Марта

— Я, вероятно, имею удовольствие видеть пани Марту Свицкую? — сказала дама, протягивая Марте руку и указывая ей на кресло у дивана. — Пани Жминская мне вчера много о вас говорила, и я от души рада познакомиться с вами. Вот моя дочь, ваша будущая ученица. Ядвися! Эта пани любезно согласилась давать тебе уроки французского языка. Смотри же, старайся ничем ее не огорчать и учись так же хорошо, как ты училась у мадемуазель Дюпон!

Девочка, тонкая и гибкая, с умным личиком и непринужденными манерами, грациозно и без тени смущения поклонилась своей будущей учительнице.

В эту минуту в передней раздался звонок. Однако в гостиную никто не вошел, только через несколько секунд портьера, почти скрывавшая дверь в соседнюю комнату, зашевелилась, и из-за тяжелых складок красной материи сверкнула пара черных, как уголь, глаз. Можно было разглядеть и густые, черные, коротко остриженные волосы над смуглым лбом, и уголок черной острой бородки. Но все это было едва заметно, а разговаривавшие в гостиной и вовсе не могли ничего видеть, так как сидели вполоборота к двери. Хозяйка дома продолжала беседу с Мартой.

— Прежняя учительница моей дочери, мадемуазель Дюпон, преподавала очень хорошо, и Ядзя делала большие успехи. Но мой муж считает — он и меня в этом убедил, — что не очень-то хорошо с нашей стороны давать работу иностранке, когда столько полек, достойнейших женщин, ищут работы и с трудом ее находят. Ко всем учителям, обучающим нашу дочь, мы с мужем обращаемся всегда с одной просьбой: мы хотим, чтобы девочка приобрела основательные, широкие знания, чтобы она со временем в совершенстве владела языком, которому ее обучают.

Марта молча поклонилась и встала.

— Если вы желаете начать уроки сегодня, — сказала хозяйка, тоже вставая и указывая на дверь, скрытую портьерой (за складками которой в ту же минуту исчезли черные глаза, усики и бородка), — так заниматься вы можете в кабинете.

Кабинет был обставлен скромнее, чем гостиная, но тоже со вкусом и комфортом; у одной стены стоял большой стол, покрытый зеленым сукном, на нем лежали книги, тетради и письменные принадлежности. Здесь Ядзя чувствовала себя хозяйкой и, подняв красивые глаза на будущую учительницу, с серьезным видом придвинула ей удобное кресло и разложила на столе несколько книг и толстых тетрадей.

Но Марта села не сразу. Ее лицо, осунувшееся и побледневшее за этот месяц ожидания, приняло в эту минуту выражение глубокого раздумья, веки опустились, а руки, которыми она ухватилась за край стола, слегка дрожали. Она стояла так несколько минут. Могло показаться, что она взвешивает слова, сказанные матерью ее ученицы, или сама задает себе какой-то вопрос, ища на него ответа в уме или совести. Подняв глаза, она встретила устремленный на нее взгляд хозяйки. Взгляд этот мгновенно охватил с головы до ног стройную, тонкую, изящную фигуру новой учительницы, отметил широкую белую тесьму, которой в знак траура было обшито ее черное платье, и с выражением сочувствия и некоторого любопытства остановился на бледном, задумчивом лице Марты.

— Вы носите траур, — тихо и мягко промолвила Мария Рудзинская, — по матери или по отцу?..

— По мужу, — ответила Марта, и ее веки снова медленно опустились.

— Так вы вдова! — воскликнула Мария, и в голосе ее прозвучали та грусть и тревога, которые испытывает счастливая женщина, услышав, что другая утратила это счастье, и подумав, что и ее собственное невечно. — А, может быть, у вас и дети есть?

При этих словах глаза Марты просветлели.

— Да, у меня есть дочь! — ответила она и, как будто это слово настойчиво напомнило ей о чем-то, села в придвинутое ей кресло и еще дрожащими руками стала открывать одну за другой лежавшие перед ней книги.

Судя по этим книгам, Ядзя училась уже давно и знала много. О том, что у нее была высокообразованная учительница, свидетельствовали замечания в тетрадях, написанные прекрасным французским языком, — видно было, что писавшая легко справлялась со всеми его трудностями и хорошо разбиралась во всех его оттенках. Марта провела рукой по глазам, словно хотела протереть их или пыталась отогнать какую-то назойливую мысль. Потом она закрыла тетради и книги и задала ученице несколько вопросов. Мария Рудзинская отошла к окну и, взяв рукоделье, приготовилась уже сесть с ним у маленького столика, как вдруг портьера раздвинулась, из-за нее послышался звучный мужской голос:

— Кузина! Выйдите, пожалуйста, на минутку!

