Клятва рыцаря

Соломон поравнялся с ней и забрал у нее поводья, чтобы Герлин могла поудобнее взять ребенка — или скорее для того, чтобы она могла крепче ухватиться за лошадь. После двух часов езды она практически не могла держаться прямо в седле, ее кожа была стерта до мяса. Флорис также страдал. Ему привычно было скакать на боевом коне, однако с какого-то момента он уже не мог держаться прямо. Он наклонился вперед и вцепился в гриву лошади. О рыси или галопе больше не могло быть и речи.

— Мы сделаем здесь привал и попытаемся раздобыть повозку! — наконец заявил Соломон, когда они проезжали мимо маленькой деревни.

Это были уже владения монастыря, они могли оставить здесь лошадей и одолжить повозку. Однако Герлин согласилась неохотно. Если Роланд найдет украденных у его людей лошадей в этой деревне, то жестоко накажет крестьян.

Флорис свалился с лошади Герлин на руки. Он был до крайности изнеможден, а его повязки пропитались кровью. Растерянные и озадаченные крестьяне молча стояли перед раненым рыцарем и глазели на то, как Соломон снимает с него доспехи и осматривает раны. На Герлин они посматривали недоверчиво — женщину в доспехах они еще никогда не встречали. А вот крестьянки сразу же забрали у нее маленького Дитмара. Они принесли молоко и предложили покормить ребенка. Дитмар радостно грыз горбушку хлеба, которую ему протянула одна из женщин, потом наконец утих.

Герлин вздохнула с облегчением. Она попыталась хоть как-то объяснить людям, что привело ее сюда, однако они только растерянно смотрели на нее. Настоятель монастыря Заальфельд был их господином. Они не имели отношения к Лауэнштайну и ничего не знали о борьбе за наследство. В любом случае, они проявляли гостеприимство даже по отношению к таким странным гостям. Герлин мечтала о кубке крепкого вина, да и Флорис и Соломон не отказались бы поесть. Однако у крестьян были только молоко и хлеб. И все же троица с жадностью набросилась на простые угощения. Герлин не чувствовала, что голодна, пока не увидела еду. Им всем нужно было как следует подкрепиться.

Молодая женщина хотела отдохнуть. Флорис, бледный как смерть, лежал на соломенном тюфяке и, похоже, был не в состоянии снова подняться. И все же он настаивал на том, что они должны отправиться дальше.

— Господин Соломон пытается раздобыть повозку… — сказал он. — Это… Разумеется, так передвигаться было бы гораздо удобней для вас и ребенка…

Герлин с улыбкой кивнула. Чтобы не пострадала гордость рыцаря, ему не следовало упоминать о своих слабостях.

Однако надежды Соломона не оправдались.

— В этой Богом забытой деревне нет ни одной повозки! — раздраженно воскликнул лекарь, вернувшись к своим спутникам. — По крайней мере, пока нет, на двух повозках повезли урожай в Заальфельд. Они вернутся только завтра.

— А что, если мы переночуем здесь? — с надеждой спросила Герлин.

Соломон отверг ее предложение:

— Госпожа Герлин, мы и так продвигаемся слишком медленно! Завтра утром, бьюсь об заклад, головорезы Роланда уже будут стоять перед воротами монастыря, а возможно, даже сегодня вечером. Он ведь может догадаться, где вы намерены укрыться, и будет лучше, чтобы нас там уже не было к моменту его появления. Ну, на пару дней настоятель приютит вас, и как-нибудь мы сможем выбраться оттуда — господин Роланд вряд ли станет брать монастырь в осаду. Но если он схватит нас по пути туда, да еще и в доспехах его людей…

Герлин со вздохом поднялась и начала натягивать доспехи на растертое, ноющее от боли тело. Она знала, о чем думал Соломон. Его, еврея, который посмел присвоить себе достоинство рыцаря, Роланд убьет на месте. А что касается ее — ну, сначала они прикончат маленького рыцаря в латах, а затем с ужасом поймут, что убили женщину. Жуткий несчастный случай — епископ и кайзер, несомненно, с этим согласятся, но, возможно, зададутся вопросом, почему благородная госпожа Герлин ехала верхом в доспехах рыцаря?

