Гибель дракона

Вот и болото. Еще пятнадцать метров — и он выйдет на берег. А там спасительные камни распадка укроют до следующей ночи. Теперь успех зависел только от его собственного терпения и выдержки. Нет причин опасаться: в болоте — сап. Русским, должно быть, это известно. Они поили здесь коней...

Камыши зашуршали, задвигались. По воде застучали быстрые, мелкие капельки дождя. За их шумом пропало легкое журчание родника, и капитану показалось — последние следы беспокойства смыл этот частый теплый дождик. Ночь ожила, наполнившись плеском.

Казимура сполз в воду. Прибрежные камыши он прошел спокойно. Скользнул между камнями и присел в расщелине. Кое-как отжав из одежды воду, двинулся к вершине сопки. Шумел дождь.

Пройдена первая линия. Где-то неподалеку должны быть дозоры и патрули. Казимура забился в щель между нависшими глыбами камня и с наслаждением зарылся в ворохе сухой травы. Теперь пусть будет рассвет. Вечером Казимура двинется в путь и, еще до развода караулов, пройдет опасную зону. Собак бояться нечего: следы смыл дождь. Казимура улегся поудобнее. Совсем как в гостинице! Не хватает только простыней.

В падь спустился туман.

Едва солнце коснулось далекой островерхой сопки, хорошо тренированная воля разбудила Казимуру словно по звонку. Высунувшись из своей щели, будто торбаган из норы, капитан огляделся: дорога в пади была пустынна.

Спускались сумерки. Степь медленно засыпала. Дождавшись звезд, Казимура пополз к колодцу. Зачерпнув фуражкой воды, с наслаждением напился. Вдали послышался неясный шум. Будто сильный порыв ветра зашуршал травами. Покатились мелкие камешки. Блеснул свет! Шли машины-тягачи с орудиями. Казимура насчитал их сорок две. Еще не осела пыль, поднятая артиллерией, пошла пехота. Казимура отчетливо слышал каждое слово.

— Привал вправо! — раздалась команда.

Люди обрадованно зашумели. Несколько человек начали подниматься по косогору.

— Здесь колодец, — уверенно говорил один, — на карте обозначено...

Остального Казимура не расслышал. Он ящерицей скользнул в сторону и через пять минут, запыхавшийся и мокрый, снова забился в щель. В последних агентурных сведениях говорилось «В районе Н. передвижений войск нет. Положение стабилизировалось. Пополнений не ожидается раньше зимы...»

Осторожные шаги. Кто-то пошевелил траву над замершим Казимурой и прошел дальше. Вскоре все стихло.

Не успел капитан успокоиться — снова шум на дороге. Немного погодя — шаги рядом с расщелиной. И так всю ночь. Мучила невыносимая жажда. К утру нервы капитана начали сдавать: он вздрагивал от малейшего шороха. Но днем он все-таки выспался, а на вторую ночь решил изменить тактику. С наступлением темноты подполз к колодцу и долго пил, не в силах оторваться от воды. Не отдыхая, двинулся к дороге. Навстречу ему лошадь везла телегу с бочкой. Рядом с повозкой шли два солдата с винтовками. Следом за ними громыхали еще повозки. Едва Казимура успел вернуться в свое убежище, на дороге остановилась колонна автомашин, и водители с ведерками в руках окружили колодец. Послышались оживленные голоса.

Тяжелая ненависть к этим людям все больше и больше овладевала капитаном. Раньше он как-то не испытывал такого жгучего желания убивать всех без разбора. Но теперь... Генерал Исии! Вот кто станет национальным героем японского народа на тысячи лет!..

Прошла вторая, еще более тревожная ночь. Утром Казимура почувствовал, что третью ночь уже не переживет. Даже днем ему чудились движение и говор — совсем рядом, хотя никого не было видно. Капитан установил: около болота постоянного поста нет, патруль охраняет метров пятьсот границы только ночью. Но и днем на этот раз, несмотря на полную безопасность, он не смог сомкнуть глаз.

В полдень, когда от жажды трескаются губы, капитану пришел в голову блестящий план. Казимура даже вздрогнул от радости. Пусть будет выполнена только половина задания, но он посеет смерть в войсках, а не в тылу. Здесь у колодца проходит за ночь шесть-восемь колонн. Пьют все. Набирают фляги. Какие-то части берут воду в бочки. Великолепно! Главное — дожить до вечера. Волнуясь, капитан достал портсигар Исии. Крышка снялась свободно. Капитан вздохнул, вытер потное, грязное лицо.

