она стоит около моих брюк и смотрит за мной. Ни черта себе, думаю, девушка… А ведь могла сбёгнуть с документиками-то. Там у меня паспорт был… все личные, все мои удостоверения, даже свидетельство о рождении. Если бы она, конечно, ушла, я бы остался господином козлом, правда?

А корреспондент тупой попался, он меня чего-то спрашивает — а зачем ей, вроде того, эти документики нужны?

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте