Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 35

Он жил вдвоем с отцом, светловолосым великаном, тихим и немногословным, к которому его привязывало нечто большее, чем сыновний долг. Матери своей он не знал. Он вырос рядом с этим молчаливым, угрюмым человеком и сам сделался таким же молчаливым и угрюмым. Дамиану было четырнадцать лет, но он чувствовал себя взрослым мужчиной и рассуждал как взрослый мужчина.

Его отец был каменщиком, бригадиром каменщиков, и, чтобы поспеть вовремя на работу, ему приходилось вставать очень рано. Возвращался он лишь поздно вечером, усталый и голодный. Говорил мало, в основном интересовался, как у сына идет ученье, — это была его главная надежда, его гордость; потом ложился спать.

Утром мальчик поднимался раньше отца, чтобы приготовить кофе с молоком.

Пока Дамиану не исполнилось девять лет, завтрак и обед готовил отец. Но вот как-то вечером, вернувшись с работы, отец увидел, что на очаге кипит котелок, а мальчик склонился над ним и дует с очень серьезным лицом.

Когда отец приблизился, Дамиан, словно извиняясь, сказал:

— Я сварил тебе похлебку, папа. Я теперь каждый день буду варить. Так что когда ты придешь с работы, то сразу сможешь сесть за стол… Потому что ведь ты так устаешь!

Великан растрогался. Он положил свою огромную лапищу на белокурую голову сына и изрек:

— Ты в жизни далеко пойдешь!

— Я, папа?

— Да.

— Почему?

— Почему? Я и сам не знаю почему. Но мне кажется, мне, говорю, кажется, что ты не такой, как другие мальчуганы твоих лет. Потому-то я хочу, чтобы ты учился… Я, когда мне было пятнадцать лет, мечтал стать знаменитым художником вроде Леонардо да Винчи. Потом мне пришлось удовольствоваться работой каменщика. Но, кто знает, может быть, о тебе судьба порадеет, и ты станешь тем, чем я не смог стать…

Как-то вечером, вернувшись из школы, Дамиан нашел отца дома. Он спал. Рядом с ним сидел другой каменщик. Он объяснил мальчику:

— Ему стало плохо, сильные боли в спине и в груди. Пришлось вызвать «скорую помощь»… Теперь вот он заснул.

Дамиан перепугался насмерть. Ему никогда не приходило в голову, что отец может заболеть. Проснувшись, отец принялся отчаянно стонать, и Дамиан побежал за доктором. Доктор велел немедленно отвезти отца в больницу: его необходимо было срочно оперировать. Он сказал, что предполагает язву желудка и камни в печени. На следующее утро отца оперировали. Около полудня он скончался.

Дамиан чувствовал себя так, словно ему отрезали обе руки и обе ноги. Сердце его исходило кровью от страшного горя, которое он переносил без слез, без слов, как мужчина. Дядя Хосе, младший брат отца, тоже каменщик, такой же большой и кроткий, как и старший брат, распоряжался похоронами.

Когда вернулись с кладбища, он сказал племяннику:

— Ну что ж, Дамиан, теперь будешь жить с нами. Моя жена будет тебе матерью. А сыночек — твоим братом. Ну, а я за отца тебе буду. Что ж тут поделаешь, Дамиан! Уж кому что на роду написано. Отцу твоему туго в жизни пришлось. Хороший он был человек, многого стоил, вот зато, верно, и не было ему счастья. Может, тебе повезет. Я тебе за отца буду. Хочу, чтобы ты ученье свое не бросал…

— А может, мне лучше работать пойти?

— Нет, не бывать тому! — крикнул дядя и с силой топнул своей огромной ногой об пол.

— Да вы ж человек бедный, — уговаривал Дамиан. — Вы ж рабочий, каменщик, мало получаете ведь!

— У меня кое-что отложено, так, ерунда, около трехсот песо. Мы из этих денег будем брать на книги и чтобы платить за ученье. Потом, когда ты поступишь в институт, там видно будет!.. Твой отец для меня много сделал. Должен же я ему отплатить чем-нибудь за его заботы. И больше ни слова! Пойдем домой!

Тетка, тощая и очень нервная, встретила Дамиана неприветливо. Но ее сын, двенадцатилетний мальчик, болезненный и щуплый, очень обрадовался, увидев этого угрюмого силача-брата, в котором сразу почувствовал своего будущего защитника. Дядя торжественно представил Дамиана жене и сыну, словно те видели его в первый раз:

— Корина, вот твой второй сын. Наш старший сын… Сиксто, вот твой старший брат… — И он легонько подтолкнул Дамиана: — Пойди поцелуй своего братишку.