Флорис проявил невероятное самообладание, когда, несмотря на кровоточащие раны, снова взобрался в седло. До Заальфельда оставалось всего пару миль, они вполне могли добраться до него до наступления темноты. Однако дорога оказалась бесконечным мучением. Не один раз Герлин с завистью поглядывала на Дитмара. Малыш был сытым и теперь спокойно спал у нее на руках, невзирая на аллюр боевого коня.

— Мой юный рыцарь! — прошептала ему Герлин.

И вот наконец впереди показался монастырь Заальфельд. Он возвышался посреди урожайных полей и лугов. Лошади, похоже, учуяли стойло, они сами пустились рысью, как только беглецы достигли края леса.

В этот момент им преградили путь двое рыцарей на крепких лошадей. Оба рыцаря были полными сил и уверенными в себе.

— Я так и думал! — Когда Леон из Гингста увидел, что ни один из беглецов, застигнутых врасплох, не вытащил меч, собираясь напасть, он язвительно ухмыльнулся и опустил забрало. — Приют в монастыре… для набожной благородной девы и ее невинного дитя! Вот только если бы эта женщина не была потаскухой, которая встала на пути более подходящего наследника, а ее ребенок не был бы выродком… Однако откуда глубоко верующему монаху или неопытной монашке об этом знать?

Флорис выхватил меч из ножен и галопом поскакал к Леону. Похоже, ярость придала ему сил. Нападение стало для господина Леона полной неожиданностью.

— Так-так, кто это тут у нас? — оскалился он, отбив первый удар.

Флорис зашатался в седле, однако защищался мужественно и отчаянно.

Соломон напал на другого рыцаря. Он также очень устал, однако его удары были чрезвычайно точными и достаточно сильными, и Герлин снова с удивлением отметила это. Этот человек сражался за свою жизнь… У Герлин промелькнула мысль, что она больше никогда не подумает с презрением о том, что евреи слабы. Соломон был прав: его народ мог бы сражаться, если бы только ему это позволили.

Однако, без сомнения, преимущество было не на стороне лекаря. Соломон, возможно, упражнялся в боевых искусствах также неустанно, как и любой рыцарь, однако он никогда не носил доспехов. К счастью, в деревне он снял латы. На нем была только кольчуга, однако и она для него была тяжела. Если сражение затянется, он уступит своему противнику лишь потому, что обессилит. Герлин задумалась: чем бы она могла помочь? И тогда она вспомнила, что тоже имеет при себе меч. И что ее никакая клятва не обязывала биться честно!

С тяжелым сердцем она положила ребенка в разветвление дерева. Если Дитмар проснется и начнет болтать ногами, то упадет на землю, однако Герлин, чтобы устроить сына на земле, не могла спешиться и снова взобраться на лошадь, прежде чем ринуться в свой первый бой. Чтобы все получилось, ей нужно было действовать быстро. Она решительно взяла поводья в левую руку, вытащила меч и подъехала сбоку к противнику господина Соломона. Конь резко замедлил бег, и Герлин пошатнулась в седле, однако она не собиралась отступать. Меч был тяжелым, она с трудом его держала и едва ли могла ударить прицельно. Однако это не имело значения — она будет действовать им, как рыцари копьем. Ей только нужно держать меч так, чтобы вонзить его в нужный момент в рыцаря, когда тот поднимет руку со щитом, чтобы отбить удар Соломона!

Герлин молилась, чтобы у нее все получилось — и настигла рыцаря именно в нужный момент. Он открылся с одной стороны, и меч Герлин вошел под его плечом в туловище. В этом месте его не защищали доспехи, оружие пронзило его тело, не встретив сопротивления.

Герлин чуть не упала с лошади при ударе. Она выпустила из руки меч и ухватилась за поводья и гриву лошади.

Краем глаза она заметила, что положение Флориса безнадежно. Однако ей нужно было вернуться к Дитмару — она боялась, что ребенок может упасть.

Соломон поспешил к Леону из Гингста и шатающемуся в седле Флорису. Он развернул лошадь, как только его противник упал на землю. Но рыцарь уже наседал на Флориса. Было видно, что аквитанец совсем обессилел. Меч выскользнул из его руки, и он инстинктивно схватился за рог седла, чтобы удержаться на лошади. Его голова склонилась на грудь, а затылок оказался уязвимым. Леон из Гингста замахнулся для последнего удара.