Тайна янтарной комнаты

— Я не узнаю города И память стала не та, и развалины как-то выглядят по-иному. Не узнаю, товарищи, извините меня, старика.

Попробовали ходить пешком по тем же улицам, заглядывая в каждый двор, обследуя развалины и подвалы. Порой Барсов оживлялся: ему казалось, — что он, наконец, нашел то место, где беседовал с Роде. Но проходила минута, вторая, и Виктор Иванович, безнадежно махнув рукой, отвечал на безмолвный вопрос Денисова:

— Нет, товарищи, снова не то.

Наконец профессора оставили в покое — поняли, что вспомнить все он просто не в состоянии. Виктор Иванович собирался уже уезжать обратно в Москву, но перед отъездом, непривычно возбужденный и встревоженный, снова пришел к Денисову.

— Дмитрий Георгиевич, я вспомнил. Вспомнил!

Профессор упал в кресло. Денисов бросился к нему со стаканом воды. Он опоздал. Барсов побледнел, холодный пот выступил у него на лбу, глаза стали мутными, а дыхание прерывистым.

— Врача! — крикнул Денисов.

У Барсова начался сильный сердечный приступ. Его поместили в госпиталь, совсем недавно покинутый Сергеевым.

А сам Сергеев в тот же вечер получил телеграмму, которая его тоже основательно встревожила:

«Жду вашего приезда как можно скорее. Вы мне необходимы. Ланская».

Одновременно пришло и письмо. Кандидата наук Сергеева вызывали на работу в Ленинград.

Но Сергеев не мог уехать сейчас, как ни рвалась его душа к Ленинграду, как ни тянуло его к Анне.

Отправив Ланской ответную телеграмму, — что случилось и можно ли повременить немного? — Олег Николаевич стал ждать новой весточки.

Потянулись долгие дни, бессонные ночи, полные мучительных раздумий о янтарной комнате, о Ланской, о том, как сложится их жизнь.

Через три дня, встретившись с Олегом Николаевичем, как обычно, поутру, Денисов молча протянул ему узкий листок серой бумаги. Сергеев прочитал:

«Дорогой Дмитрий Георгиевич! Снова виноват перед Вами, хотя на сей раз это от меня и не зависело. Не смог рассказать Вам лично и не могу дождаться часа, когда вывернусь из рук эскулапов. Поэтому — пишу.

Вынужден огорчить Вас. Я действительно кое-что вспомнил. Но вспомнил вещи весьма неутешительные.

Дело в том, что, побывав в замке в день первого своего приезда сюда, в Кенигсберг, 20 апреля, я заходил в то помещение, где размещалась янтарная комната. Только сейчас меня осенило: это была именно она! Тогда такая мысль не приходила в голову. Там я увидел следы большого пожара: на Полу толстым слоем лежала масса пепла, торчали обломки обгорелых досок, а порывшись в прахе, Я выудил оттуда две медных навески для дверей. Тогда я не придал этому значения. Теперь я твердо убежден: навески были точно такие же, как в Екатерининском дворце, если судить по фотографиям. Очевидно, янтарная комната сгорела. Кстати, красноармейцы в беседе со мною заявляли, что 9 и 11 апреля они не заметили в замке ничего, кроме обгорелых стен.

Итак, к сожалению, я вынужден констатировать, что янтарная комната погибла и поиски ее бессмысленны.

— Вы помните, что такое метод исключенного третьего? В математике? — неожиданно спросил Сергеева Денисов.

— Нет, признаться.

— Жаль. Хороший метод. Давайте посидим ночку, подумаем, переберем все варианты. Может быть, придем к некоторым выводам.

Они сидели в остывшей за ночь комнате, спорили, пока действительно не пришли к выводам более или менее определенным.

Вот что они решили той зимней ночью.

Есть три предположения о судьбе янтарной комнаты: либо она вывезена в Саксонию, либо сгорела в замке, либо спрятана в Кенигсберге или его окрестностях.

Какой из этих вариантов более правдоподобен?

Можно предположить, что комната вывезена в Саксонию.

На первый взгляд, это вполне вероятно. Об этом говорили Шауман и — первоначально — Файерабенд. Правда, позже он утверждал другое. Известно, что Роде ездил в Саксонию, а затем доносил Кенигсбергскому управлению культуры о том, что место для захоронения выбрано там. Известно, наконец, что часть культурных ценностей из Кенигсберга была действительно эвакуирована в Центральную Германию.

