Страница 74 из 96
— Складчина? Примите и мой пай. — Она положила букет на стол. Девушки потянулись к нему и растащили по цветку.
Опершись на плечи Марины, Надя заглянула в миску:
— Опять кукуруза! А я иду и думаю, чем это так вкусно пахнет? Не то медом, не то цветами, а это вот чем! — И, взяв миску, она села на ступеньки крыльца. Казачка подошла к ней:
— Здравствуй, землячка! Ну как, навестила ли родителей?
— Лечу, лечу к своему дому! Ужас как соскучилась по маме. Вот пройдем Кубань — и вырвусь в свою Высоколозовую! Теперь уже скоро. Пехота не задерживается, освобождает город за городом.
Казачка смотрела на девушек и вытирала слезы:
— Все живы, а немцы-то говорили, будто вас сожгли на Кавказе. Я как услышала об этом, аж сердце похолодело. И вдруг ночью слышу… тук-тук-тук. Выбегаю, гляжу — самолетик летит. Э, думаю, врут немцы, живы мои девоньки. А тут как раз попова дочка с офицером мимо проходила, я и говорю ей: «Олимпиада Иоанновна, наши летят!» А она отвечает: «Никогда ваши не вернутся». И направились они в железнодорожный сад. Я долго смотрела им вслед, платье на ней было белое, долго видно было. Стали они линию переходить, а в это время как ахнет бомба — и нет офицерика, улетел туда, откуда не возвращаются, и попова дочка с ним за компанию.
Катя перестала жевать цветок, посмотрела на Дашу, та подмигнула ей. Передвинув стебелек в угол губ, Катя спросила:
— Вон там слева упала бомба?
Казачка кивнула:
— Именно там. Там был штаб, под яблонями много машин стояло, а после взрыва я побежала, взглянула — нету штаба! И подумала тогда, не мои ли девоньки пролетели? С той поры и ждала вас.
По лицу казачки текли слезы.
— Что же я стою, — вдруг спохватилась она, — вам отдыхать надо, я еще соломки подброшу. Сейчас, сейчас, для всех приготовлю.
Она ушла, а девушки сидели задумавшись, вспоминали все, что пережили за этот год.
Мысли Кати вернулись к разрушенной хате. Она представила Анну, стоявшую во весь рост перед палачами. Потом посмотрела в конец улицы, где осталась груда развалин от немецкого штаба. А хорошо она расквиталась с врагом! За одну Анну — целый штаб. И, положив руки на плечи Даше, сказала:
— Правильно мы с тобой поработали.
После завтрака все пошли в хату, кто-то крикнул, озорно смеясь:
— Занимай место в партере, на галерке будет жестко!
Девушки легли на душистую солому. Только коснулись подушек — погрузились в крепкий, исцеляющий сон.
Прислонившись к косяку двери, казачка смотрела на них, и слезы бежали по ее щекам.
— Родные мои, — шептала она, — уцелели! Вернулись!
Глава двадцать восьмая
Далеко позади остался туманный Терек, горы и узкие ущелья.
Вторую неделю наши войска атаковали «голубую линию». Так называли немцы свою систему укреплений на Кубани. Полеты стали необычайно трудными.
Противник защищался с остервенением, он пытался удержаться то на одном, то на другом плацдарме, но, получив решительный удар в горах Кавказа, катился к морю.
«Голубая линия» упиралась одним флангом в Приазовские плавни, а другим — в Черное море. Все холмы, пригорки, овраги немцы залили бетоном, закопали в землю сотни тысяч мин, сосредоточили танки, мощные орудия и тысячи пулеметов.
Не надеясь больше на солдат, для которых стало привычкой отступать, немецкие генералы поставили станковые пулеметы позади своей пехоты. И солдаты знали, что эти пулеметы встретят их огнем, если они вздумают бежать назад.
Гитлер приказал любой ценой удержать кубанский плацдарм; обещал всемерную помощь «защитникам Кубани»; обещал соединить Кубань и Крым мостом через Керченский пролив, чтобы обеспечить им подкрепление и снабжение.
Обученные пропагандисты убеждали солдат в неприступности их обороны, убеждали всеми средствами: расстреливали не верящих в победу, возили экскурсии на берег Керченского пролива, показывали строительство моста через пролив. Вот первые сваи, вбитые в морское дно, вот металлические конструкции, вот цемент — фюрер идет на любые затраты, чтобы помочь своим солдатам.