Еще не стемнело, когда Казимура, гонимый нетерпением, подполз к колодцу. Захлебываясь и кашляя, он сначала напился. Потом, сдерживая дрожь, достал портсигар. Донесся грохот колес. Казимура отполз в сторону и затаился. Подъехала повозка. Солдат, поставив винтовку, неторопливо начал черпать воду, неловко управляясь одной рукой; другая, раненая или ушибленная, покоилась на перевязи. Прошло полчаса. Солдат, наконец, наполнил бочку, повесил ведро, закурил, закинул винтовку за спину и повел лошадь на дорогу.

Казимура страдал: не поддайся он слабости, невидимые солдаты из генеральского портсигара уже вступили бы в бой! Ничего, не сегодня, так завтра. Они покажут себя, питомцы таинственного профессора Исии, доставленные сюда им, Казимурой, будущим губернаторам...

Торопливо раздавив склянки, капитан бросил их вместе с портсигаром в колодец. Они утонули без всплеска. Светлая рябь пошла по водной глади. Несколько осколков блеснуло на камнях. Казимура хотел смахнуть их в воду, но замер с поднятой рукой... Если царапина?! Послышался далекий рокот моторов. Капитан бросил горсть земли на осколки и отполз от колодца. Шла автоколонна.

Утром следующего дня Казимура дописывал рапорт. Он сидел в своей комнате подтянутый и оживленный. Устный доклад был принят благосклонно, нежданным передвижением советских войск горячо заинтересовались в штабе. Русскому атаману придется теперь попыхтеть: ни одно слово его агентурной сводки не подтвердилось! Казимура рассмеялся: он укажет надлежащее место этому старому дураку.

Сержант Кашин на рытье окопов повредил руку, и санинструктор Зайцев добился, как ни сопротивлялся сержант, чтобы его перевели на кухню. Кашина определили в водовозы, и он теперь «командовал» бочкой. В руке — вожжи, за плечами — винтовка, сбоку позвякивает ведро. Наливать воду одной рукой не очень-то удобно, но Кашин приноровился. Вода нужна была постоянно, и Кашина торопили. Он и не заметил, как прошел первый день на новой службе.

— Эй, ты! — покрикивал он на ленивого меринка. — Ошибка природы! Прибавь скорости — хлеба дам!

Рано утром старший повар сам разбудил Кашина и велел запрягать. Ночью всю воду израсходовали, а нужно кипятить чай. Невыспавшийся, хмурый, сержант, зажав винтовку между колен, тронул лошадь.

Степь просыпалась. Лето было в разгаре, но сопки слегка желтели, как желтеет степь в России осенью. Было около трех утра. Как раз то время, когда петухи сбиваются со счета и кричат бестолку: радуются наступающему дню. Но это дома, на Рязанщине, а тут... какие петухи!.. Под легкими, еле ощутимыми порывами ветра волновались травы. Падь, заросшая сочными кустами ириса, казалась сине-желтой от его пышных цветов. Кое-где виднелись кусты вечнозеленого багульника с острыми, словно точеными листочками. Никогда в России не видел Кашин такого многоцветья. Тут, в Забайкалье, все ярче, пышнее. Травы словно торопятся отцвести, пока солнце не сожгло их.

Меринок неторопливо дотрусил до колодца, остановился и потянулся к траве, уморительно шлепая отвисшими мягкими губами. Кашин засмеялся и, спрыгнув с бочки, ухватился здоровой рукой за ведро. Его рассеянный взгляд скользнул по камням, окружавшим колодец, и остановился на блестящем стеклышке, чуть присыпанном землей. Недоумевая, Кашин опустился на колени, пристально вглядываясь в осколок, покрытый тонкой беловатой пленкой. Потом, озадаченно сдвинув пилотку на затылок, прошелся вокруг колодца. Разглядел след, шедший к границе: на примятой траве росы не было, отчетливо виднелись темные пятна зелени. Значит, человек прошел недавно. Кашин опасливо заглянул в колодец и, увидев на черном дне что-то белое, отпрянул. Забыв о боли в раненой руке, сдернул с плеча винтовку. А что, как поднимешь ложную тревогу? Скажут — следов испугался. Может быть, это подходил пограничник. Но зачем пограничнику красться? Кашин был уверен — человек крался. Роса с верхушек острых длинных листьев ириса была стерта. Поднял винтовку: ну и пусть смеются! «А вода? — тут же подумал он. — А завтрак?» И винтовка опустилась. Еще раз, очень медленно, обошел колодец, ступая точно в свои следы. Кто-то был здесь чужой! Вон там, за камнем, он лежал, прижав голову к лишайнику. Весь камень был седым от росы, и только одно пятно зеленело. Наконец, решительно подняв винтовку, сержант выстрелил.