Всегда вместе

Зубарев изящным движением запер черного короля среди его же пешек и в предвкушении интересного разговора повернулся вместе с табуретом к двери. Сеня Мишарин, ероша волосы, безнадежно поник над своим разгромленным войском.

— Зойка! — раздраженно проскрипел Антон. — Когда же это кончится? Ты опять в первом часу легла!

Лицо Зои словно окаменело, стало злым.

— А тебе что, кислятина? — вызывающе ответила она.

Кеша улыбнулся. И верно, у Антона всегда какое-то недовольное, кислое лицо.

Зубарев вкрадчиво вмешался:

— А вы не грубите, Зоя Вихрева. С вами взрослые разговаривают. Нехорошо! Примерная девочка, с косичками…

У Зои задрожали губы. Она готова была ответить новой дерзостью, но Антон опередил ее:

— Режим нарушаешь! Вот на комсомольском собрании отчитаем тебя! Заладила в клуб бегать!

Зоя встряхнула головой — косички разлетелись в стороны — и убежала, хлопнув дверью.

Тиня Ойкин шлепнул книгой по табуретке:

— Ну чего привязались! Пришла с песней — ушла со слезами. Не так надо!

— Ладно, Малыш, — примирительно сказал Антон, — после разберемся… Ваня, — обратился он к Гладких, — ты весь день лежать будешь?

— Мне нездоровится, — вздохнул тот. — Опешить некуда.

— Не мешай Ванюше, — съязвил Трофим, — он мировые проблемы решает… вместо алгебры…

Тогда Трещенко обратился к Зубареву:

— Ладно, Трофим Иванович, пошли в столовую. Не в моих правилах к завтраку опаздывать.

Он еще раз у самой двери притопнул ногой, испытывая сапог.

Ребята разошлись. В комнате остался только Ванюша Гладких. Он попрежнему лежал на койке, мечтательно устремив глаза на лобастую сопку, видневшуюся в интернатском окне.

2. Новый учитель

— …Тебе удобней: ты секретарь комсомольской организации.

Поля Бирюлина растерянно водила кончиком карандаша по ладони.

Ребята окружили ее, требуя, чтобы она зашла в учительскую. Поля не знала, на что решиться:

— Нет, нет, пусть лучше дежурный… Я же не могу так просто, без предлога…

— Да ведь Захар Астафьев сегодня дежурный, — уговаривали Полю ребята. — Разве от него что узнаешь! Это же Великий Немой!

— Предлог ей нужен!.. — тянул Антон. — Ты же, как-никак, ответственная личность.

— Звонок через три минуты! — нервничал Толя Чернобородов.

— Эх вы… струсили! Давайте я! — крикнул Ойкин.

Тиня пригладил чолку и приоткрыл дверь учительской.

— Здравствуйте! — приветствовал он учителей.

По учительской прохаживался Геннадий Васильевич в огромных растоптанных катанках. Он, как всегда, был взъерошен и обсыпан мелом — белая мука на руках, в волосах, на пиджаке. Походит Геннадий Васильевич, остановится, пожует истерзанный мундштук папиросы и опять начинает свою бесконечную прогулку…

— Геннадий Васильевич, — обратился Тиня к учителю математики, — к уроку что надо?

— Ты нынче дежурный?

— Я, — мужественно солгал Малыш.

Пока Геннадий Васильевич доставал из-за шкафа огромный деревянный циркуль, старенький, тоже деревянный, транспортир с облупившейся местами желтой краской, Тиня Ойкин глазом разведчика шарил по учительской.

Прежде всего он заметил Варвару Ивановну — учительницу литературы. Она стояла у печки и так пристально смотрела в окно, прямо на Поклонную гору, что Тиня не на шутку встревожился — не случилось ли чего на горе. Он изогнулся, чтобы тоже заглянуть в окно и проверить, но во-время спохватился. «Нервничает, — сочувственно подумал Ойкин. — Опять ее Захар и Митя расстроили».

Между тем дверь за спиной Малыша поскрипывала, кто-то за нею возился, кто-то шептал в самое ухо: «Где? Покажи! Да не висни, отодвинься!»

Внимание «разведчика» привлек новый учитель. Он стоял, опершись о крышку пианино, и беседовал с директором Платоном Сергеевичем. Учитель был среднего роста, худощавый, с зачесанными назад черными волосами. Он взглянул на Ойкина внимательными глазам и продолжал разговор. «Серьезный какой… Даст, однако, жару», подумал Тиня.

