Страница 5 из 123
Полинико. Человек разумный всегда думает о возможных последствиях своих поступков.
Фессенио. Вот-вот! Взнуздал свою педагогическую клячу.{1}
Полинико. Едва ваша любовь получит огласку, ты не только подвергнешься великой опасности, но еще и прослывешь самой настоящей скотиной!
Фессенио. Тоже сыскался воспитатель! Трус паршивый!
Полинико. Ибо кому не смешон и не противен человек пустой и легкомысленный? Неужели это тебя не страшит? Как ты, чужестранец, надумал влюбиться, да и в кого? В одну из самых знатных женщин этого города! Беги, говорю тебе, от опасностей этой любви.
Лидио. Полинико, я молод, а молодость во всем подвластна любви. Серьезные вещи приличествуют людям более зрелым. Я же могу желать только того, чего желает любовь, а она принуждает меня любить эту знатную женщину больше самого себя. И если когда-нибудь тайна нашей любви раскроется, я полагаю, что многие будут только еще больше меня уважать. Ведь если в женщине величайшее благоразумие — остерегаться любви к человеку более знатному, то в мужчине великое достоинство — любить женщин, которые стоят рангом повыше.
Фессенио. Недурной ответ!
Полинико. И такой-то чепухе обучает тебя этот мерзавец Фессенио!
Фессенио. Сам ты мерзавец!
Полинико. А я и то удивился, почему ты не спешил, не летел на крыльях, чтобы испакостить любое доброе дело.
Фессенио. За свои дела можешь не беспокоиться!
Полинико. Что может быть огорчительнее лицезрения того, как жизнь разумных людей зависит от блудословия этаких глупцов.
Фессенио. Мои советы всегда были поразумнее твоих.
Полинико. Не может быть добрым советчиком тот, кто сам не тверд в правилах. Знай я тебя раньше, Фессенио, не стал бы я так расхваливать тебя перед Лидио.
Фессенио. Выходит, я нуждался в твоей подмоге? Так, что ли?
Полинико. Теперь я понимаю, что человек, расхваливающий другого, и в самом деле часто попадает впросак, но хулитель — никогда.
Фессенио. Так, значит, ты сам признаешься в своей суетности и тщеславии, раз ты нахваливал того, кого не знал. А вот я твердо знаю, что в тебе я никогда не ошибался.
Полинико. Значит, ты говорил обо мне одно дурное?
Фессенио. Да разве не ты сам сию минуту сказал, что хулитель никогда не ошибается?
Полинико. Ладно! Препираться с тобой — все равно что гром перекричать.
Фессенио. Еще бы! Когда крыть нечем, то только и остается, что…
Полинико. Просто не хочется мне прибегать к иным доводам, кроме словесных…
Фессенио. Да ты, хоть сто лет проживешь, этих «иных доводов» ко мне не применишь!
Полинико. Как знать! Может статься, что…
Фессенио. Знаешь, лучше не дразнить голодного медведя.
Полинико. Тише, тише! Так и быть. Не хочу связываться с рабом.
Лидио. Хватит, Фессенио, будет тебе.
Фессенио. Пусть не грозит! Хоть я и подлый раб, но и муха вправе однажды осерчать. Нет такого крохотного волоска, который не имел бы собственной тени. Понятно?
Лидио. Замолчи, Фессенио.
Полинико. Дай мне продолжить разговор с Лидио, если не возражаешь.
Фессенио. Ишь какой любезный стал! Поговорить ему нужно!
Полинико. Послушай, Лидио: знай, что Бог дал человеку два уха, чтобы больше слышать.
Фессенио. И один рот, чтобы поменьше болтать.
Полинико. Не с тобой разговаривают! Знай, Лидио, свежая рана легко вылечивается, но стоит ей застареть — все пропало. Да излечись же, говорю тебе, от этой своей любви.
Лидио. Зачем?
Полинико. Ничего, кроме мучений, она не принесет.
Лидио. Почему?
Полинико. Несчастный! Разве не ведаешь ты, что гнев, ненависть, вражда, раздоры, разорение, нищета, подозрения, беспокойство — все эти пагубные болезни души человеческой — есть неизбежные спутники любви? Беги от любви, беги!
