Страница 41 из 46
Потом, на обратном пути в город, Артемьев снова перелистал записную книжку, вспомнил областной актив, реплики Кривожихина и безнадежный жест начальника уголовного розыска, которого Кривожихин фактически проводил с трибуны.
«Как это еще живо в нас, — подумал Артемьев, — порою и сами не замечаем сразу».
Вернувшись в обком, он вызвал Кривожихина.
— Садись, Михаил Петрович. Ты активом доволен?
— Все прошло отлично, Максим Романович. Активность возросла, сорок три человека выступить записались…
— Я не об этом. В этой истории с начальником уголовного розыска тебе все ясно?
— С Ратановым?
— Да. Ведь это — дело серьезное. Ты выступление Макеева слышал?
— Мне все ясно.
Артемьев работал с ним уже больше года и никак не мог привыкнуть к манере Кривожихина: при ответах, не моргая, смотреть ему в глаза долгим, напряженным взглядом, словно ожидая команды «отставить!».
В кабинет вошел второй секретарь обкома — Линьков, спокойный, грузный, с виду неторопливый.
— Все ясно, — не спуская глаз с Артемьева, повторил Кривожихин, досадуя, что приходится объясняться в присутствии острого на язык Линькова. — Скурякову я верю, больше даже, чем московскому следователю. Такое дело должно оздоровить обстановку. Кроме того, обратите внимание, Максим Романович, на цифры раскрываемости города и районов. Город тянет вниз всю область. Сравните, например, с Елкинским районом…
— Областной центр и село! — фыркнул Линьков. — Хорош анализ! Кстати, Михаил Петрович, какое количество дел падает там и здесь на одного работника?
— Я этот вопрос не изучал.
— А ты в горотделе-то был? С коммунистами рядовыми разговаривал?
— Я считал нецелесообразным…
— Секретари ЦК бывают в московской милиции, а он — нецелесообразно… И инструктор, уверен, твой не побывал…
Вошел помощник секретаря.
— Максим Романович! Здесь письмо на ваше имя из городской милиции. Кроме того, в приемной два работника — Альгин и Александров.
— Михаил Петрович, — спросил Артемьев, — вы с ними разговаривали?
— Я занят был, — отдавая себе отчет в неприятных для него последствиях этих слов, честно сказал Кривожихин. Эту обезоруживающую всех честность в нем всегда ценили на прежней работе. — Цифры вот эти готовил.
Линьков громко вздохнул, достал папиросы.
«Пожалуй, действительно, мы с тобой поторопились», — подумал Артемьев и вспомнил, что эта мысль как-то уже приходила.
— Пригласите.
Артемьев мельком взглянул на незнакомый размашистый почерк, прочел подпись и, положив письмо на стол перед собой, поднялся — в кабинет уже входили: высокий и хмурый Александров и приземистый, с удивленным и взволнованным лицом Альгин.
— Здравствуйте, товарищи, садитесь.
— Мы пришли в отношении Ратанова и других, Максим Романович, — сказал Альгин.
— Я не опоздал? — раздался в дверях знакомый резкий голос. — Проклятая погода! Я ведь и на актив из-за нее не попал!
К столу шел генерал Лагутин, член бюро обкома.
— Как там, в Карловых Варах? — спросил Линьков.
— Чудесно…
Артемьев прочел письмо Ратанова вслух.
— Что это за Скуряков, — спросил Линьков, — никак не могу вспомнить… Кто ему дал права?
— Я Ратанову прочу большую будущность, — сказал генерал, — это — опора хорошая!
— Вы не слышали, как он на активе выступал. — Кривожихин вынул носовой платок. — Он то тихий-тихий, то тоже… Ерш!
— Видите ли, — вежливо отпарировал Лагутин, — опираться можно только на то, что оказывает сопротивление… Это не я сказал. Стендаль.
8
Егоров, наскоро побрившись и переодевшись в свой новый парадный костюм, ждал Веру у входа в театр. Она должна была прийти прямо с работы.
До начала спектакля оставалось еще минут двадцать, но к двум ярко освещенным подъездам недавно реставрированного здания театра сплошным потоком шли люди, подкатывали машины. Работники прокуратуры и милиции, приехавшие из районов, явились в театр в форме, но было видно, что и они побывали в парикмахерских, долго и тщательно утюжили свои мундиры, перенося из номера в номер видавший виды гостиничный утюг.
