Гибель дракона

— Я ищу, гражданин, мастера-гробовщика, — ответил Карпов, подчеркивая слово «гражданин».

Старик слегка смутился и затеребил бороду.

— Вы уж не прогневайтесь, коли, не так назвал... не по-принятому, — старик шагнул вперед. — В привычку вошло... Тут кругом «господа» живут, — насмешливо добавил он, указывая на свою ветхую избушку.

Карпов понимающе улыбнулся.

— А гробовщик — это я и есть, — словоохотливо продолжал старик, ободренный улыбкой. — Ремесло, правда, не особливо почетное, но тоже нужное. Да вы заходите в мастерскую! Что на солнышке-то стоять.

Карпов вошел в сумеречный сарайчик, пропитанный запахом сосновой смолы.

— Нам нужны ваши невеселые изделия. Конечно, за плату.

— Да я... Какая там плата! — старик подошел к Карпову. — Не знаю чина-то вашего, — с сожалением проговорил он. — Вы не подумайте: вот-де, старик обрадовался — гробы делать! Да у меня сердце кровью обливается... — он отвернулся. — У меня у самого сын в армии.

— В какой? — скорее из вежливости, чем из сочувствия спросил Карпов.

— Как в какой? — сердито обернулся старик. — В русской. В советской. Генерал-майор. Давно в Героях Союза.

Карпов удивленно поднял брови.

— Генерал-майор?! Простите, не знаю вашего имени-отчества...

— Федор Григорьевич Ковров, — с готовностью представился старик и вдруг встревожился: — Что с вами?

Карпов побледнел.

— И внучка у вас есть в Союзе?.. — тихо спросил он, всматриваясь с непонятной тревогой в лицо старика.

— Есть, товарищ офицер, — радостно подтвердил Федор Григорьевич, впервые назвав незнакомого человека товарищем. — Есть... Оленькой зовут.

Маньчжурия — природная крепость. На границах с Советским Союзом расположены мощные горные хребты, поросшие девственным лесом. Они затрудняют продвижение крупных войсковых масс и оберегают сердце Маньчжурии: Харбин, Чаньчунь, Гирин, Мукден. С запада на полторы тысячи километров тянется Большой Хинган, на севере — Иль-хури-Алинь и Малый Хинган, на востоке — Чаньбошаньская горная система. По рубежам обороны протекают полноводные реки — Амур, Аргунь, Уссури. В остром углу, образованном реками Амур — Уссури, раскинулись труднопроходимые болота. На юго-западной границе — безводные степи и пустыни.

Тринадцать лет готовились здесь японцы к войне с Советским Союзом. Тринадцать тысяч километров железных, пятьдесят тысяч километров шоссейных и улучшенных грунтовых дорог покрыли Маньчжурию, обеспечивая высокую маневренность и бесперебойное снабжение Квантунской армии. Вдоль границы на некоторых, наиболее важных, участках было построено до восьми долговременных огневых точек на каждый километр фронта. На горных хребтах и реках созданы оборонительные районы, эшелонированные на 150-180 километров в глубину. Поселения японских колонистов обнесены каменными крепостными стенами с бойницами; подступы к мостам и тоннелям в горах защищали доты с круговым обстрелом.

Замысел советского командования предусматривал стремительность действий в сочетании с быстрым оперативным маневром и сокрушительными ударами. План намечал единовременное нанесение ударов с трех главных направлений: Монгольская Народная Республика, Забайкалье, Дальний Восток. Была поставлена цель — окружить и пленить Квантунскую армию, отрезав коммуникации в Китай и дороги к морю.

На всех направлениях наступление развивалось успешно. Советские танкисты в короткий срок перешли труднодоступные перевалы Большого Хингана. Этот переход не имеет себе равных в истории военного искусства. Выйдя на равнину внутренней Маньчжурии, танковые соединения с десантом пехоты и мотопехота опередили японские войска в развертывании. Японский кулак Чанчунь — Мукден — Гирин бессильно разжался.

Несколько опережая события, скажем: 14 августа 1945 года деморализованная невиданными ударами советских войск императорская ставка приняла провокационное решение — объявить капитуляцию, но переговоры о разоружении армии затянуть, тем временем накопить войска на флангах наступающих и отсечь вклинившиеся в Маньчжурию советские части.

