Земля и море

— Что у вас на ногах?

— Резиновые сапоги.

— Хорошо. Значит, мы можем идти берегом. Возле Зандавов тропинка выходит на дорогу.

— Знаете что, — заметил Лаурис, когда они свернули с дороги и подошли к одинокому кусту. — Я сегодня поссорился с Алексисом, и вам лучше не задерживаться. Жаль, что так вышло, но будет хуже, если у него возникнут подозрения.

— Разве он… о чем-нибудь догадывается?

— Кажется, еще нет. Я спешил вовремя встретить вас, а он хотел, чтобы я остался и помог сколоть лед с моторки. Я отказался…

— Тогда он может догадаться. Подозрительное совпадение: я первый раз иду в магазин, и как раз в это время вы не хотите задержаться у лодки.

— Ну, надеюсь, ничего страшного не случится, — Лаурис нащупал в темноте ее руку и крепко пожал. — Как хорошо, что вы пришли! Как мне вас благодарить…

Ответом ему было торопливое нервное рукопожатие.

— Вы все знаете обо мне, — продолжал Лаурис. — Я раскрыл перед вами себя как на ладони.

— О боже, как все же я мало знаю, — ответила Аустра. — Вы говорите… что любите меня…

— Это правда, — с горячностью откликнулся он.

— На что вы надеетесь? Чего хотите? Обманывать своего друга? Может быть, это и есть предел ваших мечтаний?

— Если бы мне пришлось довольствоваться только этим, я был бы признателен и за это.

— А меня это не удовлетворяет. Я потребую все или ничего.

— Берите все, ведь я ваш! Только скажите, значу ли я для вас хоть что-нибудь?

— Вы… — пальцы ее схватили пальцы Лауриса, стиснули их и отпустили. — Вы могли бы стать для меня всем, но для этого нужно выполнить то, что я потребую.

— Я выполню.

— Все?

— Для меня нет ничего невозможного.

— Я потребую многого, очень, очень многого. Прежде всего… я не желаю быть ничьей любовницей. Мне не нужно счастья, которое заставляет лгать, обманывать, обкрадывать кого-то. Вы понимаете? Я не могу принадлежать двоим.

— Именно такой я вас представлял в своих мечтах.

— Потом… я хочу выбраться отсюда и никогда больше сюда не возвращаться.

— Тогда наши желания совпадают. Это все?

— Об остальном вы узнаете, когда придет время.

— Буду ждать. Значит, вы все-таки любите меня?

— Об этом узнаете, когда настанет время. А пока… пока будем жить так, как будто ничто не изменилось. Вон уже виднеется дорога, не ходите дальше. Дайте мне корзинку.

— Знаете что… Если вы мне верите, — Лаурис с волнением схватил ее руки, — и если я для вас действительно что-то значу… — он приблизился к ней вплотную и ждал, не спуская глаз с лица Аустры.

Несколько мгновений Аустра пытливо вглядывалась в его глаза, затем молча склонилась к нему. Он поцеловал ее. Аустра ушла не оглядываясь. Лаурис тоже пошел домой, затаптывая тяжелыми сапогами маленькие следы, оставленные на снегу Аустрой. Но это была излишняя предосторожность: к ночи опять пошел снег.

«Теперь я виновата, я провинилась перед мужем… — подумала Аустра. — Он бы имел право судить меня, если бы знал. Но почему мне не страшно? Почему молчит голос совести? Или мне больше не жаль Алексиса? А он хоть раз пожалел меня?..»

И все же по мере приближения к дому ей становилось все тревожнее. «Как посмотрю ему в глаза?»

В кухне никого не было. Алексис хмуро взглянул на жену из угла комнаты.

— Здесь газета, Алекси… — сказала Аустра, положив газету на стол. — Ты поужинал?

— Ты принесла табак? — сурово прервал он ее.

— Табак?.. Разве…

Он только сплюнул и швырнул коклюшку.

— Ну ничего в голове не держится! А о глупостях думает весь день.

— Что с тобой, Алекси?

— Я с самого полудня не курил!

— Ты мог сказать об этом более спокойно. Не случилось ничего страшного, чтобы так кричать.

— Уж не знаю, как тогда и разговаривать. Целый день вам нечего делать, и ты не могла заметить, что у меня нет табаку, и я должен молчать… Не зажужжала ли опять у тебя в голове оса? Старик целых три дня напевал да бормотал, теперь у тебя только Эзериеши на уме.

— А при чем тут табак?

— Ох, оставь меня в покое!