Мария тихо прошла по комнате, еще раз дружелюбно глянув на новую учительницу, и тихонько закрыла за собой дверь в гостиную.

Посреди гостиной стоял молодой человек лет двадцати шести, худощавый и хорошо сложенный, одетый с иголочки, со смуглым узким лицом, волосами цвета воронова крыла и черными, как уголь, глазами. Внешность у него была приятная, и, на первый взгляд, даже незаурядная. В нем прежде всего поражала удивительная жизнерадостность, беззаботная, веселая, бьющая ключом. На более внимательный взгляд эта жизнерадостность казалась даже чрезмерной. Глаза так и горели, на полузакрытых усиками губах всегда играла улыбка, то умильная, то полная игривости, то шаловливая. Подвижное лицо выражало ум и лукавство. Сразу видно было, что это был человек веселый и беспечный, а о том, что он ведет легкомысленный образ жизни, свидетельствовал нездоровый цвет лица, никак не гармонировавший с его молодостью, с блеском глаз и беззаботной, почти детской улыбкой.

В тот момент, когда Мария Рудзинская входила в гостиную, молодой человек стоял в очень странной позе: лицом к закрытым дверям кабинета, несколько откинувшись назад, подняв вверх руки и устремив глаза в потолок. Этой театральной позе соответствовало и театральное до комизма выражение восторга на лице.

— Олесь, — строго сказала Мария, — это что еще за дурачества?

— Богиня! — вполголоса произнес молодой человек, не меняя позы и выражения лица. — Богиня! — повторил он и, вздыхая, как герой комедии, опустил голову и руки.

Мария не могла не улыбнуться, но, пожав плечами и садясь со своим рукодельем на диван, сказала с легким укором:

— Олесь, ты забыл со мной поздороваться!

Молодой человек тотчас подбежал к ней и несколько раз поцеловал у нее руку.

— Прости, Марыня, прости! — воскликнул он все же патетическим тоном. — Я в таком восторге, что забыл все на свете!

Он сел рядом с молодой женщиной и, прижав руку к сердцу, снова поднял взор к потолку. Мария смотрела на него, как смотрят на расшалившегося ребенка.

— Что это, опять новая фантазия? — заговорила она, пытаясь сохранить серьезный тон, но с трудом удерживая улыбку. — Должно быть, ты по дороге ко мне встретил какую-нибудь новую богиню, и это она привела тебя в такой восторг? Боюсь, что ты теперь будешь безумствовать целый день!

— Ах, Марыня, как ты жестока ко мне! — с новым вздохом произнес молодой человек. — Ведь эту красавицу я увидел в твоем доме!..

Говоря так, он с преувеличенной торжественностью указал на дверь кабинета. Марию это и рассмешило и удивило.

— Ты говоришь о новой учительнице Ядзи? — спросила она.

— Да, кузина, — принимая вдруг серьезный вид, ответил молодой человек, — я провозглашаю ее королевой всех моих богинь…

— Ах ты, ветреник, да где же ты ее видел?

— Придя к тебе, я узнал, что ты занята разговором с новой учительницей. Я не хотел вам мешать и, пройдя через кухню, заглянул в комнату из-за портьеры… Шутки в сторону — до чего же она хороша! Какие глаза! Что за волосы! Какой царственный рост!

— Олесь! — недовольно перебила Мария. — Это, по всему видно, очень несчастная женщина: она в трауре по мужу…

— Молодая вдовушка! — снова закатывая глаза, воскликнул он. — Ты, кузина, быть может, не знаешь, что нет на земле никого приятнее молодых вдовушек… Конечно, если они красивы… Лицо бледное, в глазах меланхолия… Я обожаю в женщинах бледные лица и сентиментальные взгляды…

— Какой ты вздор городишь! — Мария пожала плечами. — Если бы ты не был моим двоюродным братом и если бы я не знала, что, несмотря на все свое легкомыслие, ты в сущности добрый малый, я могла бы тебя возненавидеть за это странное неуважение к женщинам…