Страница 18 из 88
Я затормозил, остановился, сообщил о необходимости прибытия пожарных, хотя и знал, что бригада появится нескоро, так как задействован код ХХХ, и, оступаясь, принялся спускаться к реке.
Машина «скорой помощи» уже превратилась в пылающий ад. Жар от нее шел такой, что я даже не мог приблизиться, чтобы оказать помощь. Однако то, что случилось потом, практически невозможно описать. От страшного удара о столб водительская кабина сложилась гармошкой и яростно полыхала, – наверное, топливо из пробитого бензобака расплескалось по всей машине. И все же из «скорой» выбралась фигура. Объятая пламенем с ног до головы, она двинулась ко мне, и не беспомощной походкой человека, корчащегося в предсмертной агонии, а весьма целенаправленно. Я попятился, но огненная фигура была уже так близко, что я увидел, что это констебль Гейтвуд.
Ее черты остались вполне узнаваемы, хотя кожа пузырилась, и обугливалась, и корежилась, хотя глаза вылезали из глазниц, а потом лопнули от жара. Я поднял оружие, намереваясь выполнить задание – хотя бы из жалости. Однако, зачарованный кошмарным зрелищем, не мог нажать на курок. Женщина буквально превратилась в живой факел. Волос на ее голове уже не осталось. Жировая ткань сползала с лица, точно тающий воск. Вонь горящего мяса вызывала тошноту. И все же констебль как будто бы ничего не замечала. Она спокойно шагала ко мне и, лишь в последний миг, поменяв направление, упала в канал.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы стряхнуть оцепенение.
Я осмотрел поверхность воды, но было слишком темно и дымно, я ничего не увидел. А потом услышал плеск у дальнего берега. Я взглянул туда – патрульный констебль Гейтвуд выбралась из воды и стояла покачиваясь. Черная угольная короста покрывала ее тело, черная, громко шипящая короста, от которой валил пар. На моих глазах женщина развернулась и заковыляла прочь, исчезнув в ночи.
Я рассмеялся, наверное, как безумный. Интересно, кто теперь на самом деле обладает «чрезвычайными полномочиями», или, может, лучше сказать: «особыми силами»?
В 05:49, только через десять минут после того, как я потерял из виду констебля Гейтвуд, я связался с центром и солгал, что моя миссия выполнена. Поздравлений не последовало, и никто не поинтересовался подробностями. Я услышал лишь: «Вас понял, принято».
В 05:54 я вернулся к автофургону на Блэкхит-роуд.
Казалось уже почти несущественным, что Шпик Два лежит возле кресла. Я проверил у него пульс. Пульс отсутствовал. Я, конечно, не специалист, но, по-моему, он был явно мертв. Я прикрыл его голову своей курткой и сел, чтобы напечатать этот итоговый рапорт.
Скоро настанет время окончания дежурства смены 5, но сомневаюсь, что кто-нибудь из наших отправится домой. Я уже включил рацию и услышал сообщение, касающееся молодого человека в полицейской форме, «странно себя ведущего и нападающего на прохожих» близ Элиот-парка. Одна из его жертв, очевидно, поступила на отделение несчастных случаев в Льюишеме, там впала в неистовство, дралась с медперсоналом, и констебли Флетчер, Баркворт и Стопфорд вынуждены были ее арестовать, причем все полицейские в процессе обуздания пациента получили ранения. Вахта инспектора Мэйкуэйта тоже выдалась напряженной. Я слышал, как он жаловался на то, что фургон для перевозки собак брошен без присмотра. Он беспокоился о «бедном животном» в заднем отсеке машины, которое, «по-видимому, страдает и мечется взаперти». Хотя весна только-только вступила в свои права, инспектор Мэйкуэйт не забывал о том, что очередной скандал, касающийся полицейских собак, умирающих от теплового удара, подпортит нашу репутацию. Если бы я думал об этом, я предупредил бы его через диспетчерскую. Но я думал о патрульном констебле Лесе Хане, о том, где он может сейчас бродить во тьме, крепко сжимая искусанными руками цепь Альфи. Инспектор Мэйкуэйт сказал, что собирается выпустить бедного пса, чтобы он подышал свежим воздухом. После этого сообщений от него больше не поступало.
Что ж, это утешительно, полагаю. Впрочем, невелика радость.
