Страница 37 из 79
— Григорий Михайлович! — начал он, не здороваясь. — Вы совсем забыли нас! — он плюхнулся в кресло. — Вот уже два месяца я не получаю ни копейки! Это же невозможно. Вы приказываете вербовать новых членов, а чем я буду им платить? И так в «Союзе» дела далеко не блестящи, вы, вероятно, из моей последней докладной записки все поняли, — он вытер потное лицо большим клетчатым платком.
— Я был лучшего мнения о вас, Константин Владимирович, — сухо ответил Семенов. — Еще тогда, когда вы только начинали организовывать русских... — он иронически усмехнулся, — русских фашистов, я вам сразу же указал на непопулярность такого названия.
«До чего противное, лягушечье лицо у этого выродка», — подумал Семенов и отвернулся к окну. Родзаевский пожал плечами:
— Но мы немало сделали, Григорий Михайлович. Лучшие кадры вы берете к себе. И еще не было причины обижаться на меня за плохую подготовку этих людей.
Глядя на сердитое лицо атамана, Родзаевский думал: «Скаред! Огребает тысячи, а других держит на голодном пайке». Но говорил льстиво:
— Вы, как всегда, оказались прозорливцем. Но что я могу сделать сейчас? И японцы настаивают...
— Эх, Константин Владимирович, Константин Владимирович! — вздохнул Семенов, доставая чековую книжку. — Мало, ох мало нами сделано!
— Разделяю вашу скорбь, Григорий Михайлович, — сочувственной скороговоркой отозвался Родзаевский, жадно следя за пером атамана.
Когда тот вывел четырехзначную цифру, Родзаевский облегченно вздохнул:
— Я всей душой, Григорий Михайлович! Всей душой! — жирная потная рука схватила листок с непросохшими чернилами. «Поскупился, собачья кровь», — выругался про себя Родзаевский, увидев довольную улыбку Семенова, когда тот, прощаясь, пожимал ему руку. — Я ради спасения отечества не пожалею сил.
Брезгливо вытирая платком пальцы, ставшие влажными от прикосновения Родзаевского, Семенов с отвращением смотрел на захлопнувшуюся дверь: «И этот пока нужен! Он не из последних козырей в колоде. Но придет время, — атаман вышагивал по комнате, разминая затекшие ноги, — когда всех — и Бакшеева, и Родзаевского — свалит он, Семенов, в одну кучу и сожжет, сожжет, чтобы и воспоминания о них не осталось. А пока — нужны, приходится даже платить им».
На рассвете машина атамана остановилась у подножия сопки Офицерская — к северу от города Маньчжурия. Адъютант проворно расстелил скатерть. Атаман плотно позавтракал и поднялся на острую вершину сопки. Отсюда хорошо просматривалась в бинокль русская сторона. Вон там, на Молоканке, был его, Семенова, наблюдательный пункт, когда началось наступление на Даурию. А здесь стояли батареи. Трюнин — мир его праху! — тогда привез известие о победе. И на этой же сопке стоял он несколько лет спустя, после бегства из России. Как быстро катится время! Скоро пятьдесят два. Не так уж много времени осталось топтать траву, как говорят дауры...
Семенов оглядывал сопки по ту сторону рубежа. Ага! Вон она, полоска рва. Здесь расположен батальон. Какая же дивизия? В раздумье покусал губы. Раздул ноздри, принюхиваясь, будто по запаху надеялся угадать, что там за войска. Но слабый ветерок принес только горьковатый запах полыни.
— Карту!
Адъютант подал трехверстку, приколотую к развернутому планшету, и коробку остро заточенных цветных карандашей. Семенов твердой рукой нанес примерную линию рва. Ветер шевелил бумагу, ров изгибался совсем не так, как на местности.
— Сядем, — тихо произнес атаман и опустился на подставленный адъютантом раскладной стул. Адъютант, удивленный кротким тоном начальства, шевельнул бровями. Он-то знал: за коротким затишьем наступает долгая полоса разносов. «Если поедем к Бакшееву, то непременно быть грозе».
А Семенов, положив планшет на колени, усердно чертил, что-то высчитывая на полях карты. Здесь, конечно, стрелковый батальон. Вон вьется хорошо протоптанная дорожка за сопку — там лагерь. Возле Аргуни второй. Между ними еще один. Выходит — полк. Какая же дивизия? И откуда она могла прийти? Измерив линию рубежа, Семенов подумал, что в этом году полк никак не сумеет отрыть ров нужной длины. Скоро наступят заморозки, а там и большие холода. Разведку боем нужно вести тут: жирная красная линия потянулась из-за Офицерской сопки; как раз на рубеже сердечко карандаша хрупнуло и сломалось, вильнув в сторону, вдоль границы. Семенов выругался и бросил карандаш. Здесь! Между Молоканкой и заставой — стык погранотрядов. И место удобное — болото. Кажется, оно не замерзает и зимой. Подходы достаточно скрыты.
