Вернейские грачи

Он глядел на этот двор так жадно и скорбно, с таким новым для себя выражением, что друзья, увидавшие его в этот час, наверное, не признали бы Роя Мэйсона — надменного, поглощенного собственной особой юношу. Пожалуй, он и сам изумился бы, увидев себя прильнувшим к окну, внимательно, с теплым чувством провожающим глазами каждого, кто появлялся во дворе.

Да, все здесь стало вдруг очень своим, очень нужным Рою, все люди Гнезда, даже все работы грачей, которые казались ему раньше такими никчемными. Он смотрел и смотрел, и что-то застилало ему глаза, и тоска давила сердце американского школьника.

Именно в этот самый час пришел Хомер. Не посмотрит ли Рой здешний проклятый драндулет? Это единственный способ быстро добраться до города. Других машин не предвидится. Кажется, Мэйсон отлично разбирается в автомобильных моторах? Пусть-ка он покажет себя этому лентяю-испанцу, который отказывается ремонтировать машину.

— Корасон отказывается? Почему? — быстро повернулся от окна Рой.

— Почем я знаю… Кажется, он с этим мальчишкой Кюньо собирается куда-то, — проворчал Хомер.

Рой вдруг неожиданно легко согласился. Он напялил на себя платье похуже и отправился в гараж.

«Последняя надежда» стояла там холодная и бесчувственная. Рой огляделся, влез в кабину. На этой машине ехала несколько дней Клэр. Здесь она сидела.

Он постарался не думать об этом. Открыл капот, решил проверить сначала бензопровод, потом зажигание. Кое-что он знал из книг, кое-что видел, когда шоферы отца возились с его автомобилями.

— Кто это тут копается? — раздался знакомый голос.

Тяжелой горячей волной захлестнуло Роя. Запрыгало сердце. Он даже поднять головы от мотора не мог.

— Это я, — наконец с трудом выговорил он. — Вот хочу посмотреть, что с машиной. Не удастся ли ее подремонтировать…

Наступила долгая пауза. Рой в конце концов решился взглянуть на Клэр.

— Посмотрите контакты, — спокойно, очень холодным тоном сказала Клэр. — Мальчики говорили, все дело в контактах.

— Вот я и смотрю, — радостно сказал Рой. Ох, господи, Клэр с ним разговаривает! — Я… я хотел сказать вам, Клэр, что тогда… утром… это было недоразумение… Я много думал, Клэр. Я не хотел бы уезжать именно сейчас…

Клэр смотрела все так же спокойно.

— Почему же? Вы все узнали, что вам было нужно. Наверное, доложили кому следует, увидели результаты, порадовались. Что же вам теперь здесь делать? — возразила она тем же тоном.

— Нет, нет, не говорите так, Клэр! Я вас уверяю… — начал было Рой, но в эту секунду в гараж с разбегу влетел взволнованный Жюжю.

— Клэр, ты здесь? Иди скорей! Там пришли из города Лисси и мадемуазель Ивонн. Они насовсем пришли. Ивонн говорит, что раз Матери нет, ее место здесь, и она будет ходить за малышами… Скорей беги!

— Вот удача! — И Клэр, всплеснув руками, выскочила из гаража.

И Рой остался один, раздосадованный, горько обиженный и вдобавок весь грязный, потому что возился с маслом, бензином и дорожной пылью.

А Клэр и Жюжю побежали в дом, где, окруженные со всех сторон грачами, стояли путницы из города — Лисси и Засуха. Смущенная, взволнованная, со сбитой набок шляпой-пропеллером, Засуха кинулась к девочке.

— Понимаете, дружок мой, Клэр, когда я услышала, что взяли госпожу Берто — этого ангела, я не могла больше оставаться там, с ними. Моя сестра может сколько угодно кричать, что я сумасшедшая, что красные меня обратили в свою веру, она пригрозила даже, что вытребует меня насильно, через полицию, но я не боюсь! Я знаю, я пригожусь вам здесь. — И Засуха тут же начала лихорадочно стаскивать с себя шляпу и повязывать фартук, принесенный ей Витамин.

— Ох, если бы ты только знала, что нам пришлось вынести! — шепнула Лисси подруге. — Но мы друг друга поддерживали до конца! А когда мы, наконец, чуть не силком вырвались из пансиона, Кассиньольша вслед нам закричала, чтоб мы никогда больше не возвращались, потому что мы несем с собой красную эпидемию. Вот как!

— Ну, хорошо, что вы у нас и что все это уже позади, — сказала Клэр. — Лисси, голубушка, и ты и мадемуазель Ивонн действительно нужны нам до зарезу! — И она повела Засуху и Лисси с собой и, почти не дав им вздохнуть, нагрузила кучей дел.

