Страница 73 из 86
— Вы в город или в Турью долину? — окликает сидящих в машине юношеский голос.
— В Турью, — отвечают пассажиры. — Приехали, кажется.
Пассажиров много. Они сидят, свешиваясь из грузовика и стараясь разглядеть тех двоих с факелами. Но факелы, обмакнутые в бензин, освещают только короткий отрезок шоссе да лица самих пассажиров.
— Поезжайте за мной!
И пока один дозорный остается на дороге, второй с факелом идет впереди автомобиля и указывает место съезда с асфальта. Здесь в сенокос возят сено из долины и проложен прочный деревянный настил, по которому свободно проходит машина. Проводник очерчивает факелом широкое пространство. На зеленой площади уже стоят рядком несколько машин и фургонов.
— Ба, да, оказывается, мы не первые! Уже много народу понаехало…
— Погодите, посмотрите, что будет завтра, — говорит гордо проводник. — Можете ставить свою машину здесь, а потом пройдите вон туда, к кострам, отметьтесь. Если вам нужно, сможете взять там палатку или спальные мешки для ночлега и поесть супу.
— Ого, как у вас тут все здорово организовано! — удивляются приехавшие.
Они соскакивают с машины и отряхиваются. По говору, это дальние.
— Наверное, это все Кюньо постарался. И Марселина Берто.
— Конечно, дядя Жером о многом позаботился. А Марселина Берто… Разве приезжие не знают, что ее взяли прошлою ночью? И молодого Поля Перье тоже взяли. А в Париже арестован Пьер Дюртэн…
Приезжие мрачнеют, стискивают кулаки. Как, Дюртэна взяли? И Марселину и Перье? Черт возьми, что же это такое! Где же прославленная свобода и демократия? Где независимость французов? Видно, дело не обошлось без иностранного нажима! Этот предатель Фонтенак добился таки своего! Вот оно, «франко-американское сотрудничество»!
И тут же решают:
— Пускай соберется народ, завтра мы сообща потолкуем как следует. Так этого не оставим! Народ — сила.
Они идут по долине туда, где приветливым пламенем горят костры. Их очень много, этих костров. Огромные тени пляшут по скалам и кустарникам, подымаются к Волчьему Зубу. Багрянцем и пурпуром отсвечивают развешанные и расклеенные по кустарникам и скалам плакаты: «Скажем „нет“ сторонникам войны!», «Свободу тем, кто борется за независимость Франции, за народ!», «Да здравствует народный фронт!» На самой высокой скале зеленым фосфорным огнем светятся огромные надписи: «Свободу Пьеру Дюртэну, Марселине Берто, Полю Перье!», «К ответу тех, кто хочет новой войны!»
Около каждого костра приезжих встречают как желанных, дорогих гостей. Здесь прибывший издалека может получить палатку, альпийский спальный мешок или даже пару толстых одеял. Сюда переехали самые большие котлы из кухни Гнезда, и в этих котлах Лолота со своей бригадой ухитрилась уже наварить вкусного бульона и крепкого кофе. Конечно, вовсе не обязательно устраивать кормежку тем, кто прибыл на собрание. Это же не дипломатический ужин или завтрак! Но если посмотреть на дело с другой стороны, так приятно в эту свежую, сыроватую ночь в горах погреться у огня, послушать, что говорят те, кто приехал из других департаментов, получить кружку дымящегося кофе, налитую проворными, а главное, дружескими руками. В особенности в такую ночь, как сегодня, омраченную арестом друзей, полную тревоги.
В эту ночь особенно сильно хочется быть рядом с людьми, которые думают и чувствуют так же, как и ты, и одним своим присутствием делают тебя сильным и бесстрашным.
Иногда у наспех сколоченного стола, где записывались приехавшие, происходила бурная и трогательная встреча.
— Вот так штука! Глядите-ка, ребята, Серизэ и Жослэн! Почти такие же, как были! Да ведь мы не виделись с какого? С сорок четвертого?! Эге, видно, народ опять подымает голос… Ох, до чего же хорошо, ребята, что мы опять вместе!
И тут же, у ближайшего костра, разгорались воспоминания.
— А помнишь, в сорок втором?..
