Страница 9 из 63
— Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх того, то от лукавого, как поучал Христос, — натянуто рассмеялся Вуд.
— Я все думаю про того беднягу… — молвил Ник, — и не скажу, чтобы очень нравилось…
— Впервые слышу, чтобы кому-то не нравились восемь тысяч и билет до веселого порта, где можно с полным брюхом сидеть на террасе уютного домика, обнимать девочку и любоваться морем, в которое уплывает наемный легион самоубийц.
— Опять? — вспыхнул Ник Матье.
— Извини, сынок, очень уж запали в голову былые приключения капрала из второго батальона в Эль-Маццоне. Недавно о них прослышал. По большому секрету.
— Номер в "Массауа", вы сказали?
— У тебя хорошая память. — Вуд вручил Нику несколько банкнот, взял расписку. — Капля за благоразумие. Море надо заработать. Сделай себя элегантным и валяйся в пансионе до завтрашнего полудня.
— У меня деликатный вопрос, — сказал Ник, — вы кого-нибудь любите всерьез?
Вуд интуитивно почувствовал, что это не шутка, и ответил:
— Женщину, которая меня родила. А что?
— Поклянитесь ею, что не приложили руку к гибели того мастера.
— А… понимаю. Клянусь. Послушай, не бери в голову таких мыслей обо мне. Прямо мороз по коже… Похож я на убийцу?
— Пожалуй, нет, — не сразу сказал Ник, — что угодно, но это, пожалуй, нет.
Ник встал и ушел, покачиваясь как прут на ветру.
Хриплый тотчас же шагнул к Вуду со словами:
— Хозяин, мне полагается пара монет за испорченный зуб.
— Твою рожу трудно испортить. Молись, что выжил. Говорят, этот строптивый малый двумя ударами на полгода уложил в госпиталь задиру Янсена, братца Магды-Луизы, когда тот имел неосторожность зацепить его. — Вуд обернулся к бармену: — Эй, мы уходим! Включай свою шарманку, пусть ребята прибегут и повеселятся!
Папаша Гикуйю поскреб курчавую голову, одернул жилет и робко, боком, волоча ноги, точно на них были свинцовые водолазные калоши, приблизился к журналисту, откашлялся, заинтересовавшись трещиной на стене, и молвил:
— Давно собираюсь просить вас, бвана… в былые времена вы проявили милосердие… всю жизнь с благодарностью…
— Не напрягайся, короче.
— Я боюсь.
— Чего? Пожара в твоем гнездышке?
— Меня не касается, о чем толкуют клиенты, но… если говорить о погоде, атмосферное давление изменилось, и я не хотел бы рисковать. — Губы бармена растянулись в жалкой улыбке.
— Хозяин, он меня раздражает, — подал голос Хриплый, выразительно похлопывая по карману своего пиджака.
— У него вспыльчивый характер, — кивнув на Хриплого, сказал Вуд бармену, — а у меня… ты у меня вот тут, — показал кулак, — со всеми своими потрохами и трогательными воспоминаниями.
— Да, хозяин, — тихо произнес Гикуйю, — виноват.
8
Громкий, стрекочущий звук пулеметной очереди внезапно раздался совсем близко. Начальник четвертого зонального управления уголовной полиции капитан Даги Нгоро вздрогнул, вскочил и тут же плюхнулся обратно в кресло.
— Что с вами? — рассмеялся комиссар, в кабинете которого они находились. — Проклятый пневмомолоток. Всякий раз, когда рабочие открывают пальбу по асфальту, я тоже ловлюсь на их удочку.
— Не могли проложить свой дурацкий кабель где-нибудь в стороне, — смущенно проворчал капитан, — разворотили всю улицу.
— Скоро закончат. — Комиссар снял куртку, вытер влажную шею платком, подошел к окну. — Весело работают, черти. Работы теперь хватает.
Он смотрел в окно, задумчиво покачиваясь с каблуков на носки.
Окружной комиссар выглядел старше капитана, хотя обоим было не больше сорока, оттого что очень сутулился и имел привычку как-то по-стариковски складывать руки на животе.
Вид за окном открывался, мягко говоря, не слишком привлекательный. Облезлые стены домов, тесный дворик, обозначенный зарослями мимозы. Крохотный гараж не имел кровли, и оба его бокса просматривались сверху.
