Страница 28 из 35
Во вторник прочел две лекции; провернул одно хлопотное дело в городе; ужасно устал, так что даже к Льюису на «сеанс» не пошел. Надеюсь увидеться с ним завтра и прочесть еще немного «Кольца». История снова разрастается и разветвляется во все стороны (вчера весь день над ней сидел, забросив многое другое) и развивается самым неожиданным образом. В новых главах Фродо и Сэм уже переправились через Сарн Гебир, спустились вниз с утесов, встретили и временно приручили Голлума. Гол-лум провел их через Мертвые болота и мордорские отвалы; хоббиты затаились у главных ворот, убедились, что внутрь не пробраться, и отправились к тайному проходу близ Минас Моргула (бывший М. Итиль). Выяснится, что это — гибельный Кирит Унгол, и Голлум их предаст. Но пока они все в Итилиэне (чудесный край, как оказалось); пришлось здорово повозиться с тушеным кроликом; а потом их захватили гондорцы; на глазах у хоббитов они напали из засады на армию свертингов (смуглокожих южан), идущую на помощь Мордору. Огромный слон доисторических размеров — боевой слон свертингов — вырвался на волю; так сбылось заветное желание Сэма поглядеть на олифанта; про этого зверя у хоббитов есть детский стишок (хотя сам олифант считается существом легендарным). В следующей на очереди главе они доберутся до Кирит Унгола и Фродо попадет в плен. Вот стишок, который цитировал Сэм: «Серый как мышь, /Рост-выше крыш, / Нос — как змея, / Гулко топаю я. /Иду — мнется трава, / Трещат дерева. / В пасти — рога-дуги; / Живу я на Юге. / Вислые уши; / Издревле по суше / Я хожу-брожу, / На земле не лежу. / Толстокожий гигант, / Я зовусь — олифант. / Стар, могуч, тяжел — / Всех зверей превзошел. / Те, кто меня встречали — / Забудут едва ли. / Кто не видел, тот / Небылицей сочтет. / Но я — олифант, / Бессмертный гигант». Надеюсь, что-то от «детского стишка» в этом есть. В целом Сэм ведет себя вполне достойно и репутацию свою оправдывает. А с Голлумом обращается, вроде, как Ариэль с Калибаном…..
Судя по траве и деревьям, можно подумать, что май уже в разгаре. А вот в небесах — мятеж и рев. Теперь в саду не побеседуешь, даже крича в полный голос, кроме как в час ночи и в семь вечера; разве что погода совсем плохая, «нелетная». Хотелось бы мне, чтобы этот треклятый двигатель «внутреннего страдания» вовеки не изобрели! Или (что еще труднее, поскольку человечество в целом и инженеры в частности сущие идиоты и при этом еще и, как правило, злокозненны) чтобы его использовали в разумных целях — сам не знаю, в каких…..
Увы, сейчас нас связывает лишь этот тонкий бумажный листок! Нуда полетит письмо к тебе со всей доступной скоростью и да прибудет в целости и сохранности. Хотел бы я написать его рунами, перед коими померкло бы искусство Келебримбора из Падуби, — рунами, сияющими серебром, заключающими в себе видения и горизонты, что открываются моему разуму! Хотя без тебя мне и мыслями-то поделиться не с кем. Я начал писать «И. номов»[145]
в военных бараках, где людей набилось — не протолкнуться и граммофон гремел во всю мощь, — а теперь вот и ты угодил в ту же темницу! Пусть и тебе удастся бежать из плена — укрепившись духом! Побереги себя, в том, что касается и души, и тела, всеми возможными и допустимыми способами, ради той любви, что питаешь к папе.
065 Из микрофильмированного письма к Кристоферу Толкину 4 мая 1944 (FS 21)
В понедельник видел Льюиса (одного), прочел очередную главу; сейчас занимаюсь следующей; скоро мы наконец-то окажемся среди теней Мордора. Вышлю тебе копии, как только мне их сделают.
