Между двух миров

Драгоценный документ был доверен почте, и Ланни и Рик, распрощавшись с новыми знакомыми, покатили на машине обратно в Жуан. Через несколько дней они прочли в газетах, что Ллойд Джордж вернулся в Англию и произнес в парламенте речь об итогах конференции. Рик прочел ее вслух, прерывая чтение словечками, вроде «чепуха», «вздор», «чушь». Все, видите ли, к лучшему в этом лучшем из миров, гармония царит в сердцах союзников, и англичане могут спать спокойно в уверенности, что нет такой силы, которая нарушила бы солидарность победителей. Германия разоружается, и, несмотря на все ее увертки, разоружение будет завершено. «Самолеты мы заберем, — заявил херувим с розовыми щечками и снежно-белой копной волос. — Мы не можем допустить, чтобы эти страшные орудия войны оставались в руках немцев».

— Лучше бы он этим не занимался! — сказал молодой англичанин, который столько раз был в воздухе и взирал на крохотные человеческие сооружения с высоты десяти тысяч футов.

КНИГА ВТОРАЯ. КОГО БЫ Я МОГ ПОЛЮБИТЬ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Тревоги сердца

В семье Помрой-Нилсон вызвало большое волнение письмо от лондонского редактора о том, что он напечатает статью Рика в ближайшем же номере журнала. «Статья убедительна и очень содержательна, — писал он, — и, думаю, произведет впечатление. Если вы и в дальнейшем будете так же интересно освещать международные темы, вы бесспорно составите себе имя».

Рик уверял, что своим успехом он больше всего обязан Ланни. То же самое он говорил и о своей второй статье, которая уже была готова для отправки в журнал; в нее вошло все, что он почерпнул из бесед с Барбарой, докером и другими, с кем его познакомил Ланни. Рик умело подал все сведения, которые Ланни для него выудил, — можно было подумать, что он годами жил среди рабочих в Италии и посвящен в их политические тайны. Он воздержался от каких-либо выводов, но у читателя создавалось убеждение, что министрам и всем вообще власть имущим надо безотлагательно обеспечить страну продовольствием, если они не хотят дождаться в Италии того, что уже случилось в России, Венгрии и Баварии. Редактор ответил с обратной почтой, что и эта статья ему понравилась. Гонорар за обе статьи составлял 20 фунтов, и Рик был так же горд полученными чеками, как в свое время Ланни — своими первыми заработанными деньгами.

Следя за начинающейся карьерой Рика и помогая ему всевозможными способами, Ланни снова ощутил интерес к мировой политике и стал чаще спускаться со своей башни из слоновой кости.

Наступила жара, Рик и его маленькая семья стали собираться домой. Рик написал своему редактору, что может по дороге заглянуть на конференцию в Спа. От этой конференции ждали многого: это было началом сближения между союзниками и их недавними врагами. Редактор обещал оставить эту тему за Риком. Ланни снова вызвался помогать своему другу в качестве шофера и чичероне. Они достали карты и наметили маршрут автомобильной поездки: добравшись до Кале, Нину с ребенком посадят на пароход, а Ланни с Риком проследуют в Спа, где Рик будет представлен дипломатам и журналистам, после чего Ланни на крыльях ветра умчится в Сену и Уазу, департамент к западу от Парижа, по счастью, уцелевший от опустошительной войны. Он написал Мари де Брюин, что будет поблизости от нее и захватит с собой кое-какие произведения искусства, о которых хочет с ней посоветоваться.

Маленький городок Спа расположен в бельгийских Арденнах и славится минеральными источниками, к которым вот уже семь столетий стекаются больные, уповая на их таинственные целительные свойства. Здесь есть леса и холмы, бега и голубиная охота, а также казино, в котором процветают все виды азарта. Есть здесь и отели, где могут с комфортом устроиться три пожилых джентльмена, сделавшие себя правительством Европы. Комфорт необходим для лиц преклонного возраста; поэтому в зимний сезон их встречи должны происходить на Ривьере, а в летний зной — в каком-нибудь живописном уголке на севере. Простодушные толпы будут приветствовать их во время этого паломничества из одной страны в другую, а рой журналистов следовать за ними по пятам и подбирать крохи информации, упавшие с их стола.

