Избранное

Ее назначили руководительницей в 7-й класс.

На втором уроке она вошла в свой класс и стала у окна. Отсюда ей были видны все сорок мальчиков и девочек, нетерпеливо шевелившихся на своих местах.

Она старалась угадать, скучный ли предстоит им урок.

Угадать было нетрудно по тому страшному крику, какой стоял еще минуту-две после того, как в класс вошел учитель истории Николай Афанасьевич Афинский. Он помолчал немного, и в глазах его отразилось то тоскливое выражение, какое бывает у человека, когда он не знает, о чем через минуту будет говорить.

— Сейчас я вам расскажу о появлении первых людей на территории СССР, — начал он. — Тише, тише!

Но ребята не сидели тихо, хотя учитель уже рассказывал им урок.

Ах, он рассказывал так скучно, что, приведя наконец в уныние сорок человек детей и сам придя в окончательное уныние, он схватил со стола новый учебник истории и прочел две страницы вслух.

Евгения Андреевна с облегчением вздохнула.

Ей было немного стыдно за учителя, и чтобы скрыть это чувство, она прошлась по рядам между партами.

Дети следили за ней. Но лицо ее было спокойно, и они не могли угадать, о чем она думает.

А она, неторопливо двигаясь между партами, думала вот о чем.

«Зачем человеку быть учителем, если природа не дала ему на то дара? Почему человек, не имеющий никакого призвания и способности к живописи, и не предполагает даже, что мог бы вдруг стать художником? Но почему-то каждый полагает, что он может быть учителем. А ведь и преподавание, пожалуй, тоже талант, искусство. А есть ли у меня этот талант?» — с тревогой спросила она себя.

Она отвернулась от класса, неустанно следившего за ней, и стала смотреть в окно, где старая береза слегка покачивалась от ветра. А толстые и тонкие ветви ее всё махали ей со двора, всё стучали по железным наличникам своими мохнатыми, как гусеницы, сережками.

Секретарь комсомола оказался совершенно прав.

На переменке в коридоре во время дежурства Евгении Андреевны два маленьких мальчика потрогали ее за косу.

Она быстро обернулась и увидела перед собой двух мальчишек с толстыми щеками и безмятежным взглядом.

Она нахмурилась и погрозила им строгими глазами.

— Вы новый инспектор, да? — спросили мальчики.

— Марш, марш! — сказала она. — Я вам покажу инспектора!

Мальчики отбежали немного и оба разом крикнули:

— Как вас зовут?

Этот случай привел ее снова в беспокойное расположение духа:

«Эти мальчишки вовсе не уважают меня. Даже им я кажусь слишком молодой учительницей. Как же будут вести себя восьмиклассники?. Класс сборный и трудный, и, наверное, некоторые еще помнят меня ученицей».

И той уверенности в себе, какая была у нее еще дома и в райкоме, у секретаря, в эту минуту не стало.

И когда через час вместе с директором Евгения Андреевна вошла в класс, чтобы дать свой первый урок, Она ощутила сильное душевное волнение. Сердце билось громко, почти страшно.

Класс поднялся ей навстречу, медленно, будто нехотя. Сели тоже недружно, громко стуча партами.

— Вот вам новая учительница, Евгения Андреевна. Она будет вести у вас литературу и русский язык вместо Сергея Андреевича, который ушел по болезни, — сказал директор и добавил: — Прошу, Евгения Андреевна, приступить к уроку.

Она кивнула головой, и директор вышел, оставив ее одну.

— Дежурный! — сказала она громко, пробуя свой голос. У нее был звонкий, с приятным тембром, отчетливый голос, невольно привлекающий к себе внимание.

Дети немного притихли. Но ненадолго.

К столу, переваливаясь и волоча ноги по полу, подошел дежурный — высокий мальчик со смышленым лицом и ленивыми, медлительными движениями.

— Кого нет в классе?

Мальчик произнес рапорт, не вынимая из кармана рук. Потом повернулся и медленно пошел назад, паясничая и вызывая смех.

