Столица

И вот Монтэгю пришлось соприкоснуться еще с одним явлением светской жизни; из всех явлений, которые общество уже продемонстрировало перед ним, это было, пожалуй, наиболее знаменательным и тревожным. Он только что проделал опыт приобретения большого количества денег, не зарабатывая их своим трудом, и неприятное воспоминание об этом — дрожь ожидания, нетерпеливая страстная алчность, мучительное, изнуряющее нервы напряжение—еще было свежо в его душе. Он надеялся, что ему не скоро придется вновь переживать подобные ощущения, но оказалось, таких ощущений перед ним бесконечная череда!

Ибо в том и заключалось предназначение бриджа: он служил в качестве наказания людям, приобретающим деньги не своим трудом. Отрава азарта понемногу проникала им в кровь, и они уже не могли жить без радости выигрыша или надежды на него. Покончив со своими хлопотами и суетой, они вместо отдыха или настоящего веселья собирались и мучили друг друга искусственной борьбой, подражая мрачному и грозному деловому соперничеству. Еще на Уолл-стрите Оливер показал брату знаменитого игрока, которому случалось выигрывать за один день шесть — восемь миллионов; этот человек по утрам играл на бирже, днем — на скачках, вечером — в игорных домах миллионеров. Так же проводили время и все его партнеры по бриджу.

Бридж был прямо-таки общественным бедствием; этой игрой заражено все общество — от низших до высших его слоев. Он уже свел на нет мирную беседу и товарищеские отношения, а кончит, наверное, тем, что уничтожит даже элементарное чувство приличия и превратит лучших людей в вульгарных картежников. Так рассуждала миссис билли Олдэн, которая была в числе гостей Дэвона,— и Монтэгю подумал, что кто-кто, а уж она-то знает об этом доподлинно, потому что и сама играет не отрываясь.

Миссис Билли не любила миссис Уинни Дюваль и свой разговор с Монтэгю начала вопросом: зачем он позволяет этой женщине себя совращать. Потом добрая леди пустилась толковать о том, как моден стал теперь бридж: люди играют в поездах — всю дорогу от Нью-Йорка до Сан-Франциско; у себя в автомобилях они понаставили ломберных столиков и даже во время кругосветных путешествий тоже играют в бридж!

— Однажды,— сказала она,— я собрала компанию, и мы поехали в Сэнди Хук на парусные гонки — разыгрывался приз «Кубок Америки»; когда мы уже возвращались на пристань, один мой приятель спросил: «А кто же победитель?» Ему ответили: «Миссис Билли идет первая, но вечером мы посмотрим». Другой раз мне вздумалось прокатиться с друзьями по Средиземному морю и вверх по Нилу; мы проплывали мимо Венеции, Каира, и пирамид, и Суэцкого канала, но они глаз ни разу не подняли — они все время играли в бридж! Вы думаете, я шучу? Ничуть, это сущая правда. Я знаю человека, который, отправившись из Нью-Йорка в Филадельфию, в дороге засел играть с какими-то посторонними пассажирами и нечаянно доехал до самого Палм-Бича — не мог же он бросить партию!

Впоследствии Монтэгю рассказали про одну очень известную светскую даму, чье здоровье совершенно расстроилось из-за игры в бридж, которой она чрезмерно предавалась эту зиму в Нью-Порте; к концу сезона ее послали лечиться в Хот-Спрингс и Палм-Бич, но, как слышно, она и там играет в бридж! В бридж играют даже в санаториях, до которых людей доводит крайнее нервное истощение. На женские организмы увлечение бриджем действует настолько разрушительно, что врачи даже научились различать его симптомы и, прежде чем поставить диагноз, спрашивают: «Ну, в бридж вы, конечно, играете?» Эта игра уничтожила даже последнюю хорошую традицию — по-семейному праздновать воскресенье; ее заменил повсеместно утвердившийся обычай проводить воскресный день за карточными столами.

