Страница 63 из 125
Это был уже второй случай в жизни Ланни. Во время мирной конференции в Париже его выследили шпики, но агенты французской полиции были образцом изящества и благовоспитанности по сравнению с этими desperati, «отчаянными», как они сами себя именовали.
Надо было быстро сообразить: что это — тоже похищение, и ему предстоит разделить участь Матеотти? Если да, то не лучше ли будет обороняться здесь, при публике? Вид у этих субъектов был весьма свирепый, на поясах у них висели в кобуре автоматические пистолеты, но тут он мог, по крайней мере, привлечь внимание окружающих, дать им понять, что происходит.
— Куда вы меня ведете? — спросил он, стараясь возможно лучше говорить по-итальянски.
— В штаб, — был ответ.
— Я американский гражданин. — Формально это было не так, но ведь они не могли проверить его слова.
— Скажете это самому генералиссимо, — был ответ.
— Я желаю позвонить американскому послу.
— Вы должны немедленно последовать за нами.
— Я личный друг американского посла. — Это было легкое преувеличение, — но, авось, сойдет. Он старался выиграть время, чтобы обдумать свое положение.
— Нам до этого нет дела.
— А если я откажусь итти?
— Долго отказываться вам не придется. — Говоривший положил руку на кобуру, и Ланни решил, что спорить бесполезно. Он вышел на улицу, по бокам его шли оба парня, и он увидел, что у подъезда их ждет автомобиль; шофер был в мундире. Это несколько успокоило его, он сел, и машина быстро покатила к главному штабу фашистской милиции. Ланни слышал много страшных рассказов о том, что здесь происходит, колени у него ослабели, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не лязгать зубами. Он не чувствовал себя ни в какой мере героем, но знал, что должен вести себя так, как если бы он им был. Он старался изобразить спокойствие на лице и высоко держать голову, как делают герои на сцене и в фильмах.
Его не посадили в камеру, а сразу повели в кабинет «генералиссимо», которого звали Итало Бальбо. Ланни, за последние двенадцать дней много узнавший о фашистских делах, слышал, что это один из приближенных Муссолини и что он командовал вооруженным отрядом во время похода на Рим. Он был расом Феррары; слово «рас» итальянцы заимствовали у абиссинцев, и означает оно «вождь племени». Корсатти рассказывал Ланни, что Бальбо написал письмо секретарю «фашио» своего родного города, приказывая ему «обработать дубинкой» нескольких социалистов — не на
смерть, но «в должном стиле». Журналист объяснил, что bastonatura in stile было техническим фашистским выражением — пусть после этого говорят, что они не обогатили итальянский язык! — означавшим, что жертву надо бить не по черепу, а по нижней части лица, так, чтобы сломать челюсть — это выведет человека из строя на несколько месяцев. Существовал особый род дубинки, «манганелло», специально для этой цели.
Генералиссимо Бальбо был дородный мужчина с военной выправкой, с закрученными черными усами и черной остроконечной бородкой. В комнате с ним был еще один фашист в мундире и секретарь с записной книжкой — все, что требуется для того, чтобы вести протокол допроса. Конвоиры сделали фашистский жест приветствия и подвели Ланни к столу. Телеграмма была вручена Бальбо, и он ее прочел; обратив к преступнику гневные черные глаза, он начал обстреливать его вопросами: имя, местожительство, национальность, имя отца, местожительство и род занятий. «Фабрикант оружия — это может произвести впечатление», — подумал Ланни, но агрессивный тон Бальбо не изменился.
— Зачем вы приехали в Рим? — Ланни ответил, что приехал купить несколько картин XVI века для одной американской коллекции.
— Вы были в помещении социалистической партии 31 мая?
«А! — подумал пленник. — Вот в чем дело!» Он ответил без колебаний: — Да. Я пришел повидать синьора Матеотти.
— Зачем вам понадобилось видеть его?
— Я хотел сказать ему, что слышал его речь в палате и восхищен его мужеством.
— Вы социалист?
— Нет, не социалист.
— Так с чего же это вы так восторгаетесь речью социалиста?
— Я восхищаюсь мужественным человеком, говорящим правду.
— Вы совершенно уверены, что Матеотти говорил правду?