Лидио. Увы, Полинико, не могу я бежать.
Полинико. От чего ты не можешь бежать?
Фессенио. Да от той болезни, которой да наградит и тебя Господь!
Лидио. Ее могуществу подвластно все, и нет большей радости, как получать то, чего желаешь, любя, ибо без любви нет ни совершенства, ни достоинства, ни благородства.
Фессенио. Лучше не скажешь.
Полинико. Льстивость — худший порок слуги. И ты его слушаешь? Лидио, сын мой, послушай меня.
Фессенио. Еще бы, он стоит того.
Полинико. Любовь подобна огню, который, если бросить в него серу или какую-нибудь другую дрянь, умертвляет человека.
Лидио. Однако брось в огонь ладан, алоэ или амбру — и он распространяет благовоние, способное воскресить мертвого.
Фессенио. Ха-ха! Недурно! Учитель-то сам попался на удочку, которую закинул.
Полинико. Вернись, Лидио, к праведной жизни.
Фессенио. Праведно то, что ведет к выгоде.
Полинико. Праведно то, что благородно и честно. Смотри, Лидио, плохо ты кончишь.
Фессенио. Изрек оракул.
Полинико. Помни: добродетельную душу сладострастие не волнует.
Фессенио. Но и страх ее не смущает.
Полинико. И все же ты поступаешь дурно, зная, что презрение к советам мудрецов — величайшая гордыня.
Фессенио. Хоть ты и окрестил себя мудрецом, а я иначе как дураком не назову тебя, ведь ты же сам знаешь, что нет большей глупости, как добиваться недостижимого.
Полинико. Лучше с убытком правду говорить, чем с барышом врать.
Фессенио. И я говорю правду, да еще почаще тебя. Только при этом я вовсе не такой закоснелый ругатель, как ты. Подумаешь, зазубрил четыре чужие мыслишки — и уже возомнил себя таким мудрецом, что всех прочих почитаешь невеждами и скотами. Нет, милейший, тебе еще далеко до Соломона! Лучше пораскинь мозгами да подумай о том, что одно подходит для старика, другое — для юноши, одно дело — беда, другое — радость. Ты — старик, и нечего свой пример тыкать ему в нос. А Лидио молод и пусть поступает, как надлежит поступать молодости. Лучше сам приноровись к своему воспитаннику и не мешай ему.
Полинико. Вот уж правду говорят: сколько у хозяина слуг, столько и недругов. Этот прохвост доведет тебя до виселицы, и, если с тобой когда-нибудь стрясется беда, ты всю жизнь будешь раскаиваться, ибо не существует более тяжкой пытки, чем сознание совершенных ошибок, а потому отделайся ты от этой женщины, Лидио!
Лидио. Скорее тело может отделаться от своей тени, чем я от своей любви.
Полинико. Возненавидь ее, тогда и отделаться будет просто.
Фессенио. Хорош совет! Ему с теленком не управиться, а этот хочет, чтобы он целого быка взвалил на плечи.
Полинико. Впрочем, она и сама скоро тебя бросит, стоит только другому приволокнуться за ней, ведь женщина — существо непостоянное.
Лидио. О-о! Уж не думаешь ли ты, что они все из одного теста?
Полинико. Конечно! Лица, правда, у них разные, да природа — одна.
Лидио. Тут ты глубоко не прав.
Полинико. О Лидио! Потуши свет, чтобы лиц их не было видно, и никакой разницы между ними ты не обнаружишь. Пойми, что женщине верить нельзя, даже после ее смерти.
Фессенио. А он здорово усвоил то, что я только что ему втолковал.
Полинико. Что ты мне втолковал?
Фессенио. Что? Верить никому нельзя и праведно лишь то, что ведет к прибытку.
Полинико. Ни о какой выгоде я не помышлял, а просто высказал свое убеждение.
Фессенио. Ишь ведь врет и не поперхнется.
Полинико. Что ты хочешь этим сказать?
Фессенио. Хочу сказать, что ты думаешь не то, что говоришь. На самом деле ты гонишься за сегодняшней модой.