Мальчики ласково обнялись и поцеловались. Тетка что-то сердито проворчала, но Дамиан был слишком расстроен, чтобы обратить на это внимание. Дядя тоже не заметил недовольства жены: честный добряк был искренне взволнован всем происходящим. А Сиксто ликовал: теперь у него есть старший брат, такой сильный, такой большой! И мальчик не отходил от Дамиана и улыбался ему робкой улыбкой слабого, болезненного ребенка.

Ночью Дамиан случайно услышал разговор, которого никак не ожидал.

Единственная комната, служившая семье и спальней и столовой, была теперь разделена занавеской. Большая часть была отведена под столовую и спальню для дяди и тетки, а в меньшей, за занавеской, спали дети. Мебели было так мало, что здесь были возможны любые перестановки и перемещения.

Дамиан, лежа на спине, с устремленными в темноту глазами, думал об отце. По другую сторону занавески послышался шепот, и потом голос тетки спросил:

— Дамиан, ты спишь?

Сам не зная отчего, вероятно боясь прервать дорогие его сердцу воспоминания, Дамиан не ответил.

И тогда тетка, думая, что он спит, стала говорить громче: она сердито упрекала мужа за то, что он привел в дом лишнего едока.

— Он сын моего брата, — сказал дядя.

— Но каждый кусок, что ты даешь сыну твоего брата, — не унималась тетка, — ты вырываешь изо рта у твоего родного сына. Почему ты уперся на том, что он должен продолжать учиться?

— Потому что мой брат этого хотел.

— Твой брат! — рассвирепела тетка. — Твой брат мог жертвовать для него всем, чем угодно. Ведь это его сын! А тебе он всего-навсего племянник, и у тебя собственный сын есть. Ты должен о сыне заботиться, а не о племяннике. Если он будет продолжать учиться, твой родной сын должен будет стать каменщиком, как ты!

— Дамиан очень способный, — сказал дядя, словно для того, чтобы убедить жену, ему нужны были какие-то объективные данные: одних чувств было недостаточно. — А наш Сиксто, что греха таить, туповат. Не лезут ему науки в голову, да и только! Сама посуди, ведь он уже пять лет в школу ходит, а все еще в третий класс не перешел. Как бы мы ни хотели, чтобы он закончил ученье, все равно ничего не получится. Твердолобый он у нас. Весь в меня! А Дамиан — тот в своего отца вышел. Брат-то умница был! Он, бедняга, так хотел учиться… Но как только он начал ходить в школу, наши родители померли. Он и остался вроде как за отца для меня и для двух младших сестренок. Пришлось ему забросить книги и пойти работать. Пожертвовал собой для нас. А потом он хотел, чтобы я учился, раз уж ему не пришлось. Куда там! В мою голову ученье не лезло. Со мною было так же, как с нашим Сиксто. Оба мы с ним твердолобые! Ну что ж тут будешь делать? Это наша беда. Кто родился твердолобым, тот уж до смерти твердолобым и останется. Это вроде как горбатый — он уж весь свой век горбатый и есть. Или, к примеру, хромой… А сделать из нашего Сиксто инженера или адвоката — да это так же невозможно, как сделать из хромого или горбатого заправского боксера. Верно я говорю?

Тетка что-то сердито пробурчала, Дамиан не расслышал что. Дядя продолжал:

— Мой брат хотел, чтобы его сын стал архитектором. Должен же я чем-нибудь заплатить брату за все его заботы, за всю его доброту, за все его терпение! Я буду работать, чтобы его сын учился, чтобы он стал архитектором, как хотел брат. Разве это не будет справедливо? Мне кажется, я рассуждаю правильно и разумно. Если бы я задолжал что-нибудь лавочнику, ты первая нашла бы, что будет вполне разумно и справедливо, если я ему отдам долг. Верно ведь? Ну вот, а раз у меня есть долг по отношению к брату, значит, я ему должен уплатить. Вот как!

— Но ведь твой брат умер… — попробовала возразить тетка, которую дядино рассуждение не до конца убедило.

— Умер! Вот так причина, чтобы не платить долгов! Если бы лавочник умер, я бы уплатил долг вдове. Умер, говоришь, брат? Ну вот, я и плачу его сыну!