К Егорову подошли Роговы. Нина выглядела бледной, осунувшейся — она проболела неделю гриппом.
— Скажи ты ей несколько слов, Сергей, — сказал Рогов, — успокой: как вспомнит об этом деле с «провокацией», у нее все из рук валится. Завтра с Щербаковой сама пойдет к областному прокурору.
Рогова невесело улыбнулась.
— Спасибо, Ниночка, не волнуйся — все будет хорошо, — сказал Егоров и почувствовал, что сердце у него сжалось от теплого чувства к Роговым, к Тамулису, к честным, хорошим людям, которые его окружали.
— Вы знаете, что Дмитриев разыскал пистолет? Его мальчишки из Барбешек подобрали… А что Настя Барыга тоже опознала робот? Тут самое время приближается благодарности получать…
Рогов засмеялся, но шутки как-то не получилось.
Вера прибежала минут за шесть до начала, запыхавшаяся, красная и очень молодая. Разница в возрасте между нею и мужем была сейчас особенно заметной. Она сразу же потащила мужа к зеркалу в вестибюле, где теснилась уже шумная женская толпа. Вера, зажав в зубах заколки, что-то торопливо поправляла в прическе и заставила причесаться Сергея. Он давно уже не был в театре, хотя каждый раз, возвращаясь со спектакля домой, давал себе слово не пропускать больше ни одной премьеры: ведь это не так уж трудно — найти время, чтобы сходить с женой в театр.
На стенах фойе висели портреты артистов. Вера знала некоторых лично — они были клиентами ателье, где она работала. От яркой, нарядной одежды, красного плюша кресел и портьер, от специфического сладкого запаха духов, пудры, от всей этой праздничной, веселой суеты Вере стало легко и весело. Егоров показал ей худенькую девушку, доярку, депутата Верховного Совета, начальника секретариата управления — красивого, рослого мужчину с головой и шеей чемпиона Европы по боксу в тяжелом весе Андрея Абрамова. На втором этаже они увидели председателя облсуда с женой. Они ели мороженое в вафельных стаканчиках.
— Подожди минуту, — сказал Егоров, — я за мороженым сбегаю.
— Скоро начало, — крикнула Вера ему вслед и оглянулась: не громко ли?
Трое мужчин, стоявших у окна, внимательно смотрели вслед Сергею и о чем-то тихо разговаривали. Затем они стали пристально смотреть на нее.
Начало спектакля задерживалось. Подошел Сергей с мороженым.
— Как ты быстро, — Вера повернулась к нему и снова увидела у окна тех троих. Они смотрели в их сторону.
— Сергей, — сказала она тихо, — сзади тебя стоят трое и все время смотрят на нас. Только ты сразу не оборачивайся — неприлично. Я, будто невзначай, повернусь к ним спиной, а ты окажешься лицом… Ведь у вас так делается?
Егоров улыбнулся:
— Я с тобой, по-моему, никогда об этом не говорил…
Она тоже улыбнулась, отступила назад и немного в сторону. Егоров увидел у окна Скурякова и двух высоких молодых лейтенантов в зеленой форме. Они спокойно и, как ему показалось, даже торжественно приближались к нему.
— Что с тобой? — удивилась Вера.
На лбу у него выступили крупные капли пота: те прошли почти рядом с ним и свернули в бельэтаж.
— Ничего, — сказал Егоров, — мороженое невкусное.
Наконец, зазвенел третий звонок.
Действие пьесы происходило в Румынии в годы войны.
Егоров слушал невнимательно. У него не выходили из головы те два высоких молодых офицера. Если Скуряков получил санкцию на арест, он наверняка поручит это молодым ребятам, прибывшим из школы, которые не знают ни его, ни Ратанова. Они могут подойти в антракте или после спектакля, а могут и просто вызвать на минуточку из ложи… Скуряков человек бывалый…
Героиня — разведчица танцевала на столе, неумело выбрасывая в сторону зрителей ноги, затянутые в слишком узкие галифе. Милиции всегда почему-то предлагают спектакли о милиции или о разведке. Считают, что им это понятнее и интереснее.