Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 17



ЧЕМ ЧУВСТВО БОЛЬШЕ…

Чем чувство больше, тем слова короче, Чем сердце чище, тем скромней язык. Мне по душе твои скупые строчки, К немногословным письмам я привык. Зачем любви — признания и речи, Достаточно, чтобы счастливо прожить, «Люблю» сказать друг другу в первый вечер И у могилы это повторить. 1945 г.

ЧЕТВЕРТЫЙ КАМЕНЬ

Сечет кусты и травы ливень, Им смята начисто жара. Все молчаливей, все тоскливей. Все выше кажется гора. Свистит в ущелье мокрый ветер. Залит водой альпийский луг. Лежит солдат один в секрете, Один на десять верст вокруг. Все выше сумрачные тени, И тают медленно во мгле Метелки редкие растений, Косые ребра на скале. И только в самой верхней точке На фоне неба чуть видны Почти овальные, как бочки. На перевале валуны: Один… другой… и рядом третий. Зияет котловины брешь. Лежит солдат один в секрете, За мир в ответе, за рубеж. Он все укладывает в память: Далекий куст и выступ скал, Один, другой и третий камень — Они венчают перевал. Беззвучна темнота слепая, Неслышно тянутся часы. Лежит боец в тропинку впаян У пограничной полосы. Бледнеет небо на рассвете. И чуть видны средь пелены Один… другой… и рядом третий На перевале валуны. Один… другой… и третий кряду… Четвертый камень! В тот же миг Прирос солдат щекой к прикладу, К траве исхлестанной приник. .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   . .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   . Устало двигая ногами По мокрой осыпи песка Шагает вниз                  «четвертый камень» На шаг от кончика штыка. Южная граница, 1950 г.

НАД КРОВАТКОЙ ДОЧЕРИ

Дочка спит. Над ее кроваткой В полумраке сижу ночном. Белый бантик в косичке гладкой, Как ракушка в песке речном. Белый бантик. Тесемки лифа Еле светятся в полумгле. Ночь старухою тихо-тихо Пробирается по земле. Вот она и подсела к дочке, Из мешочка достала сны, — И несется царевич в бочке В море яростной белизны. Рукавом повела старушка, — Мчится конь — огонь из ноздрей, И шагает в лесу избушка Без окошек и без дверей. Осень. Дождик бормочет хмуро На своем языке слова. Чьей-то маме друзья Тимура Помогают пилить дрова. Где-то вдруг зазвенели песни, В солнце, в зелени вся Москва, Ты проходишь по Красной Пресне В первомайские торжества. Спи же, спи, моя дорогая, Рядом старшая спит сестра, Ей досталась судьба другая, Ночи горькие у костра. Ты такого в судьбе не знала — Рева бомб на лесной тропе, Как сестра твоя в глушь бежала, Медвежонка прижав к себе. Как болели босые ножки, Как пекла она хлеб в кострах, Как в глазах ее, полных дрожи, Словно пламя, метался страх. Трудный, дочка, мне жребий вышел, Жил тогда я войной одной Вместе с папами всех детишек, Со своею страной родной. Ты не знала военной хмури, Ты родилась в Москве, когда Отшумели, промчались бурей, Кровью меченые года. Первой черточкою в тетрадке Похвалилась вчера ты мне. …Я сижу над твоей кроваткой В синем сумраке, в тишине. За окном — мирной песни слово. Гнев сжимает мне горло вновь: Нет, нельзя допустить, чтоб снова Проливали злодеи кровь! Встаньте все — и отцы, и дети. Встаньте все, кто не глух, не слеп, Все, кто трудится на планете, Добывая свой честный хлеб. Встаньте все, кто погиб от пули, Кто был бомбой сражен в упор, Встаньте грузчики Ливерпуля, Виноделы кавказских гор, Встаньте матери Краснодона, Встаньте Мурмана старики, Знаменосцы! Вперед знамена! Кверху — сжатые кулаки! Встаньте все, кто прошел по аду. Вынес все на своих плечах, — Мы не можем позволить гаду Страх зажечь у детей в глазах! Встаньте вместе, мужчины мира. Жены, матери всей земли, Не дадим сапогу банкира Наше счастье топтать в пыли! Мы когда-то недоедали, Нас работа валила с ног, Чтобы дети наши не знали Горя, голода и тревог! Люди мира, труда и братства. На мою равненье страну! Мы обязаны все собраться И войне объявить войну. Нашей Родине враг не страшен, Все у нас для отпора есть, С нами партия — совесть наша, Наша гордость и наша честь. Стиснем, люди, железной хваткой Горло горю, огню, войне! …Я над детской сижу кроваткой В синем сумраке, в тишине.