Зомби Апокалипсис

Сильвия рыдала, захлебываясь, ее прерывистое дыхание, казалось, заполняет все пространство тесного коридора. Скоро она закричит. Я это чувствовала. Еще не родившийся крик уже звенел в воздухе, между моим потерянным дыханием и ее рвущимся сердцем. Мистер Дрейк, видно, тоже что-то ощутил, потому что попросил Джорджа подождать минуту, и вместе с женой оттащил Сильвию в комнату и закрыл дверь.

Думаю, их заботила не столько она, сколько шум, которым она могла привлечь к нам внимание. Она не слишком сопротивлялась им; похоже, у нее не осталось ни сил, ни энергии. Думаю, хуже всего было то, как поникли ее плечи – словно бы с облегчением, словно бы она ожидала чего-то такого все эти недели.

Казалось бы, я должна была почувствовать неловкость, оставшись наедине с Джорджем после всего этого, но нет. Как только Дрейки ушли, я обхватила руками его шею, прижалась к нему лицом, и из глаз моих побежали горячие слезы, и из носа потекло. Его кожа была липкой и холодной, но он тоже обнял меня. Его шершавая, замотанная марлевым бинтом ладонь легла на мои волосы.

– Возьми меня с собой, Джордж. Мне тут плохо, – выдохнула я злым шепотом.

Он не ответил, но сжал меня крепче. Мне было жутко и здорово одновременно. Но, в конце концов, я, втянув носом воздух, оторвалась от Джорджа. С минуты на минуту вернется мистер Дрейк, а я не хотела, чтобы он видел меня плачущей. Я вообще не хотела, чтобы он видел что-то важное для меня, и от этого делалось еще печальнее. Все мы здесь как в ловушке, и лишь раздражение и страх держат нас вместе.

Глаза Джорджа были красные, зрачки – малюсенькие, словно он не спал толком много недель. Он выглядел таким грустным и побежденным.

– Я люблю тебя, ты это знаешь, правда, Мэдди?

Из-за слез все вокруг выглядело размытым, и он тоже. Я смогла только кивнуть, я думала, что сейчас взорвусь от невыносимого желания, чтобы все было по-прежнему, когда были Барби, и Я, и Джордж, и моя влюбленность в Алекса, и мама, и папа, и то, как они не обращали внимания на бабушку и ее глупые истории. Все это горело в моем онемевшем горле.

Его холодная рука коснулась моей щеки, а потом он поцеловал меня. Я плачу сейчас, просто думая об этом. Это был не такой поцелуй, какой я воображала, мечтая об Алексе. Его губы были холодными, с каким-то железным привкусом. Но это был мой первый поцелуй, и я счастлива, что это произошло у меня с Джорджем. Он был нежным, мягким, и его язык коснулся моего языка только раз. Но это был поцелуй. Взрослый поцелуй.

– Я не могу остаться, Мэдди. Это небезопасно. Мне нужно идти.

Он не стал ждать, когда вернется мистер Дрейк, он начал спускаться по лестнице. Думаю, он тоже плакал. Я схватила его за руку и попыталась втянуть обратно, я так рыдала, что ничего не видела, и его ногти царапнули по моему запястью. Тогда я этого даже не почувствовала. Я чувствовала только, что сердце мое разрывается.

Мистер Дрейк явился как раз вовремя, чтобы не дать мне ринуться за Джорджем.

– Не глупи, девочка! – прошипел он. Его рука стиснула мою, и он уволок меня вглубь квартиры. Он сжимал мою руку так, словно ненавидит меня. Может, так оно и есть.

Царапина на руке саднит. Позже посмотрю, может, найду пластырь. Когда Сильвия перестанет плакать. Джордж уже не вернется. Я в этом уверена. Я вдруг почувствовала себя такой одинокой.

7 ИЮНЯ

Еще рано. Не могу спать. Не хочу спать. Мне холодно. Мир серый. Не замечала. Все серое с красноватым оттенком. Странно. Должно казаться диким. Не кажется. Просто чуть необычно. Может, это лихорадка. Я не чувствую жара, но, думаю, я заболела. Кажется, мне надо бояться. А я не боюсь. Просто все как-то... расплывчато. Сегодня не могла вспомнить, как выглядела мама. Я очень старалась, но не смогла увидеть ее лица. Я уснула. Теперь спать не могу. Неспокойно мне. Из-за лифчика чешется спина. Может, грудь, наконец, растет. Кажется, мне все равно. Почему должно быть не все равно?

Мне нравится ночь.

Мне нравится ночь.