Последним очагом сопротивления японцев в Хайларе был асфальтированный мост в излучине Хайлар-хэ. Окопы охватывали его полукругом, упираясь флангами в реку. Бежать японцам было некуда: город занят, путь в укрепленный район отрезан. Мост они защищали с ожесточением, стараясь вырваться из окружения. Избегая лишних жертв, командование советской дивизии предложило капитуляцию гарнизону моста. Но японцы ранили офицера-парламентера, шедшего с белым флагом. Тогда было решено уничтожить окруженных самураев.

Тихая, сонная Хайлар-хэ отражала ночное звездное небо и пожары, догоравшие в центре города. Огненные блики выхватывали из темноты то камыш, то воду, то трупы японцев на мосту, то хмурые затаившиеся дзоты. Карпов и Самохвал пришли в роту Горелова уточнить обстановку и сообщить приказ генерала: не выпускать японцев из окружения, добить всех, кто не пожелает сдаться.

Лейтенант Горелов устроился у моста по-домашнему. В отвоеванном дзоте он оборудовал командный пункт. Солдаты принесли из разрушенных домов стулья и даже лампу со стеклом. У амбразуры, обращенной к реке, дежурил пулеметчик. Когда Самохвал и Карпов пролезли в узкую входную щель, командир роты дремал на охапке сена в углу дзота.

— Спишь? — шутливо крикнул Самохвал над ухом Горелова.

Тот вскочил, ударился головой о низкое перекрытие потолка и, потирая ушибленное место, виновато проговорил:

— Никак не могу привыкнуть... Все на воле и на воле, а тут почти два дня в собачьей конуре.

— Боевое охранение на мосту? — Самохвал наклонился к амбразуре и посмотрел на реку.

— Никак нет. Метров за пятьдесят.

— Почему не атакуете? Кого ждете? — сердито нахмурился Самохвал. — До зимы намерены тут возиться? Разведку провели?

— Так точно, — Горелов начал докладывать обстановку, а Карпов вышел в окоп к солдатам.

— ...изуродовали они его по-страшному, — говорил пожилой усатый ефрейтор, дымя самокруткой. — Видать, оглушило его. Когда мы отошли, сразу не хватились... Ну и пропал.

— Это о ком? — спросил Карпов.

— Про Коваленку, — ефрейтор обернулся. — На мосту нас самураи минометным огнем накрыли. Коваленку ранило. Японцы его и забрали, — он помолчал. — Сейчас изуродованного подбросили.

— Запугать хотят, — сказал кто-то из темноты.

— Бестолку, — ефрейтор затушил окурок. — Опоздали пугать-то.

Стало необычно тихо. Проглянула луна. Теперь Карпов видел лица солдат, неестественно бледные в лунном свете.

Коваленко... Озорной парень, земляк, волжанин. Кочегаром плавал. Мечтал стать капитаном. Не дожил...

Впереди застучал японский пулемет, как бы вздыхая между выстрелами: та! — вздох, та! — и снова вздох.

— Застукотела, чахотка, — ефрейтор осторожно выглянул из окопа. — Темно.

В бруствер звучно шлепались пули. Кто-то около моста крикнул протяжно и тоскливо: «А-а-а-а-а!» — и умолк. Где-то прозвучала автоматная очередь. Разорвалась граната.

Солдаты разбегались по местам. Огоньки выстрелов растревожили темноту.

Нарастающий свист мины заставил пригнуться. Она взорвалась недалеко. Противно провизжали осколки.

— Из полкового плюнули, — знающе определил ефрейтор, отряхивая пыль с плеч.

Мины начали падать чаще и ближе. Солдаты прижались к земле, прикрываясь лопатками. Двое — Мабутько и Калякин устроились в нише, подрытой в сторону противника. Карпов хотел было пройти по окопу дальше, как вдруг снаряд ударил в бруствер. Земля вздрогнула, застонала и медленно осела. Карпов почувствовал невыносимую тяжесть, удушье, перед глазами поплыли зеленые, фиолетовые, синие пятна, и он потерял сознание.

Очнулся от холода. Наклонившись, Самохвал лил ему на грудь и лицо воду из фляги.

— Жив?

Карпов не ответил. В голове шумело, как будто там работала мельница, перед глазами опять закачались цветные пятна.

— Банза-ай! Ба-анза-а-ай! — совсем близко хрипели пьяные японцы, невидимые в темноте.