Страница 75 из 156
Когда сгустился туман, — окуляры бинокля помутнели, как матовое стекло, — Гришин слез с крыши, чтобы обойти окопы. Внизу стоял ординарец Иванова с донесением: «Туман, дальше тридцати шагов не видно».
Гришин написал на обороте: «Вот и прекрасно. Бейте немцев в упор».
Здесь нет места, чтобы подробно описать этот бой и блистательный ночной выход из окружения через болото.
Впоследствии Гришин, уже слушатель военной академии, вызванный профессором к доске, чтобы решить трудную тактическую задачу, увидел знакомую картину. Он получил пятерку и похвалу профессора:
— Отлично. Верю, что, если бы вам на самом деле пришлось воевать в этих условиях, вы бы справились.
Слушатели удивленно посмотрели на Гришина, не понимая, почему он, такой обычно дисциплинированный, не сдержал своего знаменитого смеха. Гришин пробормотал: «Вот, нечистая сила!» —и извинился перед профессором.
Полле и Гонфгартен в тех боях потеряли 700 человек убитыми. В очередной раз высшему начальству было послано донесение, что «банда Гришина истреблена». Вместе с этим донесением на волне Гонфгартена была перехвачена последняя радиограмма: «Согласен с представленными на отдых квартирами. Действия по блокированию окончены».
А особый партизанский полк «Тринадцать», усталый, но сильный и боеспособный, как никогда, лесами уходил на новые дороги, к новым испытаниям, подвигам и победам.
…У командующего группой армий «Центр» фельдмаршала Эрнста Буша был к Сергею Гришину особый личный счет.
«Чертова дюжина», как давно называли немцы полк «Тринадцать», всю войну нависала у него за спиной. Буш ездил к фюреру с хитроумно обоснованным проектом создания вокруг своих гарнизонов железобетонных крепостей.
Что тогда произошло в ставке, можно судить по свидетельству Курта фон Типпельскирха, автора немецкой «Истории второй мировой войны».
«Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Буш не смог отстоять свою точку зрения перед Гитлером… Гитлер цинично спросил Буша, не принадлежит ли он к числу тех генералов, что постоянно оглядываются назад? »
А как ему было не оглядываться постоянно?
Эрнст Буш возвратился на фронт согнувшийся от немилости фюрера и тут узнал, что Сергей Гришин, как всегда, снова у него за спиной. В пятнадцати километрах от его передовой линии!
И вот, как только Эрнсту Бушу стало ясно, что фронт временно стабилизировался на реке Проня, Сергею Гришину пришлось иметь дело уже не с карательными экспедициями, пусть под командованием двух генералов, а с отборными фронтовыми частями.
Буш, что называется, не поскупился. На окружение советского леска у деревни Бовки, в котором был один партизанский полк. Буш послал крупное гренадерское соединение с приданными дивизионами артиллерии. И еще — танковый и механизированный полки. И еще — бросил две эскадрильи бомбардировочной авиации. А у Гришина был один полк и зарывшийся в землю внутри его кольцевой обороны большой лагерь безоружных беженцев из деревень — женщины, старики, дети. Их было около 20 тысяч.
А вокруг вставали столбы земли, плясали и, лихорадочно цепляясь друг за друга, падали деревья.
Гришин сидел, по–турецки поджав ноги, под расщепленной надвое сосной, и никто не решался предложить ему войти в блиндаж. К нему шли донесения. Их было много. А текст в общем один: «Патроны на исходе, запретил стрелять. Контратакую врукопашную. Настроение бойцов хорошее».
На глазах у Гришина разбомбило радиостанцию. Ершов упал над ней на колени.
— Начисто, — сказал он.
На глазах у Гришина были сбиты два наших самолета-разведчика, пытавшиеся выйти с нами на связь.
Связи с Большой землей больше не было.
Немецкие подразделения, прорывавшиеся в атаку, партизаны брали в клещи и уничтожали врукопашную. Это поубавило спеси. Массовые атаки прекратились. Буш решил взять полк измором, бомбами и снарядами.
