Московское воскресенье

Вокруг было тихо. Должно быть, немцы еще не установили, где сел подбитый ими самолет.

Надя сунула спичку в мотор и, не оглядываясь, побежала в темноту.

Позади них взвилась зеленая ракета, потом в направлении костра зачастили выстрелы.

Девушки бежали по изрытому полю, торопясь добраться в предрассветной темноте до чернеющего на горизонте леса. Но уже наперерез им зажужжали пули, и около леса упала ракета. Должно быть, немцы наконец поняли, что горит самолет, и теперь искали летчиц, простреливая окрестность.

Вдруг Надя, бежавшая впереди, куда-то исчезла. Евгения остановилась. Перед ней чернел ров, не похожий на противотанковый, так как весь зарос травой. Снизу послышался осторожный голос Нади:

— Не бойся, прыгай! Это арык.

Евгения прыгнула. Из-под ног шумными шлепками рассыпались лягушки. Евгению передернуло: она с детства боялась их.

— Пошли скорее, — сказала Надя. — Канал, наверное, тянется к реке, а река идет в лес. Там и отдохнем.

Пригнув голову, она побежала по воде. Евгения пошла за ней, морщась от отвращения.

Идти было трудно. Ноги вязли в тине, но хуже всего были, конечно, лягушки — их было так много, словно они собрались со всего Кавказа.

Немцы продолжали искать летчиц. Пули непрерывно пролетали над землей. Потом послышался лай собак.

— Быстрее! — взволнованно сказала Евгения.

Зашагали быстрее, с трудом вытаскивая ноги из тины.

Воды становилось все больше, местами она доходила до пояса, но они не могли броситься вплавь, потому что со дна арыка поднимался высокий камыш. Потом канал стал мельче, и девушки пошли пригнувшись, заботясь лишь об одном: чтоб немцы не заметили качающегося камыша.

Солнце взошло, и лес, к которому они стремились, манил их своей спокойной глубиной.

Оглянувшись, Евгения увидела свору собак, которая рассыпалась по равнине, увидела, как бежали немцы, пригнув головы к земле, тускло поблескивая касками.

«Ну, ну! — подумала Евгения. — Сейчас увидим, на чьей стороне счастье!..»

Схватив Надю за руку, она рванулась вперед. Захлюпала вода, защелкали пули по воде.

Скоро Евгения почувствовала боль в боку и стала задыхаться. Но рядом с ней ровным шагом, словно по беговой дорожке стадиона, бежала Надя. И Евгения напрягла все силы, чтобы не отстать.

Стрельба пока не причиняла им вреда, — очевидно, немцы их еще не заметили. Но из леса тоже могли выйти немцы. И все-таки Евгения упорно бежала туда. Первые деревья овеяли их свежестью, но под ногами опять захлюпала вода.

— Болото, — шепнула Надя.

Вскоре выстрелы стихли, смолк лай собак, но они брели, не останавливаясь.

Вторую половину дня они просидели в болоте. Правда, Надя все время порывалась идти, но Евгения чувствовала себя такой слабой, что Наде пришлось уступить.

— Переждем, это будет лучше, — сказала Евгения, пристраиваясь на ветвях раскидистого дерева. — Немцы ищут нас в той стороне: они не думают, что мы рискнули влезть в такое болото.

Когда стемнело, девушки пошли дальше.

Трое суток пробирались они к горам, прячась днем в укромные места, часто слыша голоса немецких солдат, а едва темнело, снова брели, теперь уже часто спотыкаясь и падая от усталости.

Под ногами было много растений, среди них, наверное, были и съедобные, но обе не знали их. Евгения выросла в городе и лес знала только по литературе. Но ни у Пришвина, ни у Джека Лондона она не вычитала, чем питаются их герои, попав в такое положение, в каком очутилась она. Надя знала растения полевые — щавель, дудки, но их они не встречали.

Евгения устала, но старалась не показать этого, чтобы не ослабить силы Нади.

К вечеру третьего дня они услышали выстрелы. Тяжелые немецкие батареи стреляли с близких огневых позиций куда-то недалеко, так как ясно доносился грохот разрывающихся снарядов.

Девушки переглянулись. Они ослабели и уже не могли говорить. Обе поняли, что подошли к линии фронта и теперь нужно последнее усилие, чтобы перейти ее.

До темноты сидели они в зарослях колючего кустарника, потом пошли.

