Страница 74 из 156
Немцы от беспорядочной стрельбы по опушкам и кустам, от карательных акций в деревнях, одинаково жестоких и бесполезных, вынуждены были перейти к крупным наступательным операциям против партизан.
Кто хочет узнать, как наряду с диверсиями на коммуникациях противника сражались гришинцы в «треугольнике» между шоссейными и железными дорогами Смоленск — Витебск — Орша, как они позднее сорвали утвержденную самим Гитлером операцию «Желтый слон», пусть прочитает прекрасную книгу нынешнего секретаря Смоленского обкома КПСС Николая Ивановича Москвина «Партизанскими тропами», в которой обо всем этом рассказывается горячо, интересно и в хронологической последовательности.
Мы же перенесемся к весне 1943 года. Путь возмужавшего полка лежал в Монастырщинский и Краснинский районы. И вот тут‑то Гришину сообщили, что немцы идут на него несколькими полками с танками, артиллерией, самолетами, реактивными минометами, с эсэсовцами, гренадерами, кавалеристами и что командуют ими два генерала — Полле и Гонфгартен.
Гришин сидел в хате. Он поднял голову над картой и усмехнулся.
— Два генерала? Это мне по чину многовато. Ну, что ж? — он сунул в зубы трубочку, раскурил вонючий самосад и снова углубился в карту.
В хате, набитой партизанами, шумели.
— Тише! Батька фрицев заколдовывает! — крикнул Кутузов.
Это было почти— «Тише, Чапай думать будет!» Партизаны притихли. «Батьку» уважали до обожания.
А было «батьке» двадцать пять.
К нему подошел Данила Ершов и с загадочным видом положил на стол только что полученную радиограмму из штаба нашего Западного фронта.
Гришин посмотрел и, заговорщически подмигнув Даниле, рассмеялся:
— Вот нечистая сила! Порядок!
Штаб Западного фронта сообщал, что Полле и Гонфгартен оснащены первоклассными радиостанциями, что они Еедут разговор открытым текстом (зачем, мол, шифровать, когда имеешь дело с «бандой»!) и что разведотдел Западного фронта будет передавать все перехваты Гришину — держите постоянную связь!
Что было дальше, можно легко понять по тексту этих радиограмм.
«Вольферсдорфу. Через отдел 1–а получил приказ от начальника тыла отправиться в с. Аргуново (по шоссе Смоленск — Рославль в 30 км сев. — зап. Починок). Выступление в 04.00.2.4. Ст. фельдфебель Шуберт».
— Вот нечистая сила! Шуберт, да не тот, — рассмеялся Гришин. — Москвин, пошлите взвод Зайцева. Пусть сыграет Шуберту что‑нибудь веселенькое.
А вечером Данила снова показывал радиограмму. На этот раз от Вольферсдорфа:
«Прошу сообщить, направил ли начальник колонны автомашин начальника снабжения дивизии Шуберта в с. Аргуново. Если да, то почему он не прибыл. Фон Вольферсдорф».
— Почему он не прибыл, Данила? — снова смеялся Гришин. А тот уже нес новую радиограмму:
«Прошу Штойгера провести тяжелую роту через Максимовское в указанный по приезду район Знамеричи к Гонфгартену».
Когда партизаны доложили Гришину, как они встретили эту роту на марше, он лукаво покосился:
— А не преувеличиваете, орлы? Учтите, проверю. Я теперь почти колдун.
Но вскоре пришла радиограмма, подтверждавшая, что участники засады не преувеличивают.
«Срочно необходимо 6 санитарных автомашин для тяжелораненых» — радировали немцы.
Радиостанция генерала Полле на волне 260 метров настойчиво выстукивала позывные генерала Гонфгартена: S+R, S+R, S+R. Гонфгартен отвечал на волне 98 метров.
Гришин слушал обоих.
Немцы были что называется сбиты с толку.
«Майору Вольферсдорфу. Вами установлено, что противник находится в лесу восточнее Тонковидово. Почему же наш дозор в другом месте (сев. Морочево) потерял три человека убитыми? Генерал Гонфгартен».
Сперва генералы хорохорились:
«Линия блокады ADZ замкнута Штойгером и тремя эскадронами. Препятствуйте прорыву даже отдельных групп».
«Когда станет светло, перехватите дороги. Препятствуйте прорыву даже одиночек».