У этой древней купели для больных и страждущих начиналась новая стадия перестройки мира, так как сюда явились также и представители новой Веймарской Германии. Надо сказать, что они мало чем отличались от пруссаков классического образца, и из уст их вылетали те же гортанные звуки, но они говорили от имени республики и торжественно заявляли, что служат немецкому народу, а не военной касте. Сердечного приема они не ждали и не встретили; но их, по крайней мере, не посадили за колючую проволоку, как немецкую мирную делегацию в Версале. Сторонники либерального образа мыслей надеялись, что тактичным поведением им удастся умиротворить вчерашних врагов и постепенно вернуть те времена, когда люди старались прежде всего быть «добрыми европейцами». Заседания конференции происходили в большой белой вилле, где во время войны была ставка кайзера. Ланни и Рик застали здесь почти всех американских журналистов, с которыми они встречались в Сан-Ремо. Некоторые из них читали статьи Рика, теперь он был уже для них определенной величиной, членом братства. Они говорили при нем совершенно свободно.

Была здесь английская колония и английский клуб. Таким образом, перед Риком открывались все пути. Оба друга без труда обнаружили, что целебные источники, сбегавшие по склонам бельгийских гор, не принесли исцеления сердцам съехавшихся на конференцию дипломатов. Сердца эти по прежнему источали яд алчности, ненависти и страха. Это замечание было сделано Ланни, и друг его тотчас же схватился за блокнот. И Ланни отметил про себя, что профессиональный журналист страдает раздвоением личности: одной половиной мозга он ясно мыслит и остро чувствует, а другая половина все время настороже — не попадется ли интересный материал.

Гвоздем конференции был вопрос о рурском угле. Немцы оттягивали поставку, и так как они разрушили французские шахты, кому-нибудь приходилось сидеть без угля; кому же — пострадавшим французам или разрушителям-немцам? Тщетно делегаты новоиспеченной республики пугали французов, говоря, что, если им не дадут возможности пустить в ход заводы, они не в состоянии будут вносить репарации. Французы хотели получать уголь для своей промышленности, чтобы снова выйти на прежнее место в мировой торговле. Их пугала мысль о вторжении немецких товаров во Францию хотя бы в качестве платежей по репарациям. Получался своего рода порочный круг, как объяснил Рику один английский экономист. Германия не могла платить золотом, но, платя товарами, она наносила урон французской промышленности и выбрасывала на мостовую французских рабочих. Между тем судьба французских и английских министров зависела от их готовности твердить днем и ночью: «Немцы заплатят все, до последнего су!» или «до последнего фартинга!»

Рик, в качестве «либерала», желал послушать, что же говорят немцы, и это было нетрудно, так как тут же под рукой имелась многочисленная делегация, которая охотно вела беседы с журналистами. Один из членов берлинского муниципалитета, дородный и цветущий мужчина, яркими красками описывал голод, возникший в результате блокады; к несчастью, сам он был плохой иллюстрацией к собственным словам. Больше всего немцы были недовольны тем, что союзники никак не могли точно установить общую сумму репараций, и, таким образом, немцы не знали, из чего исходить в своих планах. Рик готов был согласиться с этим, но представитель делегации шел дальше: по его словам, Версальский договор был так плох, что давал право немцам игнорировать любую статью, которая казалась им несправедливой.

Терпение молодого англичанина истощилось, и он спросил: — Что же, по-вашему, делать союзникам — начать войну сначала?

Другой темой, вызывавшей ожесточенные споры, было нежелание немцев сдавать союзникам военные материалы, как того требовал договор. С точки зрения союзников здесь и спорить было не о чем. Если немцы не собирались снова воевать, зачем Германии пушки и самолеты-бомбардировщики? Напрасно вкрадчивые секретные агенты шептали на ушко, что немецкие войска очень пригодились бы для подавления большевиков, прочно утвердившихся в Восточной Европе. Французы не прочь были разгромить большевиков, но с помощью своих союзников — поляков и других соседей России; они не позволят немцам занять русские территории — пресловутый «санитарный кордон» был обращен на два фронта: против немцев, рвущихся на восток, и против русских, глядящих на запад.