Ничего хорошего не предвещало ей начало урока. Тонко звенело стальное перо, защепленное тяжелой крышкой. Две девочки, положив на парту рукоделье, вышивали. И на трех мальчиков сразу напал неудержимый кашель.

Учительница украдкой, будто мельком, окинула взглядом класс.

Она не сделала ни одного замечания. Она хорошо знала, как бесполезны они бывают порой.

И вдруг так же шумно, как дети, поднялась она со стула. Легкими шагами подошла она к девочкам, вышивавшим узоры, посмотрела их рукоделье и спросила, где достают они нитки.

Она смеялась, разговаривала, лицо ее было оживленно, приветливо, будто она сама разрешила им этот шум, звон и кашель.

И странное дело — почувствовав, что все им позволено в эту минуту, дети притихли.

— А теперь, — сказала учительница, — будем заниматься. Вы остановились, как говорил мне сам Сергей Андреевич, на Грибоедове — «Горе от ума».

— Нет, нет! — крикнула вдруг стриженая девочка, улегшись всей грудью на парту. — Мы уже прошли «Горе от ума».

— На чем же вы остановились?

Никто не ответил. Несколько секунд длилось молчание. Многие усмехались. Наконец та же стриженая девочка сказала:

— На «Евгении Онегине».

Учительница с недоумением посмотрела на детей, потом опустила лицо и усмехнулась. Она поняла. Теперь дети проверяли ее. И эта детская хитрость, так хорошо знакомая ей, привела ее в полное спокойствие. Душевное волнение утихло.

— Хорошо, начнем с «Евгения Онегина». На какой же главе вы остановились?

— На пятой! — снова крикнула девочка.

— Начнем с пятой главы.

— Нет, на второй! — крикнул еще кто-то.

— Отлично, можно начать и со второй.

— А у нас книг нет, мы не знали.

— Нам книги не потребуются, — спокойно сказала Евгения Андреевна.

В это время громко скрипнула парта, и Новиков с сонным лицом и наглыми глазами неторопливо побрел к двери.

Учительница не проводила его даже взглядом.

Отодвинув журнал и книгу в сторону, она подошла к окну, где все та же старая береза махала ей ветками со двора, и обернулась к детям.

Они с любопытством следили за ней. Как она будет читать? Неужели без книжки, по памяти?

— Итак, начнем, — сказала она.

Она читала негромко, сочным и ясным голосом, расходившимся широко, и при одном звуке его невольно вспомнилась детям их спокойная, текущая по полям река, сверкающий воздух и журавли, неторопливо плывущие в небе.

И по мере того как лилась с ее губ родная речь, сложенная в дивные стихи, все нежней и милей становилось ее лицо, все привлекательней казалась ребятам ее тонкая, одетая в черное платье фигурка с толстой косой. И сердца их, бывшие до этого далеко от нее, словно на другом конце света, теперь становились рядом, приникали к ней.

Она читала уже полчаса.

Ленивый Новиков заглянул в класс и, удивленный необыкновенной тишиной, вошел и тоже сел на парту. С минуту он вертелся, потом, как все, положил свое большое, уже недетское лицо на ладонь и затих.

Никто не пошевелился даже тогда, когда Евгения Андреевна кончила.

— До свидания, — сказала она. — Уже был звонок.

Она быстро шла по длинному коридору сквозь толпу шумевших ей навстречу детей, и никогда еще будущее так широко не раскрывалось перед ней, никогда еще жизнь не казалась ей такой прочной и ясной, бегущей по одному глубокому руслу.

1939

Мальчик в лесу

Маленький мальчик Вильборик проснулся однажды очень рано и вышел из своего дома — из шалаша, крытого берестой, в котором он жил вместе со своим отцом — охотником в эвенкском стойбище на берегу лесной реки.

За шалашом в орешнике он увидел на тропинке двух лесных мышей. Они шли друг за другом на задних лапках, неся каждая по одному голубому яйцу.