Улица, на которой велись ремонтные работы, была скрыта низкими постройками, однако плоские кроны высоких зонтичных акаций, тянувшихся по ее обочинам, указывали путь в город. Небо млело под палящим солнцем.
— Как вам работается у нас, капитан? Успели освоиться за эти три месяца?
— Без малого четыре, — мягко поправил Даги Нгоро. — Все хорошо. Очень хорошо… Благодарю. Разве только…
— Старина Ойбор? Это вы хотели сказать? — Комиссар с улыбкой вернулся в свое плетеное кресло. — Что вы имеете против него?
— Иногда я не могу понять, кто из нас возглавляет управление, этот сержант или ваш покорный слуга, заслуженный офицер.
— Не будем мерить с ним наши заслуги, — сказал комиссар, — но глава четвертой зоны, неоспоримо, вы. К нему же просто следует привыкнуть. Не думаю, чтобы он дерзил или не повиновался.
— Я этого не утверждаю, — сказал Нгоро, — но не раз замечал, как обращаются к нему, минуя меня. Это непорядок.
— Естественная тяга молодых к опыту. Вам я тоже советую не пренебрегать таким богатством под рукой.
— Безусловно, — кивнул Даги Нгоро, — только, на мой взгляд, излишняя самостоятельность сержанта — плохой пример моим подчиненным. Я имею в виду здоровое чинопочитание.
— Конечно, капитан. Но, повторяю, Киматаре Ойбор, насколько нам известно, учит молодых и этому. Так что же у вас с ним произошло?
— С ним? Прекрасные отношения. Но если быть откровенным, мне не совсем понятно, почему такое важное дело поручено не офицеру, как положено, а сержанту. Да еще и через голову начальника управления. Вернее, вопреки его просьбе. Я уж не говорю о том, что обычно подобными делами занимается полиция безопасности, а не мы.
— Хорошо, отвечу по порядку, — сказал комиссар твердо, не меняя, однако, радушно-доброжелательного выражения лица. — Во-первых, не следует вам определять компетенцию полиции безопасности или уголовной. Еще слишком мало служите у нас. Во-вторых, никто не отдавал распоряжений через вашу голову, просто вас не было на месте, верно?
— Да, — поспешно сказал Нгоро, — я отсутствовал два дня по служебной необходимости. Ездил в Блутовн по делу контрабанды. Это отражено в моем рапорте.
— В-третьих, — продолжал комиссар, — Ойбор взялся за расследование, пусть ведет, и вы окажете ему неограниченную поддержку. Что же до чинов, скажу вам: Киматаре Ойбор стоит многих офицеров, и он давно получил бы подобающий ему шлем, если бы согласно закону прошел соответствующий курс в спецшколе или удостоился бы звания в армии, как вы. Но старик упрям, не желает в свои годы познавать по бумаге то, чему его научили шрамы от всех видов огнестрельного и холодного оружия.
— Все это не вызывает одобрения сотрудников.
— Вы хотите сказать, что в четвертом управлении существуют какие-то трения между сотрудниками?
— Никак нет, просто наш ветеран своим примером не способствует воспитанию в молодежи естественного стремления продвинуться по службе. Глядя на обладателя трех золотых лент, не пожелавшего в свое время учиться на курсах, молодые могут возомнить, что учеба и совершенствование профессионального мастерства в полиции не обязательны. Я убежден, что обучение новобранцев сейчас важнее всего.
— Ваше убеждение похвально, — серьезно отметил комиссар, — но относительно старины Киматаре Ойбора, думаю, ошибаетесь. Передавать свой опыт новичкам — его страсть. Жаль только, что предпочитает натаскивать всего одного-двух по выбору. Правда, как правило, распутав с этими какое-нибудь головоломное дело, к следующему расследованию приобщает новых учеников, и это хорошо. — Комиссар усмехнулся. — А сам действительно упрямо полагается только на себя даже в постижении тех истин, которые известны коллегам. Возможно, я слегка утрирую, но суть его упрямства такова.
— Необъяснимое упрямство, — сказал Даги Нгоро.
— Объяснимое. Старики — это дети. Это самые капризные дети, капитан.
Зазвонил телефон. Комиссар поднял трубку.