Страница 24 из 60
Тетя Женя тоже понравилась Сереже. Она сразу же прониклась уважением к его открытию.
— У нас в роду все были людьми любознательными, — рассказывала тетя Женя за вечерним чаем. — Мой отец, то есть двоюродный брат твоего деда со стороны отца, был изобретатель-самоучка, а его мать, то есть родная сестра деда твоего отца…
Сережа путался в сложном родстве, но одно было ясно: все эти двоюродные деды, зятья, свекрови и шурины были людьми толковыми и смелыми и, следовательно, усиливали его позицию.
И все же тетя Женя оказалась натурой не вполне целеустремленной. По ее плану Сережа должен был посетить и Эрмитаж, и Русский музей, и побывать в балете на «Коньке-Горбунке», и в ТЮЗе. Сережа был против такой разбросанности. Он приехал в Ленинград по делу. Ученый всегда должен помнить о главной своей задаче. В данном случае — это посещение Пулковской обсерватории.
Они спорили до позднего вечера, и тетя Женя могла убедиться в железном характере своего внучатного племянника.
На следующий день Сережин железный характер был подвергнут трудному испытанию. С утра Сережа с тетей Женей отправились во Дворец пионеров, и по пути было столько заманчивого, что Сережа почти забыл о главной задаче ученого.
Едва только они вышли на набережную Невы, как Сережа радостно закричал:
— Пушкин!.. Тетя Женя, смотрите же, Пушкин!
— Что ты, что ты, Сережа… — поспешно поправила его тетя Женя. — Это памятник Петру Первому…
— Все равно Пушкин, — не сдавался Сережа. — Медный Всадник! Как же вы не понимаете? Там же ясно сказано: «На бронзовом коне», «Над огражденною скалою». Мы всем классом учили: «Куда ты скачешь, гордый конь?..» А у меня как раз по литературе тройка, — признался Сережа. — Как раз по литературе, — повторил он, дотрагиваясь до чугунной ограды.
Тетя Женя больше с ним не спорила и даже сама начала вспоминать: «Невы державное теченье… Береговой ее гранит…»
Был ослепительно яркий день, какой бывает в Ленинграде поздним летом, когда море и небо, словно смешав краски, одинаково волнуют воображение. Тетя Женя и Сережа долго стояли возле здания Адмиралтейства, громадного и величественного, и вместе с тем легкого, почти невесомого, кажущегося сродни крупной невской волне. Сережа взволнованно сообщил тете Жене, что адмиралтейский шпиль он уже видел не раз: этот шпиль изображен на медали, которую носит Вовкин отец.
А на другой стороне Невы — старинное здание петровских «XII коллегий», Петропавловская крепость, а еще дальше на вечном якоре стоит крейсер «Аврора».
Дворцовая площадь… Мраморная доска прибита к дому… Сережа приподнялся, чтобы лучше разобрать, что там написано, но тут вмешалась тетя Женя. Она вынула из сумочки очки и прочла вслух:
«В. И. Ленин в ноябре семнадцатого года непосредственно руководил отсюда боевыми действиями против контрреволюционных войск».
Голос ее звучал строго и даже немного торжественно. Сереже показалось, что она вся как-то выпрямилась.
— Мой двоюродный брат со стороны матери, — сказала тетя Женя, — то есть дядя твоего отца, был в этот день здесь, на этой вот площади.
— Воевал здесь, да? Седьмого ноября, то есть двадцать пятого октября?
— Не воевал, а штурмовал Зимний дворец, — все с той же торжественностью поправила тетя Женя.
Когда они вышли на Невский, тетя Женя стала поторапливать Сережу: она сговорилась по телефону с руководителями астрономического кружка, и опаздывать неудобно.
И только во Дворце пионеров Сережа вполне овладел собой. С большим достоинством поднялся он по мраморной лестнице (86 ступенек, а у нас 17, не забыть Вовке рассказать!), спокойно прошел через зал, где ребята сражались в настольный теннис. Сережа не удостоил их и взглядом. Он был на пороге своей главной задачи: над темными бархатными портьерами ярко горела надпись «Планетарий».
В этот день Дворец пионеров устраивал экскурсию в Пулковскую обсерваторию. Чистовскому астроному разрешено было к ней примкнуть. Тетя Женя тоже выразила желание ехать вместе с Сережей, но Григорий Макарович запротестовал:
— Я за ребят отвечаю. Не сомневайтесь, пожалуйста…
— Да, да, не сомневайтесь, пожалуйста, — сказал Сережа.