— Наша школа своеобразная, — говорил Платон Сергеевич. — Она как бы межрайонная. В северных районах, прилегающих к нашему, не везде имеются средние школы. На прииске Первомайском, например, только семилетка, в Озерках лишь в прошлом году появился восьмой класс. Вот и едут к нам ребята из северных поселков, а то и пешочком сквозь тайгу за триста-пятьсот километров идут — так сказать, в поход за средним образованием. У нас и интернат есть для северян.

Платон Сергеевич был на целую голову выше учителя. Он беспрестанно наклонялся к нему, а длинные его руки все время были в движении, будто директор не знал, что с ними делать.

Учитель слушал и кивал головой.

— Малыш! Скоро ты? — довольно громко шепнул из-за двери Борис. — Может, дать подзорную трубу?

За дверью засмеялись. Но Ойкин был невозмутим. Он находился на посту и продолжал наблюдение.

— Ну, вот и все. — Геннадий Васильевич нагрузил Малыша кипой тетрадей: — Унесешь?

— Мелок в циркуле надо бы сменить, — схитрил Тиня, чтобы выиграть еще несколько секунд.

— …После праздников и начнете, — вновь донесся голос Платона Сергеевича. — Расписание ломать нет смысла — осталось несколько дней. Устраивайтесь. Рудник посмотрите. На школьный вечер приходите. Рекомендую на уроках побывать… Успеваемость у нас хорошая, учителя опытные… Вы комсомолец?

— Да.

— Старый?

— Очень, — улыбнулся новый учитель. — Мне двадцать пять лет!

— Ну вот, хорошо! — все потирал руки Платон Сергеевич. — Мне, как коммунисту, подмога! Вы как, человек беспокойный?

— Кажется, да! — засмеялся учитель и провел рукой по своим чуть вьющимся волосам.

— Хорошо, — склонился к нему директор. — Замечательно! Я сам такой.

— Милок, возьми-ка мелок! — Геннадий Васильевич любит пошутить и побалагурить; он так неслышно подошел, что Ойкин вздрогнул. — Ну, нагляделся? Теперь иди.

— Ну что? Видал? Какой? — жаркий топот обдал Тиню, едва он выскочил из учительской.

Ойкин описал с точностью то, что «разведал», но ребятам было все мало:

— Откуда? Из какого города?

— Где остановился?

— Совсем приехал или на время?

— Что будет преподавать?

Долговязый Митя Владимирский прохаживался по коридору с Линдой Терновой и Сережей Бурдинским. Завидев Малыша, все трое подошли к окружившим его ребятам. Митя распахнул пиджак и засунул руки в карманы щегольских брюк:

— Папа уже распорядился квартиру приготовить. Возле продснаба.

Антон поддел Владимирского локтем и раздраженно бросил:

— Мите обязательно надо прихвастнуть!

— Своего нет, на папином выезжает, — заметил Трофим.

Митя, обидевшись, отошел.

— Как зовут-то, узнал? — поинтересовался Сережа.

— Поговорить удалось? — спросил Толя Чернобородов.

— Ага, — серьезно ответил Малыш. — Он сразу подошел ко мне, поздоровался за ручку и назвал по имени-отчеству.

Восхищенный ответом Малыша, Борис Зырянов хлопнул Толю по спине:

— Слышал, а? По имени и отчеству!

Один Захар ничего не спрашивал, он молчаливо разгружал Малыша: принимал у него тетради, циркуль, транспортир. Уже в классе Астафьев спросил у Кеши:

— Учитель у вас остановился?

— Да, отец привез его к себе. В ночь приехали. Я уже спал. Нашим понравился.

— А молчишь! — Зоя обернулась (она с Полей Бирюлиной сидела впереди): — Нехорошо, Кеша. Какой же ты скрытный!

Кеша скупо усмехнулся.

…Что-то скороговоркой спрашивала у Малыша Поля Бирюлина, что-то бесстрастно-язвительно говорил в затылок Мите Трофим Зубарев, а в класс уже входил Геннадий Васильевич, держа пол мышкой старую, завязанную черными тесемками папку с надписью: «Геометрия».

3. Первые дни

Нового учителя географии Андрея Аркадьевича Хромова пригласил к себе директор рудника Владимирский.

В просторном и светлом кабинете учителю прежде всего бросились в глаза минералы. Они лежали на полках за стеклянными дверцами шкафов; ими, вместо книг, была заполнена большая, чуть не в треть стены, этажерка; разноцветные камни поблескивали слюдой и белели прожилками кварца на подоконниках; на зеленом сукне двух столов, размещенных буквой «Т» (один — письменный; другой, с графином посредине, — для совещаний), переливались желтыми, черными, красными огоньками ребристые образцы.