Страница 40 из 125
Отец предупредил Ланни, чтобы он никоим образом не проговорился о связях Робби с Захаровым; Робби — «независимый представитель американского синдиката» — и все. Автор популярного романа, любивший и умевший поговорить, рассказал, что знал о конференции, о том, что творилось вокруг нефти, чего добиваются американцы; много тут было таких сведений, которые Бедфорд, один из главных заправил Стандард Ойл, отнюдь не желал бы сообщать кавалеру Почетного легиона и ордена Бани.
У Ланни развеялась еще одна иллюзия. «Дела» всегда представали перед ним в ореоле патриотизма; когда Робби говорил о своей деятельности, всегда выходило так, что он заботится об умножении богатств Америки и доставляет работу американскому трудовому люду. Фирма Бэдд — американский военный завод, и, работая на нее, Робби способствует безопасности Америки. Но вот сейчас Америка нуждается в нефти для своих кораблей и для прочих надобностей. И однако этот «независимый» участвует в тайном сговоре с Детердингом, не то голландцем, не то англичанином, и с греком Захаровым, гражданином всех стран, где у него есть военные заводы; Робби Бэдд интригует во-всю, чтобы парализовать усилия американского посла и американских компаний. Как бы ни относиться к Стандард Ойл, это американский трест. Концессия Робби не достанется ни американскому народу, ни правительству; владеть ею будут компаньоны Робби, а Робби собирается ею управлять.
Таким образом, перед Ланни предстала во всей своей наготе та истина, что патриотизм буржуа есть вывеска, за которой скрываются корыстные интересы; старый Сэмюэл Джонсон был, таким образом, прав, когда с горечью утверждал, что патриотизм — последнее прибежище подлецов. Ланни не хотел плохо думать о своем отце, он всеми силами старался не поддаваться этим мыслям. Он сидел здесь, ему нечего было делать, как только слушать и наблюдать, и, конечно, он не мог не видеть, как ловко Робби обводит вокруг пальца слабохарактерного дурачка, который со всеми подробностями рассказывает ему, какие инструкции он получил от государственного департамента насчет поддержки Стандард Ойл и его агентов в Генуе.
Посол яростно ненавидел большевиков и презрительно отзывался о государственных деятелях, вроде Ллойд Джорджа, готовых итти на компромисс с ними — пожимать руку «преступникам». Мистер Чайлд, конечно, не знал, как много таких рук уже пожал Робби, а Робби ни слова об этом не проронил. Он слушал — и узнал, что мистер Чайлд действует заодно с Барту, главой французской делегации, против англичан, которые добиваются компромисса. Французы хотели уничтожить все торговые договоры с большевиками и вернуться к политике блокады, санитарного кордона; государственный секретарь Юз одобрял такую политику, — мог ли предполагать «Младенец», его подчиненный, что в этой борьбе за право собственности, против красной революции, Робби Бэдд на стороне англичан?
Посол рассказал о том, что он видел в Италии за год, проведенный в этой стране. Он считал, что страна в самом плачевном состоянии; надвигается грозная опасность революции по большевистскому образцу. Жизнь стала в десять раз дороже, чем перед войной, и куда бы вы ни пошли, везде вас преследуют нищие, вымаливающие сольдо. Народ голодает, заводы и фабрики бездействуют, сталелитейные предприятия работают половину рабочей недели. На заводах уже появились советы, полиция и армия крайне ненадежны; власти до такой степени беспечны, что берут на службу кого попало, и до такой степени либеральны, что не могут поддержать порядок.
— Кто не живет здесь, тот даже и представления не имеет об этой обстановке, — сказал мистер Чайлд. — Вы хотите сесть в трамвай, но, увы, трамваи бастуют: оказывается, жандарм ударил какого-то трамвайщика, и все они чувствуют себя оскорбленными. На следующий день — как вам понравится! — жандарм извинился перед рабочим, и трамвайное движение возобновилось.