— А помнишь, в Соноре, когда нам поручили подготовить взрыв?..
— В штабе гитлеровцев? Ну еще бы не помнить!
А у другого костра вспоминали знаменитую забастовку на «Рапиде». Оккупанты и дирекция объявили, что несколько десятков рабочих и техников отправят в Германию на работу. Как бы не так! Весь город прекратил работу. Вся жизнь остановилась. Не было ни воды, ни еды, ни транспорта, ни производства. На «Рапиде» рабочие сидели, как в осажденной крепости. Супрефект — фашист и негодяй — вызвал полицию. Оккупационные власти послали солдат. Девятьсот металлистов встретили их пением «Марсельезы» и насмешливыми выкриками. Заводская делегация объявила супрефекту: если попытаются силой сорвать забастовку, рабочие будут драться до последнего. Так и сказали: «драться до последнего». И пришлось властям вывести войска из помещения завода и убрать полицию.
— Молодцы! Вот и сейчас надо действовать так же, — раздавались одобрительные возгласы. — Пора понять, кто такие фонтенаки, пора народу показать свою волю!
Еще и еще машины и фуры сворачивали с шоссе в Турью долину. Все больше приезжих делегатов записывалось у Рамо и помогавших ему Витамин и Клэр. «Сонор», «Кормесси», «Алюз» — тут были посланцы из всех прославленных во время войны партизанских гнезд. Имена людей? Большей частью приехавшие называли себя и свой союз или организацию, но иногда человек говорил чистосердечно:
— Не хочу я иметь неприятности. Неизвестно еще, как повернется дело. Запиши меня, девушка просто «бывший боец Сопротивления» или, скажем, «друг мира».
Другие, разглядев в списках какое-то имя, восклицали:
— Ба, и Коклю здесь! Старый товарищ! — И отбегали от костра, крича в темноту: — Коклю! Коклю! Где тут Коклю из Кормесси?
Некоторые с застенчивостью бедняков стеснялись «объедать» хозяев и предпочитали разжигать свои собственные костры и ужинать привезенными с собой запасами. Приехавшие на лошадях выпрягали их, ставили свои тележки или фуры рядом с машинами, а лошадей пускали пастись. Почуяв сочный, богатый корм, кони постепенно уходили в темноту. Издали доносилось их пофыркивание и неровное, меланхолическое позвякивание их уздечек.
Во всю ширь распростерлось небо. Тому, кто ложился на траву и смотрел ввысь, казалось, будто лежит он у края бездонного колодца: мерцали на дне звезды, холод бежал по волосам, и от мгновенного испуга человек невольно хватался за травинки, чтобы не упасть в эту темную глубь.
Пахло бензином и придавленной колесами травой, дымом костров и кофе, брезентом, и кожей, и лошадьми.
Среди приезжих было много женщин и даже детей: наверное, их не с кем было оставить. Дети сначала смотрели на костры, а потом заснули на коленях у матерей под тихую и монотонную колыбельную:
За темным молчаливым стадом машин и повозок шумели воды Лизера, будто ехала, беспрерывно гремя чем-то железным, большая телега. В тех местах, где были удобные спуски к воде, горели воткнутые в землю факелы. Здесь можно было набрать воды в котелок, помыться, напоить лошадей. Обо всем подумали хозяева Турьей долины!
Будь другое время, сколько веселых песен, хороводов, плясок затеялось бы под таким небом, вокруг таких костров! Какое буйное веселье началось бы на том вон лугу!
А сейчас только тихий говор слышался у костров, народ был молчалив и сумрачен. Уже все знали о том, что случилось накануне ночью. Имена арестованных, знакомые всем, были у всех на языке. А Пьер Фонтенак и его друзья! О них говорили с глубоким презрением. До каких же пор можно терпеть!
Передавались подробности ареста. Кто-то проговорился, что худенькая девочка из Гнезда грачей, та, что помогала разливать бульон и кофе, присутствовала при аресте Марселины Берто и даже разговаривала с ней.
Тотчас же несколько человек побежали за Витамин.
И вот уже робкая, растерявшаяся девочка с прямыми, падающими на глаза светлыми волосами стоит посреди толпы и рассказывает о Матери, обее уходе, об ее последних словах.