Гибель дракона

Бесшумно подкатил легковой автомобиль. Из него вышел японец в генеральских погонах, толстый и одутловатый, словно его распирало изнутри. Он не спеша подошел к закованным людям и оглядел их сквозь тонкие, блестевшие на солнце стекла роговых очков. Глаза его казались выпуклыми.

Солдаты замерли с винтовками на изготовку. Офицер рапортовал что-то на чужом гортанном языке. Смысла слов Лиза не разобрала, хотя совсем недавно понимала японский язык. Выслушав рапорт, генерал — это Лиза поняла — приказал офицеру: «Подводить ко мне». Зачем? Расстреливать? Но генерал был без оружия. Перед ним стоял китаец, совсем молодой, почти мальчик. Генерал, надев белые свободные перчатки из прорезиненной ткани, ощупал плечи юноши, и солдаты отвели того в сторону. Лиза не заметила, как ее, подталкивая в спину прикладом, подгоняли к генералу. Когда она остановилась, японец, безразлично скользнув взглядом по ее лицу и уже подняв руку, вдруг остановился. Лиза замерла.

— Беременный есть? — будто из-под земли, глухо донесся до Лизы голос генерала. Вихрем взметнулась мысль: нельзя! Если убивать, пусть убивают сейчас, не отдавать на муки ребенка. Ради него... Лиза отрицательно покачала головой.

— Русский врать нельзя! — сердито проговорил японец и ударил Лизу по лицу. Лиза, не ожидавшая этого, слабо ахнула. Она хотела закрыться, но цепь от ручных кандалов, прикованная к ногам, резко дернула руку.

— Руками шеверить нерьзя! — крикнул генерал и ударил Лизу еще раз. — Беременный есть?

— Нет! — твердо ответила Лиза, гневно глядя в глаза японцу. «Не поддамся, не поддамся!»

Генерал махнул рукой, и Лизу отвели к машине. Обернувшись, еще дрожа от возбуждения и злости, она увидала: перед генералом стоит Демченко. За ним — человек без имени. Потом Петровский. Дальше — незнакомые лица.

— Русский сордат? — донесся до Лизы вопрос генерала.

— Солдат.

Демченко говорил ровно и спокойно. Лиза удивилась этому: он же ненавидит японцев, как же так?

— Не захотер работать?

— Предателем не был и не буду.

— Ты есть домашняя скот! — гневно крикнул японец. — Мы заставлять тебя сружить нам!

— Сам ты бездомная жаба! — громко, с отвращением произнес Демченко и, подняв обе руки, стукнул японца цепями по голове. Тонко, по-заячьи вскрикнув, японец отскочил в сторону. Путаясь в кандалах, Демченко шел за ним, снова занося руки. Солдаты оцепенели. Демченко ударил генерала еще раз. Японец обхватил голову руками. К нему подбежали солдаты. Седой коротконогий унтер-офицер в форме жандарма толкнул Демченко, и тот упал. Но и унтер свалился, получив удар головой в грудь от человека без имени. Он успел на одной ноге допрыгать до Демченко. На него навалились солдаты. Замелькали плети. Лиза успела заметить, как Петровский, уже лежа, сильно и сноровисто скованными ногами ударил в живот солдата, и тот, выронив винтовку, отлетел, словно мячик. А винтовка уже очутилась в руках Демченко.

— Бейте их! — кричала Лиза. — Бейте проклятых! — и заплакала. Жесткая потная ладонь закрыла ей рот. Сильные руки подняли и бросили в машину. Упав на пол, она сильно ударилась головой об угол деревянного бруса, но перед тем, как потерять сознание, расслышала выстрелы.

Генерал Исии был очень недоволен инцидентом на полигоне. Генерал-майор Кавасима, проводивший эксперимент, получил строгий выговор. Оправдываясь, будто провинившийся школьник, он изредка касался рукой головы. Кожа, рассеченная цепями, саднила. Боль, растекаясь по телу, расслабляла.

— Эксперимент пришлось отложить. В таком состоянии он был бы безрезультатен, — оправдывался Кавасима слабым голосом. — Убит унтер-офицер. Два солдата тяжело ранены.

— Всех расстреляли?

— Никак нет, господин профессор. Трое ранено. Сейчас в камерах.

— Не давать пищи пять суток. Ран не лечить. Это произведет впечатление, — Исии наморщил брови. — Опять русские?