Я служу в полиции двадцать лет. Служба стоила мне брака. Служба отняла у меня дочь. Пять лет назад, поступив в университет, упрямица перестала разговаривать со мной. Но я ни о чем не жалею. Что толку переживать о чем-то, что тебе неподвластно? Я сожалею лишь о том, что вижу, что творится с моей страной, вижу, как она катится в ад. Причем, как я теперь понимаю, буквально, и что все мои усилия как служителя закона оказались никчемными.
Я все еще слышу автоматные очереди, гремящие возле церкви Всех Святых. Собираюсь отправиться туда и тоже принять участие. В некотором смысле это идет наперекор моим личным убеждениям – хотя, возможно, и не совсем. Я всегда старался быть вежливым и спокойным полицейским, строгим, но справедливым. Когда я восемь лет назад получил право на ношение оружия во время дежурства, я молился, чтобы мне никогда не пришлось стрелять в другое человеческое существо, и до сих пор сия чаша миновала меня.
И даже в данный момент, когда шелест ткани у меня за спиной говорит о том, что моя куртка сброшена, так как чисто формально это существо еще остается «человеческим», я не могу поступиться своими принципами...
*********
*********
*********
«БМК» внутренняя связь (От:, До:, Тема: и т.д. – см.снимок):
« Письмо отравлено всему персоналу
В связи с ухудшением ситуации вокруг церкви Всех Святых и на территории Блэкхит-роуд, на сегодняшний день возрастает тревога за безопасность персонала БМК.
Рекомендуется всему второстепенному персоналу оставаться дома, заперев все окна и двери.
Основному персоналу советуем связаться с их непосредственным начальством для получения дальнейшей информации.
Сведения постоянно обновляются, следите за каналами аварийной информации БМК..»
*********
Воскресенье, 28 АПРЕЛЯ
Боже мой! Мне 13! Ура! Наконец-то! Я уже не ребенок! Интересно, я и выгляжу теперь по-другому? Чувствую-то я себя со-о-овсем иначе, пусть даже у меня и не будет великой взрослой вечеринки, как у Эммы Болтон и Шарлотты Партридж в прошлом месяце. (Совместной, конечно, разве эти Барби умеют делать что-нибудь самостоятельно?!!) Я, правда, не хотела устраивать большой праздник, но если бы и устроила, то все равно не пригласила бы их, потому что они никогда не звали меня к себе, хотя и приглашали Джорджа – но это, наверное, только затем, чтобы заполучить в гости Алекса. (Ах, Алекс!)
О господи, только начала и уже мелю чушь! Вдохну поглубже... и начну сначала. Меня зовут Мэдди Вуд, я живу в Лондоне с родителями. Сегодня мой тринадцатый день рождения, и, как нетрудно догадаться, я ужасно этому рада!
Ты, дорогой дневник, совсем новый – праздничный подарок Джорджа, он мой самый лучший друг на всем белом свете, с тех пор, как мы вместе пошли в начальную школу Вудланда. Джорджу стукнуло 13 месяц назад, и он совсем не устраивал вечеринки, зато мы все закатились в боулинг и играли до самого закрытия развлекательного центра, и нам было жутко весело. Алекс тоже был там, и оттого шары у меня летали вкривь и вкось, но ему это, кажется было все равно,
и он подмигнул мне три раза!!!
Извини, надо пояснить. Алекс – брат Джорджа. Ему семнадцать, и он ОЧЕНЬ красивый. Даже Эмма и ее подруженция оживляются, когда видят его, а ведь они все время страдают по мистеру Айри, новому учителю математики (да какой учитель хоть бы посмотрел на них? Бедня-я-яжечки. Занялись бы лучше друг дружкой, хи-хи). Но вернемся к Алексу (вздох). Льюишемский колледж в прошлом году закрылся, и ему пришлось остаться в средней школе в старшем шестом классе. Отличненько! Значит, я по-прежнему смогу видеть его почти каждый день. Возможно, теперь, когда мне 13, он начнет замечать меня как девушку, а не просто смотреть на меня, как на лучшую подружку его младшего братца. Ррр! Даже мечтать об этом не могу, это было бы слишком здорово! У него нет девушки, и не думаю, чтобы ему понравилась такая, как Барби. Я хочу сказать – да, они хорошенькие, и все такое, но, по-моему, Алекса не одурачить такими штучками. Думаю, ему нужна женщина с мозгами. Женщина. Ого-го. Странно как-то даже писать это слово, но 13 – это уже кое-что, верно?