— Совершенно.
— Из каких же источников вы черпаете такие сведения об итальянских делах, что чувствуете себя вправе судить о них?
К этому вопросу Ланни был подготовлен благодаря парижскому опыту, и он ответил, не задумываясь: — Ни о каких источниках информации я говорить не намерен.
— Ах, вот, значит, какой линии вы намерены держаться!
— Да, именно такой.
— Вам, может быть, известно, что у нас есть средства заставить человека говорить, если нам это нужно.
— У вас нет никаких средств заставить меня говорить о ком бы то ни было, кроме как о себе. — В эту минуту с отпрыском оружейной фирмы Бэдд произошло нечто странное, удивившее его самого; властно пробилось чувство: он выдержит все, что эти звери с ним сделают, — просто, чтобы не дать им добиться своего!
— Вы встречались с некоторыми журналистами в Риме?
— Я сказал вам, что на такие вопросы отвечать не стану.
— Вы знакомы с Пьетро Корсатти?
— Простите, я уже сказал, что не буду отвечать.
Наступила пауза.
— Вы говорите, что восхищаетесь мужеством, молодой человек. Вы полагаете, что у вас хватит мужества вынести то, что мы с вами сделаем?
— Как американский гражданин, я требую, чтобы мне дали возможность снестись с послом Соединенных Штатов.
— Вам не разрешат сноситься с кем бы то ни было, пока вы не ответите на мои вопросы, и предупреждаю вас, если вы на них не ответите, вам вряд ли доведется еще с кем-нибудь сноситься.
Ланни знал, что посол Чайлд недавно вернулся в Америку; но даже и в этом случае он мог оказаться полезным.
— Заметьте, что бывший посол знает меня лично и очень скоро осведомится обо мне.
— Откуда вы знаете бывшего посла?
— Мой отец пригласил его на завтрак во время Генуэзской конференции, два года тому назад, и я тоже был при этом. Отец был личным другом покойного президента Гардинга, который назначил мистера Чайлда на этот пост. — Ланни считал, что не мешает нагромоздить побольше таких данных; положим, что он выдержит пытку, но незачем подвергаться ей без надобности. — Кроме того, отец один из столпов республиканской партии в Соединенных Штатах, и если журналисты узнают, что его сын находится в руках итальянских властей, со стороны посольства последует энергичное вмешательство.
Ланни расстрелял все свои заряды, и теперь ему оставалось только ждать; скоро выяснится, попал ли хоть один в цель. — Отведите этого молодца в коридор и ждите, — сказал Бальбо. — Да смотрите за ним хорошенько.
Ланни усадили на скамью — вместо спинки можно было прислониться к каменной стене. По бокам в полном безмолвии сидели два стража. Он старался вникнуть в свое положение и решил, что Бальбо пытался запугать его, а так как это ему не удалось, то сейчас он, наверно, выясняет некоторые вопросы по телефону. Досуга у Ланни было много, и он пробовал угадать содержание этих телефонных разговоров. Знает ли новый посол о Бэдд ах? И как он поступит? Ланни знал, что Чайлд наводняет американские журналы восторженными похвалами Муссолини и его режиму. Держится ли новый посол тех же взглядов? Не решит ли он швырнуть Ланни на съедение римским волкам? Мысль не из приятных!
Вот уже во второй раз Ланни прикрывается именем отца и его влиянием, чтобы выпутаться из опасной передряги. Это унизительно, но разве были у него шансы спастись, если бы он назвал себя Блэклессом, племянником известного агитатора-революционера? Нет, конечно, сам Робби пожелал бы, чтобы в критическом положении он был Бэддом и всячески использовал это имя.
Что происходило в действительности, Ланни узнал позже. Мари не стала телефонировать князю, она села в такси и отправилась в американское посольство. Посла не было, но она поговорила с поверенным в делах, ему не пришлось растолковывать, что в Коннектикуте существует фирма Бэдд или что Роберт Бэдд принадлежит к числу лиц, финансирующих республиканскую партию. Будучи светской женщиной, Мари знала, в каком виде представить дело. Она рассказала о чрезмерно экспансивном юном любителе искусства, который послушал красноречивого оратора и поддался чувству преклонения перед героем.