Потом генералы заныли. В гришинских клещах оказались они сами.
«Эскадрон докладывает, что банда прорвалась сев. западнее от Чистяки».
«Группе ОРТ придется пробиваться из окружения своими силами. Вам машины держать на ходу. Машины Рейферта — в западне».
«Роты Декра в пути уже 4 дня. Лошади охромели. Тянуть сегодня невозможно. Занять позиции, как приказано назавтра, — нет возможности. Тянуть больше нет сил, чтобы продвигаться ».
У них не было сил! А у гришинцев? Конечно, Большая земля оказывала неоценимую помощь. Радиоперехваты помогали ориентироваться. Но все же силы были далеко не равными. В течение двух месяцев — марта и апреля — полк выдержал 25 крупных боев. В небе висела вражеская авиация, скорострельные пулеметы партизан отмалчивались — берегли патроны. По земле шли танки, а у партизан против них не было артиллерии — только противотанковые ружья да гранаты.
С утра до вечера шли бои, а ночью Гришин каждый раз выскальзывал из клещей, уводя за полком обоз и госпиталь.
Партизанский госпиталь! Обычно понятие «госпиталь» ассоциируется с белым солнечным зданием. Чистота и запах карболки. По бесшумным коридорам и палатам снуют врачи и сестры в белоснежных халатах, приходят девушки с цветами, почтальоны приносят письма. Раненые выздоравливают и норовят досрочно вернуться в часть. Так?
Так вот, партизанский госпиталь, да еще в рейдовых отрядах, не имеет ничего общего с этой картиной.
Партизанский госпиталь — это обоз, постоянно готовый к маневренным маршам, к походам через ночи, через снега и ветры, дождь и зной.
Копыта лошадей на переходах через большаки и «железки» обмотаны тряпками, чтоб не гремели, на телегах, колеса которых подбиты кожей или войлоком, по одному и по два лежат раненые.
Подстилкой служит солома, покрытая какой‑нибудь дерюгой. У немногих голова покоится на подушках — их хватает лишь для тех, кому особенно худо. Укрыты раненые трофейными одеялами, шинелями всех цветов, плащ–палатками.
За телегой движется на собственных четырех продуктовая база и молочная ферма госпиталя — послушная партизанская буренка. На опасных переходах ей зажимают морду, чтоб не мычала.
Подгоняя лошадей и коров, с винтовками или карабинами шагает «обслуживающий медперсонал», готовый в любую минуту взять раненых товарищей на плечи.
Тут же идут в трофейных сапогах два–три врача, которые соединяют в себе все профили медицинской науки и творят чудеса хирургии иногда с помощью прокипяченной в ведре слесарной пилы.
В полку такими кудесниками были Заболотский, Миролюбов и Левченко. Последний таскал на плечах пятилетнего сынишку, общеполкового любимца, оставшегося без дома и без матери Вовку.
С толстыми санитарными сумками через плечо, не зная страха и усталости, суетятся между телегами веселые партизанские сестры.
В сумках — несколько пузырьков, бутылок всемогущего первача и «перевязочный материал» — от бинтов и парашютного шелка в хорошее время до грубых наволочек и исподнего белья — в крутое.
На ухабах и поворотах раненые, скрипя зубами, переносят нестерпимую боль. Товарищи шепотом ободряют их.
На открытых привалах секут дожди, свистят холодные ветры. Товарищи снимают с себя одежду и кутают раненых.
На дневках в деревнях первый стакан молока, поднесенный хозяйкой, первая лепешка или яйцо — все сносится к раненым.
Так заведено у гришинцев.
Быть раненым партизаном — это значит переносить нечеловеческие страдания и трудности, но это значит также постоянно испытывать на себе простирающуюся до самопожертвования заботу товарищей.
Что могли противопоставить этой дружбе и этому мужеству фашисты, жалующиеся по радио на своих охромевших лошадей! Что они знали об усталости!
Особенно тяжким был бой в деревне Дмыничи. В приказе Гришина, который получили в тот день вконец измотанные маршами и боями партизаны, были слова: «Не отходить.
Не спать. Петь. Усталость сегодня равнозначна предательству». Гришин стоял на открытой со всех сторон обстрелу соломенной крыше и наблюдал за боем в бинокль. Он писал комбатам ободряющие короткие записки.