Григорий Макарович был еще совсем молодым человеком. Сережа представлял себе «настоящего астронома» стариком, убеленным сединами, с властным и проницательным взглядом из-под густых бровей. А у Григория Макаровича лицо доброе, взгляд веселый…
Молодость Григория Макаровича, кажется, озадачила и тетю Женю.
— Вы, наверное, еще учитесь? — спросила она.
— Учусь, учусь, — охотно подтвердил Григорий Макарович. — В прошлом году университет окончил, а сейчас в аспирантуре занимаюсь.
Тетя Женя не нашла, что ответить, и обратилась к Сереже:
— Пообедай здесь, во Дворце, а на вечер я сделала тебе бутерброды…
Кто-то из старшеклассников ехидно рассмеялся, и Сережа сказал:
— Ладно, ладно… Спасибо.
Сережа быстро перезнакомился с членами астрономического кружка. Соревноваться с ним в знаниях могла только одна девочка из шестого класса по имени Валя. И это удивило Сережу. Полненькая, розовенькая, в кудряшках, «настоящая девчонка», которой надлежит без запинки читать стихи на уроке и петь в школьном хоре… А ведь тут астрономия — наука точная, все время приходится иметь дело с цифрами…
Сережа решил приберечь свой главный козырь. То-то удивятся ребята, когда узнают, что город Чистов лежит точно на Пулковском меридиане!
Но по пути в Пулково, когда экскурсионный автобус выехал на Московский проспект, Сережа все-таки шепнул своему соседу, флегматично жующему яблоко:
— Если ехать все прямо и прямо, так можно к нам в Чистов попасть…
Сосед прожевал яблоко и, зевнув, спросил:
— Чистов? Понятия о таком городе не имею…
— Ну, тогда знай, что… — начал Сережа, но вовремя сдержался и замолчал.
— Ребята, — сказал Григорий Макарович, — мы подъезжаем к Пулкову… Сережа, не высовывайся из окна!
Но Сережу трудно было удержать на месте. Он совсем забыл о том, что свою научную репутацию должен поддерживать солидным поведением. Впереди на холме мелькнула какая-то странная башенка с широким куполом, еще одна точно такая же. Как быстро мчится автобус… Ничего толком не разглядишь. Да нет уж, лучше быстрее, быстрей…
«Закрою глаза и не буду смотреть, пока не приедем», — решил Сережа. Он закрыл глаза и услышал, как Валя рассказывает своей подруге: «Прошлым летом мы жили в Пулкове на даче…»
«Девчонка остается девчонкой, даже если она астроном, — подумал Сережа и еще крепче зажмурился. — Дача!.. «Опорный пункт! Узел сопротивления!» — вот как называл Пулковскую высоту Вовка Меньшов, мужчина, друг».
Автобус остановился на самой вершине холма. Сережа первым выскочил из машины и быстро огляделся: он помнил Вовкин совет «не теряться» и строгий наказ привезти в Чистов осколок тяжелого снаряда.
Но, по-видимому, чистовский стратег все-таки ошибся. Вокруг мягко зеленели молодые деревья, анютины глазки спокойно посматривали на Сережу, под ногами шуршал свежий гравий… Сколько его ни вороши, никаких осколков заметить невозможно.
Отсюда, с высоты, широко открывался вид на всю местность. Желтые прямоугольники полей отодвинули Ленинград к дальнему горизонту, а ближний опоясывала черная лесная кайма.
Внизу расположился поселок. Сережа видел уютные домики… Вероятно, в одном из них прошлым летом жила Валя.
Было очень тихо; казалось, что где-то поблизости находится источник тишины. Может быть, даже в одной из этих странных башенок под тяжелым металлическим, наглухо закрытым куполом.
— Откроют нам башню, да? — шепотом спросил Сережа.
— Ну конечно откроют, — ответил Григорий Макарович. — Для этого мы сюда и приехали. Только это не башня, а астрономический павильон. Здесь находится зенит-телескоп.
— «Сезам, отопрись, сезам, отопрись», — шептал Сережа, когда сотрудник Пулковской обсерватории открывал замок.
— Похож на мой, только больше, — шепнул Сережа Вале, когда они вошли в павильон. — Григорий Макарович, а коронограф мы тоже увидим? — спросил он.