И так — 12 дней. Пришел голод. Он подкрадывался медленно и незримо, а потом разом обрушился на полк. Сумки на плечах беспомощно обвисли. В них не было уже даже крошек от растертых сухарей. Лица почернели.
Резали и ели боевых коней. Ели сырыми. Костер стал предателем.
17 октября в полдень вдруг разом наступила тишина и в лесу пронзительно запахло горячей едой. Это не было обычным для немцев «прекращением войны» на обеденный перерыв: 12 дней и ночей они не позволяли себе и партизанам ни сна, ни отдыха. Если умолкали на час наземные войска, тут же появлялись самолеты.
К Гришину привели осведомленного «языка». Когда ему удалось справиться со своими омертвевшими от кляпа челюстями, он показал, что на этот день фельдмаршал Буш назначил последний срок «уничтожения банды Гришина». По показаниям обер–лейтенанта выходило, что Буш бесится. Неистребимая «Чертова дюжина» внушала ему мистический ужас. В операции, разработанной с обычной для гитлеровцев иезуитской пунктуальностью, между двумя огневыми подготовками была запланирована подготовка психологическая.
Немцы решили напомнить нам об иной — мирной и тихой жизни. Выкатить кухни под ветер и с 12.00 до 12.30 прекратили огонь.
Гришин резко поднялся с пенька и подошел к окопу. На дне его рядом с Сашей Стугагаым еще чуть подрагивал вобравший в себя недавнее землетрясение баян. Что сказал Гришин Ступину, никто не слышал. Но вдруг над лесом грянуло:
Ступин стоял на высотке. Поставив ногу на пенек и склонив голову набок, он растягивал меха.
В окопах заулыбались. Голос у Сашки осип от голода и срывался. Выручал баян. Он гремел на весь лес отчаянно и лихо.
Немцы не выдержали. В 12.10 на высотку обрушился минометный огонь. Сашка снял ногу с пенька и пошел приплясывать:
Осколок попал Сашке в руку. Баян упал, рявкнул грозно и жалобно и умолк…
В 12.15 фашисты пошли в атаку, в ту самую, которая была намечена на 12.30 в этот день, 17 октября, как последняя. И эта атака была отбита!.. Да как!..
Снова наступило затишье. И Гришин позвал командиров на совет. В землянку, освещенную коптилкой, вошел комиссар Стрелков с политработниками, майор Пахомов, контрразведчики Милехин и Денисов, комбаты Москвин, Иванов, Матяш, Звездаев, Дулькин, командир прославленного диверсионного отряда «Победа», вошедшего в полк на правах 4–го батальона, Новиков.
Гришин оглядел их исхудалые, с запавшими глазами и выпяченными скулами лица…
— Начнем, как всегда, с обстановки. По расчетам противника, мы с вами доживаем последние часы. — Но голос звучал твердо. — Сегодня мы переживаем трагедию, завтра может наступить катастрофа. Рассчитывая на подход Красной Армии, мы допустили ошибку. У фронта свои, более важные для Родины задачи.
Он заходил по землянке, всунул в рот пустую трубку, пососал и сунул в карман.
— Нам остается либо красиво умереть… — рядом с землянкой разорвалось несколько снарядов, посыпался песок, но Гришин продолжал, не прерывая речи и не меняя тона… — либо сделать попытку прорваться… Итак, я решаю идти сегодня на прорыв. Есть ли другие мнения командиров?.. Нет?.. Слушайте приказ.
И он приказал батальонам в полночь бесшумно сняться с обороны, всех тяжелораненых взять на носилках на плечи, к больным и легкораненым прикрепить по одному здоровому партизану. Лагерь беженцев предупредить незадолго до прорыва и всех желающих взять с собой.
— Эх, помогла бы армия, хоть бы «ура» подкинула! — вздохнул кто‑то.
Гришин вдруг рассмеялся своим заразительным смехом.
— Она поможет. Она подкинет! — сказал он.
Все с недоумением и надеждой посмотрели на разбитую рацию. Гришин снова рассмеялся. Потом обрисовал дерзкий план.