Работы в самом деле было столько, что каждый человек был на счету.

Рамо и Франсуаза сидели за текстом новой листовки, которую должны были распространять завтра на собрании. Этот текст писали Поль Перье и Фламар, но, по мнению Рамо, теперь в связи с арестом Поля и Марселины, надо было все переписать заново. Кроме того, в листовке, как думал Рамо, не очень ясно говорилось о связи между местной борьбой и борьбой всей страны за мир, за свободу и независимость. Это надо было написать более четко и живо, а то листовка может показаться слишком сухой.

Тореадор был как полководец накануне боя: ясно, спокойно отдавал распоряжения по дому, руководил всеми работами и сборами. Было объявлено по Гнезду, что старшие пойдут в Турью долину в сумерках. Ожидали, что многие люди из далеких районов приедут туда еще с вечера и расположатся лагерем. Лолота со старшими девочками тотчас же после обеда собрала почти все кастрюли, котелки и посуду и тоже отправилась в долину, чтобы разжечь костры и приготовить кофе и кое-какую еду.

К обеду вернулись из города Этьенн и Корасон. Они ездили на велосипедах в типографию взять отпечатанные плакаты и, кроме того, узнать хоть что-нибудь об арестованных.

Им удалось узнать от своих, что Мать и Поль Перье содержатся в одиночных камерах городской тюрьмы, точно опасные государственные преступники. Оба они отказались отвечать на вопросы следователя, но написали протесты в правительство и держатся независимо и спокойно. Известно, что из тюрьмы звонили префекту, вероятно прося указаний, и префект ездил в замок Фонтенак. Обоим арестованным предъявлено одинаковое обвинение во «внутреннем заговоре против безопасности государства». То же обвинение предъявлено в Париже Пьеру Дюртэну.

Газеты правых, наемные писаки, радио — все-все кричат, заливаются на все лады, что пора покончить с «подрывным элементом» внутри страны. Весь город кишит полицией и охранниками. У мэрии, у префектуры, у гостиницы — жандармы. Все Заречье на ногах. Арест Дюртэна в Париже и Марселины с Полем здесь вызвал целую бурю возмущения. В обед на заводе были митинги. Рабочие требуют освобождения всех арестованных. В правительство полетели телеграммы. У тюрьмы усиленный караул. Корасон и Этьенн бродили под окнами, мечтали хоть в окошко увидеть своих, но часовые их прогнали, даже пригрозили задержать, если не уйдут.

В Соноре полиция явилась в железнодорожное депо — разыскать и арестовать Жерома Кюньо, но не застала никого, кроме нескольких рабочих. Оказывается, после митинга, на котором Жером выступал с большим успехом, он уехал вместе с Фламаром куда-то в окрестности Сонора: очевидно, привлекать к участию в собрании крестьян. Полиция бросилась по его следу, но до сих пор не смогла его задержать, и, говорят, начальник жандармов намылил голову своим подчиненным: ему во что бы то ни стало приказано арестовать Кюньо до собрания.

— Мы привезли от него записку, которую нам передал Венсан. Вот, — и Корасон подал Рамо и Франсуазе клочок бумаги, на котором Кюньо написал своим размашистым почерком: «Скажите всем товарищам, я буду на месте точно к началу. Привет».

Франсуаза с довольным видом изучала записку: по-видимому, Жером не теряет времени зря. Вдруг она подняла голову и озабоченно спросила мальчиков:

— Послушайте, а Жана вы не встретили?

— Нет, мы его нигде не видели, — в один голос отвечали Этьенн и Корасон.

Франсуаза нахмурилась.

— Вот еще задача! Куда он девался, ума не приложу. Если б его арестовали, было бы известно. А он так нужен нам сейчас!

ОГНИ В ГОРАХ

Когда ночью высоко в горах идет машина, свет ее фар, вспыхивающий то здесь, то там, похож на фонарь маяка. Взметывается далеко окрест и на миг разливается голубовато-молочный свет. Чуть бледнеет звездное небо, из темноты вырывается облитый голубоватым сиянием куст или дерево. И так же неожиданно все меркнет: повернут фонарь маяка, где-то совсем в другой, невидимой стороне вспыхивает сияние. Но вот снова уже гораздо ниже появляется голубой тающий столб — сверкнул и исчез. Опять темень, опять беглый проблеск света все ниже, ниже, до того мгновения, пока бегущая по шоссе машина не упрется почти вплотную в две фигуры, размахивающие факелами.