Семенов поднялся, зажав в руке планшет. Он забыл о бинокле и смотрел слезящимися глазами на вышедшую из-за сопки колонну солдат. Сверкнули штыки. «С оружием ходят! — усмехнулся атаман и вытер кулаком глаза. — Значит, все-таки опасаются. Ну что ж! Живите до зимы... А там встретимся!»
Хорошо отдохнувши за день, вечером Семенов принимал нужного гостя, Фрола Зотова. В маленьком кабинетике, на письменном столе, были приготовлены закуски. «Просто, по-солдатски», — как пояснил хозяин. Встретив гостя, он придвинул ему кресло поближе к раскрытому окну.
— Чай пить у тебя вольготно, Григорий Михайлович, — добродушно гудел Зотов, втискивая грузное тело меж подлокотников. — Только креслица-то больно того... — он засмеялся. — Не по моему росточку! — поворочался, устраиваясь удобнее, а потом, запустив руку за спину, достал какую-то вещь и, рассмотрев, захохотал на весь дом. Семенов пригляделся и тоже захохотал. Так, изредка подмигивая друг другу, они смеялись долго, не говоря ни слова. Зотов держал над столом измятый бюстгальтер.
— Ох, греховодник! — пальцем погрозил купец. — Хорошо, жены у тебя нет. Ей-богу, хорошо, — и бросил вещицу в угол.
В окне колыхались ветки сирени. На столе весело посвистывал самовар.
— Прямо рай земной! — восторгался Зотов, пропустив рюмочку и хрустя малосольным огурцом. — Волшебник твой повар по части закусок. И икру он как-то на особицу вымочит, и ветчине свой вкус придаст. Хорошо!
— Перехваливаешь, Фрол Куприяныч, — похохатывал довольный хозяин. — Вот зубровочка твоя действительно хороша! Опиться можно!
— Свой рецепт имею, — согласился Зотов. — На том стоим, Григорий Михайлович. Каждый хочет жить.
— И пить! — подхватил Семенов, наливая по второй.
Почти в полночь, «усидев» с хозяином не одну бутылочку зубровки и самовар чаю, Зотов осторожно приступил к цели.
— Помнишь, я говорил тебе про Мишку...
— В корпус его надо было отдать. В полчок, черт возьми! Там бы из него сделали человека!
— Дурак я был, — сокрушенно согласился Зотов. — И без заботы бы теперь. Надежней твоей руки не сыскать. Да вот горе-то какое...
— Женился, что ли? Развод мигом устроим!
— Да уж устроили.
— Так это его девчонку я тогда отправлял?
Зотов мотнул головой.
— Пропал мой Мишка.
— Как пропал?
— Убежал.
— Вот оно что... — Атаман заходил по кабинет. — Куда следы-то ведут?
— На Хинган. Знакомый офицер его подвозил. Говорит — волком смотрел.
— Понятно... — протянул Семенов. — Значит, к партизанам подался. Оттуда не выковырнешь... Трудная задачка, приятель!
— Значит, — голос Зотова дрогнул, — пропал Мишка? Крестник ведь он твой...
Семенов пожал плечами и вздохнул. Подумав, покачал головой:
— Ничего мы не сделаем, если сам не придет.
— Я уж такое думаю: может, девчонку-то выпустить временно? А? Для приманки.
Семенов засмеялся:
— Ну, приятель, я ее туда упрятал, откуда... Уже одуванчики на ее могиле, поди, отцвели. «Выпустить!» У меня слово — сталь. Сказал: избавлю. И уж избавил. Без поворота.
— А как же Мишка-то?
Семенов не ответил и вновь зашагал, хмуро глядя под ноги. Зотов с надеждой следил за ним. Денег бы никаких не пожалел за сына. Много сдерет, кот проклятый, и черт с ним!..
— Фамилию девчонки той помнишь?
— Коврова она, — заторопился Зотов, — гробовщика дочь. Из русского поселка. Старик-то живой. А дружок у него самый наипервейший — Ли Чан, китайчишка, огородник. Говорят, у него сын с жертвенных работ сбежал.