Посол сообщил об одном факте, который, по его мнению, должен был позабавить мистера Бэдда, приехавшего из Новой Англии. В Массачусетсе недавно были арестованы и приговорены к смерти два итальянских анархиста. Мистер Чайлд порылся в памяти и вспомнил их фамилии: Сакко и Ванцетти. Слышал ли о них мистер Бэдд? Робби сказал, что нет. Ну вот, а римские анархисты, оказывается, слышали, и депутация из пяти молодых парней явилась в американское посольство требовать справедливости для своих товарищей и земляков. У мистера Чайлда была с ними приятная беседа, и они ушли удовлетворенные его обещанием расследовать дело. Затем один из этих молодых людей вернулся и попросил работы! Вот какое создалось положение в стране, где за шестьдесят лет правительство сменялось шестьдесят восемь раз.
Посол видел в Италии лишь одно-единственное отрадное явление: новое движение, называемое фашизмом. Он много о нем рассказывал. Фашисты организовали итальянскую молодежь и дали ей программу действий. Руководит ими бывший солдат, по фамилии Муссолини. Мистер Чайлд никогда с ним не встречался, но многое о нем слышал, читал некоторые его статьи и был от него в восторге.
Ланни вмешался в разговор, рассказав о своей встрече с Муссолини. Послу было интересно услышать подробности интервью, он спросил также, какое впечатление произвел на Ланни этот человек. Мистер Чайлд подтвердил слова Муссолини о характере движения.
— А не кажется вам, что они злоупотребляют насилием? — спросил Ланни.
— Пожалуй, но надо помнить, что их на это вызывают. Мне кажется, что и у нас на родине не мешало бы создать подобное движение, если только красные будут развивать свою деятельность. Как вы думаете, мистер Бэдд?
— Вполне согласен с вами, — с готовностью отозвался Робби. Словом, единодушие было полное, и мистер Чайлд рассказывал очаровательные анекдоты о своих впечатлениях в роли посла. Ему очень полюбился король Италии, ростом с ноготок, но человек весьма энергичный — настоящий либерал, очень демократичный в своих вкусах. Как-то он разговаривал с Чайлдом на площади. Была холодная погода, и король просил посла надеть шляпу. Можно ли быть более деликатным? Робби опять согласился. Но Ланни не мог сладить со своими мятежными мыслями. Если так радоваться демократизму короля, то не лучше ли обходиться вовсе без короля? И зачем бы послу республики так носиться с королями?
Ланни рассказал Рику об этом разговоре — в части, касающейся Муссолини, и Рик согласился с ним, что американский посол плохо понял итальянский характер и действующие в стране социальные силы. Ланни и Рик время от времени встречали Муссолини в «Каза делла Стампа», и с каждым разом их мнение о нем ухудшалось. Здесь, на родине, он был еще большим бахвалом и позером, чем в Каинах. Он предложил Рику написать об успехах фашизма за последние два года, уверяя, что сейчас под его знаменем собралось четыреста тысяч молодых итальянцев. Рик чуть было не сказал ему: «В вашем воображении!» Но во-время вспомнил, что он джентльмен, чем и отличается от Муссолини.
Разговоры о Дутыше и его движении напомнили Ланни о Барбаре Пульезе. Не так давно он получил от нее письмо, где она благодарила его за помощь и сообщала свой туринский адрес. Так как работа агитатора и организатора вынуждала ее переезжать с места на место, то Ланни подумал, что она может приехать на конференцию, и он написал ей по туринскому адресу, сообщая название своего отеля. Затем он забыл об этом, так как в Генуе взорвалась новая бомба: было опубликовано сообщение, будто Советское правительство заключило договор со Стандард Ойл, предоставив ему исключительное право на бакинскую нефть.
Некий антибольшевистский делегат вручил одному нью-йоркскому журналисту отпечатанный на машинке листок с изложением главных пунктов мнимого договора. Журналист пытался проверить сообщенные ему факты, но все только смеялись в ответ; два-три дня он ходил с этой сенсационной бумажкой, которая жгла ему руки. Его газета «Уорлд» была против Стандард Ойл и против большевиков, он решил рискнуть и протелеграфировал в Нью-Йорк; сообщенная им новость была опубликована и часа через два вернулась в Геную, где никто, кроме русских и представителей Стандард Ойл, не мог знать, правда это или ложь; но ни одному их слову никто не хотел верить.