— Русские, — сердито ответил Кавасима, ощупывая голову. — Опять русские. Невоспитанный народ. Темная раса. Мало того, что «бревна» скованы. Нужно предварительно связывать.

Жестом отпустив Кавасиму, Исии задумался.

Он стоял на пороге великих открытий. С трудом налаженное дело начинало приносить плоды. Понадобились влияние барона Ивасаки и императорский указ, чтобы был выстроен этот городок вместо маленькой лаборатории на окраине Токио. Пройдут еще год или два — и мир во власти Исии. Он может убить все живое!

Исии поправил очки. Докладная записка о положении дел в отряде еще не закончена. Телеграмма барона Ивасаки торопила. Не отрываясь от бумаги, Исии писал до вечера. Когда стало совсем темно, профессор вызвал научного сотрудника Мимату, молодого, подающего надежды, врача, и приказал завтра же выехать в район военных действий на Тихий океан для исследования свойств крови американских солдат, иммунитета к заразным болезням.

Начинался первый этап бактериологической войны. Видимо, Россия стоит на второй очереди. Что же, император знает больше скромного генерала медицинской службы.

Опытные культиваторы выращивают первую партию зараженных чумой блох. На очереди — мухи. Десятки видов их бьются о стеклянные стенки баночек. Свет включен.

Исии, сняв очки, склонился над микроскопом.

Демченко умирал. Пули пробили легкие. В уголках рта запеклись сгустки крови. Избитые заключенные камеры номер сорок четыре собрались вокруг умирающего, тревожно прислушиваясь к его надсадному, хриплому дыханию. Люди молчали, избегая смотреть друг другу в глаза.

— Друзья... — неожиданно шепнул Демченко. — Я, кажется, умираю, — он обвел склоненные лица спокойным взглядом. — Меня взяли в плен тяжелораненого на сопке Безымянная. В районе станции Дежнево... Я ничего не сказал... Меня пытали. Секли плетьми. Вешали на дыбу. В лагере Хогоин. Поручик Ямагиси... зверь, — он привстал. Кровь черной струйкой потекла изо рта. — Я ничего не сказал! — повторил он громко и хрипло, падая на солому. — Кто доживет — передайте. Солдат Советской Армии Василий Демченко умер... Но не сдался.

— Умер, сдавайся нет... — горестно прошептал У Дян-син.

— Умер, но не сдался, — повторил Петровский, еле шевеля разбитыми, окровавленными губами:

— Умер. Не сдался, — Цзюн Мин-ци заплакал.

— Доживу — скажу, — произнес человек без имени, встав на колено. Он шатался. Разбитая, в струпьях голова его никла.

— Я передам. Если доживу.

Упрямо сжав губы, Лиза не плакала. Словно горячий камень, на сердце лежала ненависть. Эта ненависть придавала новые, невиданные силы. Лиза хотела жить, как жил Демченко — единственный человек с той стороны, где люди стали другими: сильными и смелыми.

Слёз больше не было.

На девятые сутки Михаил дошел до землянок, в которых ютились партизаны.

Отряд Сан Фу-чина жил на границе одного из освобожденных районов Хингана, охраняя жизнь десятка деревень. Это были бедные деревни. Чумиза на каменной почве приносила плохие урожаи, и партизаны вместо того, чтобы просить помощи у крестьян, сами помогали им, чем могли. Деревни были и тылом, и главным резервом партизан. Во время сильных затяжных боев все население бралось за оружие. Правда, случалось это редко. Еще ни разу японцы не добились даже маленького успеха, хотя после каждой экспедиции объявляли о полном «уничтожении партизан».

Михаила накормили. Впервые за эти трудные дни он уснул спокойно, под крышей, и проснулся только к вечеру следующего дня, бодрый и голодный.

Сидя на солнцепеке, люди чинили одежду, чистили оружие. Или просто лежали, изредка перебрасываясь фразами на том китайско-русско-татарском диалекте, который в Маньчжурии понимает подавляющее большинство населения. В этот вечер Михаил долго рассказывал о Хайларе. Бывшие жители Хайлара вспоминали знакомых. Знакомых, потому что семей и родных у них уже не было: японцы не оставляли на свободе никого, кто хоть как-то связан с партизанами. Повидать командира отряда Михаилу не удалось: тот с тремя партизанами ушел в разведку.