Все это — доводы «за». Но есть и серьезные доводы «против».

Прежде всего, Файерабенд и Шауман путаются в своих показаниях. Так, Файерабенд заявлял, что Роде ездил в Саксонию в октябре и через месяц ящики с деталями янтарной комнаты были вывезены из замка. А потом говорил, что 5 апреля 1945 года он видел ящики с янтарными панно в замке, опровергая, в сущности, самого себя.

По словам академика Шаумана, в январе 1945 года Роде сообщил ему о вывозе янтарной комнаты. Между тем 12 января Роде, как видно из его донесения, лишь приступил к упаковке янтарных панно, а 15 января дороги из Восточной Пруссии в Германию были перерезаны нашими войсками.

Кроме того, Файерабенд рассказывал, что в начале марта Эрих Кох ругал Фризена и Роде за то, что они не успели вывезти комнату, и давал им какие-то указания.

Таким образом, версию об эвакуации янтарной комнаты следует, видимо, считать недоказанной.

Есть второе предположение: детали комнаты сгорели во время пожара 9 или 11 апреля 1945 года.

Об этом говорит профессор Барсов. После пожара от замка остались лишь стены. И там находилась в то время янтарная комната. Она не могла уцелеть.

Но была ли она там?

Скорее всего, нет.

Почему?

Для ответа надо подумать над третьей версией.

Вполне возможно — и даже вероятнее всего, — что комната спрятана в Кенигсберге или его окрестностях.

Доводы таковы.

После приказа Коха спасти комнату во что бы то ни стало Фризен, а затем Роде не могли не предпринять решительных мер. Они должны были выполнить приказ гауляйтера.

Далее. После 5 апреля 1945 года ящиков с янтарными деталями не видел никто. Именно 5 апреля Роде внезапно исчез из замка и не появлялся в нем больше. Не мог же он бросить комнату на произвол судьбы накануне штурма?

Наконец, и это, пожалуй, самое важное, — Роде остался в Кенигсберге. Почему? Как-никак, он был городским чиновником немалого масштаба и имел право на эвакуацию наряду с Фризеном, Гёрте и другими. Личные привязанности? Вряд ли они оставались. Дом Роде сгорел во время бомбежки. Дочь Эльза еще в 1944 году вышла замуж за офицера и уехала к его родным в Центральную Германию. Значит, нечто другое заставило Альфреда Роде остаться здесь. Это «нечто» могло быть одним: преданный своему делу до конца, Роде не мог покинуть сокровища музея, да и разговор в гестапо сыграл, очевидно, свою роль. Пока в Кенигсберге находилась комната, при ней оставался и ее хранитель.

Нельзя не принять во внимание и таинственное поведение Роде, когда он работал с Барсовым, и его исповедь, и его внезапную смерть. Все это доказывает одно: очевидно, янтарная комната и другие музейные ценности скрыты где-то здесь, неподалеку.

— Правильно, Олег Николаевич?

— Наверное, правильно, Дмитрий Георгиевич.

Денисов вздохнул. Сергеев с удивлением глядел на него.

— Очень рад, что и вы это подтверждаете, — сказал Денисов. — Но поиски янтарной комнаты придется временно прекратить.

— Почему же?!. — возразил пораженный Сергеев. — Сами же утверждаете, что она где-то здесь, неподалеку.

Денисов невесело усмехнулся.

— Неподалеку, где-то под развалинами. А где? Может, придется все развалины переворошить, чтоб найти тот проклятый бункер или подвал, где она упрятана. Нет, сейчас мы за это по-настоящему не сможем взяться.

Не глядя на подавленного Сергеева, Денисов подробно развивал свою мысль. Наспех организованные поиски янтарной комнаты не удались, это надо признать, как ни печально. Сейчас речь должна идти о систематическом обследовании городских районов, а может быть и всего Кенигсберга. Дело не в простом осмотре развалин. Надо производить раскопки, разбирать разрушенные здания, вывозить мусор. Все это станет возможным, только когда примутся за восстановление города. Пока руки до этого не доходят. Сотни советских городов еще лежат в развалинах, тысячи семей живут в землянках, надо раньше всего им помочь.