В восемнадцать часов около штаба, на лугу, собрались штурманы эскадрилий. Комиссар Речкина только что зачитала сводку Совинформбюро — наша армия на всех фронтах ведет наступление. Это сообщение радовало и возбуждало, хотелось работать еще лучше.
«А Марина опять опаздывает», — с досадой подумала Катя и пошла будить подругу.
Она вошла в хату. На полу на пахучей соломе крепко спала Марина. Катя взяла ее за руку. Марина, не просыпаясь, подняла голову, но, как только Катя отпустила ее руку, голова снова упала на подушку. Катя хорошо знала характер Марины. Разбудить ее можно только одним способом. Она подняла ее за плечи, потрясла изо всех сил и крикнула:
— Улетаем!
Марина мгновенно открыла глаза. Вскочила, ноги в сапоги и вдогонку за Катей:
— Спасибо, что разбудила. Великолепно поспала, отоспалась за весь сорок второй год.
Они подходили к поляне, где штурманы, окружив командира, отмечали на своих картах линию боевого соприкосновения с противником.
Маршанцева посмотрела на Марину долгим вопрошающим взглядом — почему опоздала?
Потом перевела взгляд на карту и ровным голосом стала объяснять новое задание.
— Линия БС, — говорила она, ведя красным карандашом по карте, — минует справа мостик через Безымянный ручей, что двести метров южнее Садовой и юго-восточнее высоты 95.0, дальше она идет… Штурман Черненко, отмечайте, — дальше по западной окраине Арнаутской, отметка «К», что триста метров южнее Арнаутской, далее отдельные домики, что непосредственно на северо-восточной окраине станицы Молдаванской… Штурман Черненко! — вдруг громко сказала Маршанцева, и все, подняв головы от карт, увидели, что Марина спит, положив голову на планшет.
Катя толкнула ее. Марина почти машинально повела карандашом по карте, тараща глаза, чтобы освободиться от дремоты. Ну и солнце! Ну и разогревает, будто не весенним воздухом дышишь, а сонным порошком!
Марине пришлось поддерживать ладонью веки, чтоб они не слипались, и успевать делать пометки на карте.
Маршанцева продолжала:
— Далее через букву «в» надписи «Молдаванская», севернее высоты 114.1, далее без изменений…
Штурманы понимали командира с полуслова, никто не переспрашивал, не задавал вопросов, все молча отмечали предстоящий маршрут.
Район был знакомый, сюда летали неделю назад, когда полк еще стоял в станице Пашковской. Так что карту знали наизусть.
На черном небе выступили звезды. Ни ветра, ни облачка. Погода как на заказ. Штурманы эскадрилий передали задачу своим экипажам, и все разошлись по самолетам.
К Нечаевой подошла Маша Федотова, отрапортовала:
— Товарищ лейтенант, самолет к боевому вылету готов.
— А что сделали?
— Отрегулировали счетчик оборотов.
Даша осмотрела приборы, села в кабину, скомандовала:
— К заливке!
— Есть! — ответила техник.
— К запуску! — скомандовала летчица.
Техник рукой провернула винт:
— Контакт!
— От винта! — крикнула летчица.
Федотова отбежала. Летчица включила зажигание. Мотор заработал, и чистый звук его говорил, что он хорошо отрегулирован и рвется в черную стихию.
Темная, мягкая ночь. Глаза штурмана отчетливо различают отблеск воды в речушках и каналах. Увидав озеро, исходный ориентир, Катя перевела взгляд на карту, сверила маршрут:
— Так вести.
Откинувшись в кабине, посмотрела на дрожащие звезды. Им-то чего дрожать? До них снаряды не долетят. На душе у Кати спокойно. Наконец-то они по-настоящему работают. С того дня как разгромили немцев под Владикавказом, она чувствовала себя другим человеком. Сразу выросла. Теперь каждый день приносил им удачи, а удачи порождают гордость и уверенность в себе. Не легко они прожили эти два года. Они защищают Родину. Этой радостью ей хотелось поделиться с близкими, с друзьями по университету. Уже давно она не отвечала на их письма. Слишком обидно было читать один и тот же вопрос: до каких же пор будет отступление? Катя не отвечала им, пока не подготовила ответ. Теперь можно написать и маме и друзьям в университет, как важно быть терпеливым, уметь ждать и верить в победу.