066 Из письма к Кристоферу Толкину 6 мая 1944 (FS 22)
Вчера послал тебе микрофильмированное письмо, FS 21 (написанное в четверг); а тем утром сказать тебе об этом уже места не хватило. (В пятницу) пришло твое авиаписьмо (Z); а теперь вот еще одно (Y), так что мне предстоит отвечать на оба. Ты ворчи себе, мы нисколечко даже не возражаем: у тебя ведь никого больше нет, а я так понимаю, это помогает снять напряжение. Помню, я сам писал нечто в том же стиле или даже хуже бедному старому отцу Винсенту Риду[146]
. Жизнь в военном лагере, похоже, нимало не изменилась; а что раздражает превыше меры, так это тот факт, что все ее наихудшие черты абсолютно никому не нужны и являются лишь следствием человеческой глупости, каковую до бесконечности умножает «организация» (а «плановики» этого в упор не видят). Но Англия 1917—18 гг. здорово бедствовала; тем оно обиднее, что в стране относительного изобилия ты вынужд. жить в таких условиях. Налогоплательщики очень хотели бы знать, куда уходят все эти миллионы, если с их лучшими сыновьями обращаются так постыдно. Как бы то ни было, люди таковы, каковы они есть, никуда от этого не денешься, а единственный выход (помимо всеобщего Обращения) — это отказаться от войн, и от планирования, и от организации, и от создания новых воинских частей. Твой род войск, разумеется, один из худших — об этом знают все, способные видеть, слышать и думать; он только и держится, что на славе нескольких смельчаков, а ты еще, по всей видимости, угодил в особенно гнусную дыру. Но все Великие Свершения, спланированные с размахом, с точки зрения жабы под колесом именно так и воспринимаются, — при том, что в общем и целом они вроде бы и функционируют благополучно, и работу свою выполняют. Работу, что в конечном счете ведет ко злу. Ибо мы пытаемся победить Саурона с помощью Кольца. И даже преуспеем (по крайней мере, на то похоже). Но в качестве расплаты, как ты и без меня знаешь, мы наплодим новых Сауронов, а люди и эльфы постепенно превратятся в орков. Не то чтобы в реальной жизни все это настолько очевидно, как в придуманной истории; да и с самого начала на нашей стороне орков было немало….. Ну, вот тебе, пожалуйста: ты — хоббит среди урукхаев. Так поддерживай в сердце неугасимый хоббитский дух и думай о том, что все истории таковы, если посмотреть изнутри. А ты попал в легенду и впрямь великую! А еще мне кажется, что тебе не дает покоя «писательский зуд», тобою безжалостно подавляемый. Возможно, в том моя вина. В тебе слишком много от меня самого, от моего своеобразного образа мысли и способа реагировать. А поскольку мы с тобой настолько похожи, все это подчиняет тебя. Вероятно, даже сковывает. Сдается мне, если бы ты смог начать писать и обрел свой собственный стиль, или даже (поначалу) подражал моему, тебе это принесло бы великое облегчение. Среди всех твоих страданий (часть из них — чисто физические) я ощущаю потребность каким-то образом выразить свои чувства касательно добра и зла, красоты и безобразия: осмыслить их, вскрыть, так сказать, нарыв. В моем случае это все породило Моргота и «Историю номов». Немало ранних эпизодов (и языков), впоследствии отвергнутых или принятых, создавались в грязных армейских столовках, на лекциях в промозглом тумане, в бараках, под богохульства и непристойности или при свете свечи в круглых палатках, а кое-что так даже в блиндажах под артиллерийским обстрелом. Разумеется, оперативности и присутствию духа это не способствовало, так что офицер из меня получился не ахти себе…..
С тех пор как я отписал тебе во вторник, ничего примечательного не произошло. Погода премерзкая. Холодно, ветрено; дороги усыпаны сорванной с веток листвой и обломанными бутонами. Ветер меняет направление: ЮЗ > 3 > СЗ > СВ. Бакан опять за свое (как обычно)[147]
. Утром писал, вторая половина дня потрачена впустую — языком трепал на заседаниях комиссии; потом снова взялся за перо. В 6 П. с мамой отправились в драматический театр. Я ненадолго вздохнул спокойно; поужинал вместе с ними довольно поздно (около 9). На сцене возник новый персонаж (честное слово, я его не придумывал; он мне, по правде говоря, и не нужен был вовсе, хотя и пришелся весьма по душе; но вот, откуда ни возьмись, явился и отправился бродить по итилиэнским лесам): Фарамир, брат Боромира — и теперь он оттягивает «катастрофу», распространяясь на тему истории Гондора и Рохана (и рассуждая, несомненно, очень здраво, о воинской славе и славе истинной); но если он намерен продолжать в том же духе и дальше, придется ему по большей части переселиться в приложения: туда уже отправился прелюбопытнейший материал о табачной промышленности у хоббитов и о языках Запада. Произошла битва — включая эпизод с чудовищным олифантом (мамуком из Харада); а после небольшой передышки в пещере за водопадом я, надо думать, наконец заведу-таки Сэма с Фродо в Кирит Унгол и в паучьи сети. Затем начнется Великое Наступление. И тогда, со смертью Теодена (от руки одного из назгул) и с прибытием воинств Белого Всадника к Вратам Мордора, дойдет дело и до развязки и стремительного раскручивания всех сюжетных линий до конца. Как только перепишу разборчиво весь этот новый материал, отдам текст в перепечатку и вышлю тебе.