Я написала это дважды. Вижу. Лихорадит.

Странно.

Недавно грохнуло, точно взорвалось что-то большое. Думаю, это где-то у моста Блэкфрайерс.

Я подняла штору, чтобы посмотреть. Мне плевать, что подумает мистер Дрейк. Они все в соседней комнате. Они «там», я «тут».

Смешно. ХА-ХА. Хотя я не смеюсь. ХА-ХА выглядит забавно. Слова выглядят забавно.

Ручка в моей руке влажная от пота, но кожа холодная. Они там говорят обо мне. Я знаю. Я слышу их шепот. Чуть не написала, что чую их шепот, но это было бы неправильно. Шепот не пахнет.

Заразилась.

Я не боюсь. Боятся они. Я не боюсь.

Штора поднята. Вижу, что снаружи. Небо рыжее. Это не закат. По эту сторону реки город горит.

Сейчас слышу гул самолета. Прямо над головой.

Я все еще вижу башню с часами. Алекс там.

И Джордж. И Барби. Они смотрят вверх. Думаю, я улыбаюсь, хотя лицо точно одеревенело. Все там внизу. Почти как раньше. Они ждут меня.

Я что-то чувствую. Хорошо. Не одиноко. Хочу выйти наружу.

Подняла руку чтобы они знали я вижу их.

Не думаю что еще напишу сюда.

Я голодна.

«Христианская радиовещательная сеть, 6 – 7[44]»

Конечно, это трагедия... то, что происходит в Великой Англии, но нужно понять, Кристи, что это не природный феномен. Это плод длительных, глубоко укоренившихся вложений в сатанинские ценности.

Кое-что случилось в Англии давным-давно. Люди не желают говорить об этом. После римлян христианство было попрано. Они были Язычниками, теми, кого сейчас мы бы назвали сатанистами. Они жаждали, как всегда жаждет Сатана, – власти, они вгрызлись в плоть Англии, совсем как долгоносики, проедающие себе пути в хлопчатнике. Они скрывались, но оставались у власти. Короли и королевы Англии всегда были сатанистами. Они приносили в жертву христианских девственниц во время выноса знамени и коронации, и дьявол говорил: «Отлично, продолжайте, отворачивайтесь от Христа, будьте моими последователями, и ад позаботится о вашем благополучии. И примет вас с распростертыми объятиями». Конечно, дьявол ужасный лжец, как мы видим сейчас. Мне не доставляет удовольствия говорить это, но народу Англии теперь известны последствия. Сделка аннулирована. Пора платить волынщику[45]. Знаете, это интересно. Мы все слышали фразу «пора платить волынщику», но кому из нас известно, кто этот волынщик и чем ему надо платить? Немногим, уверен. Волынщик – это дьявол, и, если вы слышали английские волынки, вы не удивитесь, ибо их завывания кошмарны, как стоны мучающегося проклятого, – и платить ему надо плотью. Разлагающейся плотью!

Отцы-основатели знали это, вот почему добрые христиане, такие как Джордж Вашингтон, были вынуждены поднять праведную богоугодную революцию. Сбросить сатанинское ярмо старой доброй Англии. Георг Третий, Черный Папа Вельзевула, послал демона в обличье Бенедикта Арнольда задушить нашу великую нацию в ее колыбели, совсем как Ирод, пославший убийц уничтожить новорожденного Иисуса Христа. Как и Иисуса, Соединенные Штаты защитило вмешательство Вседержителя, и лишь воля Его противостояла силам зла. С тех самых пор Англия проклята. Сие есть истина.

Все церкви Англии, в сущности, посвящены дьяволу. Так называемая Англиканская церковь – тайное общество педерастов, содомитов и прочих всевозможных нечестивцев. Они совокупляются с козлами и топят христианских детей в своих купелях. Если посмотреть на перевернутую пятифунтовую купюру в зеркало, подпись на ней читается «Сам Люцифер». В девятнадцатом столетии, когда власть Англии простиралась по всему земному шару и на картах ее владения закрашивались багряным, великая паутина сатанизма опутала мир. Официальные религии Великой Англии – вуду, туги, оби, друидизм, викка, дарвинизм и пресвитерианство – все ветви великого семиглавого змея сатанизма. Слышите, что я говорю, Кристи? Сатана, враг рода человеческого, великий искуситель. Он хитер. Мы все знаем это. Он может являться нам в непритязательной, занимательной форме, вкрадчиво и располагающе, как Мистер Бин. Но это Сатана! Он может принимать миловидный облик, как Хелен Миррен. Но это Сатана!