Горы были уже близко. Но как подойти к ним? Как перейти на свою сторону? Может быть, тут у немцев укрепленный район и они простреливают каждый метр? Все время грохочут немецкие батареи, а русские молчат.

К рассвету они вышли из лесу. Перед ними была опушка, на ней холм с огромным деревом. А дальше опять начинался лес. Евгения направилась прямо к дереву.

— Погоди, — остановила ее Надя, — сначала понаблюдаем.

Но Евгения чувствовала, что у нее хватит сил дойти только до этого дерева, и потому не остановилась. Если она сейчас не увидит своих, то больше не сможет сделать и шагу.

Надя побоялась отпустить ее одну и тоже побрела. Они прошли двести — триста метров, которые показались им длиннее, чем путь от Москвы до Ленинграда.

Евгения добралась до дерева и прислонилась к нему. Впереди был пологий скат холма, а дальше густой кустарник переходил в темный лес. Пришлось лезть на дерево. Хотя голова у нее кружилась, ноги дрожали, она с помощью Нади, ухватившись за нижний сучок, подтянулась на руках, вскарабкалась на первый сук, потом на второй и вдруг вскрикнула:

— Здесь площадка! Снайпер немецкий сидел. Вот гильзы стреляные.

— Ох, кто тут? — вскрикнула вдруг Надя, и Евгения чуть не упала с дерева.

— Руки вверх! — скомандовали позади.

Послышался крик Нади, и снова кто-то крикнул, уже обращаясь к ней:

— Эй, птица, слезай, я погляжу, кто такая!

Руки Евгении ослабли, и она повалилась вниз. Рослый солдат поймал ее на вытянутые руки и посадил под дерево.

— Мы свои, свои, — говорила Надя.

— А чего вы тут делаете, «свои»? Ну-ка, идите вперед, там поговорим и узнаем, какие вы свои.

— Куда вперед? — оживилась Надя.

— Вот по этой тропке, — сказал солдат, не спуская с них дула автомата.

Девушки взглянули вперед. Сквозь чащу кустарника вилась тропа, какую могли сделать только русские, только хозяева этого леса.

И они побрели по ней, спотыкаясь от усталости.

Глава семнадцатая

Возвращаясь из полета, Катя по лицам девушек узнавала, что экипаж Полевой не вернулся. Она не допускала мысли, чтобы такой штурман, как Евгения, не могла привести самолет на аэродром. Если не только немцы, но и само небо обрушится на нее, она все равно выскользнет.

Катя зашла в столовую. Села за стол. Есть не хотелось. Она наблюдала, как входили летчицы. В их глазах уже не было живого блеска, какой оставался после боя. Устало, садились они за стол и чуть дотрагивались до еды. Стиснув зубы, они думали только об одном: вернутся ли подруги?

И Катя упорно ждала. Она вышла из столовой и села в темный уголок галереи.

Бронзовое солнце накаляло крышу и стены, но не могло пробраться сквозь лозы виноградника, обвивавшего галерею.

Катя смотрела на долину с упрямой надеждой на чудо: вот-вот появится на горизонте пропавший самолет. Над ее головой по тонкой жердочке, поддерживающей лозы, ходил голубь и выклевывал созревшие ягоды.

По выжженной долине группами шли летчицы. Возвращаясь с купания, они всегда собирались стайкой, вспоминая всякие необыкновенные приключения, случавшиеся в полку. Если собирался такой кружок и оттуда доносился раскатистый смех, значит, там Евгения рассказывала что-нибудь очень забавное.

Но теперь Евгении не было, и Катя сидела в своем углу не шевелясь. Она боялась, что Даша найдет ее и начнет пилить, что она не бережет нервы. И не забудет сказать, что штурман, не отдохнувший днем, ночью не штурман, а бесполезный груз.

Кате не хотелось спорить и доказывать, что это неверно. Она не ослабла. Наоборот, все эти ночи она работала с особой яростью.

Прошлой ночью она сбросила две «сотки» на переправу у Моздока. Третий рейс она сделала на передовые, где скапливались немецкие резервы, подтянутые для наступления. Сегодня она летала на железнодорожную станцию, и там бомбы, должно быть, угодили прямо в склад с боеприпасами. Был такой взрыв, что, казалось — земля треснула. Но и этого было мало за жизни Евгении и Нади.