Таким грубым он еще никогда не был. Слушая его, Аустра чувствовала, как она постепенно освобождается от какой-то тяжести: этот человек заслужил, чтобы с ним поступали так, как поступила она. После минутного замешательства она молча завязала платок, который собиралась было снять, и направилась к двери.

— Куда? — крикнул Алексис.

— В магазин. А то мне сегодня житья не будет.

— Ты идешь назло мне? — он вскочил, загородив ей дорогу. — Я из тебя выгоню эту дурь.

— Через полчаса магазин закроется, — спокойно проговорила Аустра. — И ты до утра останешься без табаку.

— Никуда не пойдешь! — Алексис оттолкнул ее от двери. — И хватит об этом! Ни слова больше.

Аустра уставилась на него гневными глазами, затем тихо прошла в комнату и сняла пальто. «Вот когда он открыл свое настоящее лицо! Уже сейчас он такой. Каким же он будет через несколько лет, когда почувствует полную власть надо мной? Нет, этого не будет. Нечего его жалеть. То, что я собираюсь делать, правильно. И я сделаю это».

Несмотря на эту ссору, у Аустры в тот вечер было легко на душе: она больше не чувствовала себя виноватой. А когда Алексис, кончив починку сетей, собрался спать, кровать оказалась пустой: Аустра постелила себе на диване. Это его взбесило еще больше.

— Ты эти капризы брось, — прошипел он вполголоса, чтобы не услышала Рудите. Взяв Аустру за плечи, он хотел поднять ее, но она резко повернулась к нему лицом и так сильно толкнула его, что он отпрянул.

— Не прикасайся ко мне, я закричу, — предупредила Аустра.

Тогда он ударил ее. Она не заплакала.

И все случилось только потому, что на море начался шторм и моторка сбилась с курса: утомленный человек зол и несправедлив. Если ему не угождают, он озлобляется.

4

Прошло несколько недель. После Нового года установилась тихая морозная погода, и море почти до самого горизонта быстро затянуло льдом. Рыбаки вытащили на берег лодки и убрали в сараи сети, теперь о ловле рыбы нечего было и думать до тех пор, пока штормом не разобьет лед или он не сделается настолько толстым, что можно будет начать подледный лов. Лаурис на всякий случай держал наготове салачный невод, и в артели заранее было условлено, кто из рыбаков пойдет на лов, когда это будет необходимо.

Тем временем в ожидании благоприятного ветра и появления косяков рыбы, люди спешили управиться с домашними делами. Алексис заготовлял лес для стройки. Другие рыбаки разбирали и чистили моторы, конопатили лодки, чинили старые сети и вязали новые.

Во дворе Дейниса Бумбуля одиноко стоял каркас начатой лодки. В холодную погоду, особенно если шел дождь или снег, мастер не любил мерзнуть на открытом воздухе.

Ссылаясь на застарелый ревматизм, он в такие дни предпочитал дома курить трубку, постукивая долотом или орудуя скобелем, а то и просто, сидя у печи, болтать с Байбой. Вдоволь наработавшись летом, он мог позволить себе этот отдых, да и Байба, в свою очередь, тоже была не прочь побеседовать с мужем.

Однажды в субботу они вот так сидели вдвоем в кухне. Байба, поставив на огонь котел с путрой,[5] изредка помешивала ее деревянной лопаточкой, а Дейнис, сидя у плиты, от нечего делать вырезал черпак для лодки. Их подхватила мощная волна фантазии.

— Так ты говоришь, что Пиладзис приобрел богатство нечестным путем? — спросила Байба.

— Ну, утверждать, что совсем нечестным, пожалуй, нельзя, — ответил Дейнис. — Просто он был немного колдуном и умел находить спрятанные клады. Однажды я сам видел (тогда я еще маленьким мальчиком был), как отрыли бочонок со шведскими талерами. Сколько до этого ни искали, как ни вынюхивали везде, все было напрасно. Пиладзис взял в руки тоненький прутик и обошел вокруг поля. Как он это учуял, не знаю, но вдруг остановился и говорит: «Копайте, здесь должно быть». Тогда у него никакого богатства не было, ходил штурманом на дровянике. Потом приобрел парусник, за ним — другой и построил себе самый большой дом в приходе. Перед японской войной у него было уже восемь судов, три дома и большой капитал в банке. Он еще много раз находил спрятанные клады. Государство разрешило ему заниматься этим, потому что он платил проценты. А когда Пиладзис умер, то в день его похорон разыгралась такая вьюга, что небо с землей смешалось.

5

Путра — ячневая каша, разбавленная молоком.