Чтобы играть в бридж так, как играли в обществе, нужно было иметь очень большие деньги; за один вечер можно было свободно проиграть или выиграть несколько тысяч долларов, но далеко не всем это было по средствам. А отказаться было нельзя — вас тогда вообще вычеркивали из списка приглашаемых; раз начав игру, вы уже не могли встать из-за стола, пока игра не кончится,— этого требовал этикет. Ходили рассказы о молоденьких девушках, которые закладывали семейное серебро или продавали свою честь, чтобы заплатить карточные долги; один юнец — его все знали в светском обществе — украл и заложил драгоценности хозяйки дома, а потом принес ей квитанции и в оправдание сказал, что ее гости ограбили его. Иные дамы, принятые в высшем кругу, жили, как самые отъявленные авантюристки, на доходы с нечистой игры; хозяйки лучших домов приглашали к себе богатых людей специально с целью их обобрать. Монтэгю никак не мог забыть своего изумления, чуть не испуга, когда сначала миссис Уинни, а потом его собственный брат предостерегали его, советуя не играть с дамой, с которой он встречался в одном из самых аристократических домов, ибо она — заведомый шулер!

— Милый друг,— засмеялся Оливер, видя его недоверие,— у нас даже есть выражение: «плутует, как женщина».— И он рассказал Монтэгю о своем первом карточном опыте в обществе: он играл в покер с несколькими прелестными, только что начавшими выезжать барышнями; так они, не открывая своих карт, преспокойно объявляли, что его карта бита и забирали кассу, а он был слишком галантен, чтобы их проверять. Потом он узнал, что это самый обычный прием, и теперь никогда не играет с женщинами. И Оливер указал глазами на одну из этих девиц — она сидела, хорошенькая, как картинка, и неприступная, как мраморное изваяние, положив на край стола недокуренную сигарету, а перед ней стоял стакан виски с содовой и вазочка с дробленым льдом. Другой раз, когда Монтэгю читал газету, брат нагнулся к нему через плечо и обратил его внимание еще на один симптом этого повального помешательства — характерное объявление под заголовком: «Счастье может вам изменить». В этом объявлении сообщалось, что в салоне Розенштейна, недалеко от Пятой авеню, всегда можно получить ссуду под залог дорогого платья и мехов.

В течение десяти дней, проведенных в гостях у Дэвонов, миссис Уинни всячески заботилась о том, чтобы Монтэгю не соскучился. За столом она всегда садилась рядом с ним, словно между ними был уговор, по которому он, само собой разумеется, неизменно должен состоять при ней. Пока еще никто не сказал ему об этом ни слова, но он знал, как пристально здесь следят за чужими поступками и как безудержно их обсуждают, и начинал испытывать все большую и большую неловкость.

Наконец наступил момент, когда он почувствовал, что еще немного — и миссис Уинни окончательно его одолеет; и вот сразу после завтрака он потихоньку скрылся и один отправился в дальнюю прогулку. Во время этой прогулки с ним случилось удивительное происшествие.

Тонкий слой выпавшего за ночь снега ярко блестел на солнце. Воздух был свеж и прозрачен; вдыхая его полной грудью, Монтэгю целый час бродил по холмам. Дул резкий ветер, на вершинах он чуть не сбивал с ног, и река, видная отсюда, вся была покрыта белой пеной. Но внизу, в долинах, по-прежнему царила тишина.

Монтэгю шел густым лесом, когда его внимание внезапно привлек странный звук — какой-то тяжелый удар, от которого, казалось, дрогнула земля. Это было похоже на далекий взрыв, и Монтэгю, немного постояв, пошел дальше, внимательно глядя вперед. Скоро он выбрался из леса и заметил лежащее поперек дороги, которая в этом месте делала крутой поворот, большое поваленное дерево.

Решив, что он слышал звук его падения, Монтэгю не спеша пошел дальше. Однако, сделав еще несколько шагов, он увидел, что ошибается. За деревом лежал еще какой-то предмет, и Монтэгю пустился туда бегом: это была пара торчащих в воздухе автомобильных колес.

Он вспрыгнул на ствол дерева и с первого взгляда понял, что здесь произошло. Громадная, мощная машина вынырнула из-за поворота и, резко свернув в сторону, чтобы избежать неожиданное препятствие, перекувырнулась и опрокинулась в канаву.

Монтэгю задрожал от ужаса: под корпусом машины лежал пригвожденный к земле ее тяжестью человек. Монтэгю рванулся было к нему, но вид крови, хлынувшей у того изо рта и пропитавшей вокруг весь снег, заставил его остановиться. Грудь неизвестного была совершенно расплющена, и глаза, наполовину вылезшие из орбит, страшны.