Страница 23 из 93
— Мы познакомились три года назад, — рассказывает Павел. — Вместе поступали в университет, на филологический. Я поступил. Ольга не прошла по конкурсу. Я уговорил ее остаться в Москве и на следующий год поступать снова. Она послушалась меня, осталась. Пошла работать секретаршей в какой-то трест. Она и сейчас там работает. В первый полгода мы виделись каждый день, меня из-за этого чуть из университета не отчислили. Первую же сессию завалил, еле выкарабкался. Потом стали встречаться реже. У нее появились новые друзья, не мне чета — рестораны, машины… Учиться она не хотела, даже поступать не пыталась. Говорила, что и так всего в жизни добьется. В общем, жила в свое удовольствие. А жилось ей, по-видимому, не сладко. В последний раз я встретил ее в конце августа. Случайно. Обрадовалась, потащила в Сокольники… Бродили до утра… Как в добрые старые времена… Она была чем-то расстроена, плакала. Говорила, что все надоело, Что не может больше так жить… Сказала, что уедет… Я решил помочь ей. Ну, не то, чтобы помочь — вы понимаете? Я ведь люблю ее. Очень! Всегда любил… Договорился, что перейду на заочный, место на кафедре предложили. Не бог весть что, но на первых порах нам бы хватило. Написал вот эту открытку, просил о встрече…
Осторожно говорю, что на свидание девушка не придет.
— Что с ней? — встревожился Павел.
Сегодня утром я звонил в Грузию. Состояние по-прежнему тяжелое.
Как могу, успокаиваю парня. Не думаю, что он до конца мне верит, но не расспрашивает. Очевидно, понимает, что я ограничен в возможности отвечать. Его деликатность мне по душе. Добрый, открытый, честный… Почему-то именно таким людям мало в этой жизни везет.
Обвожу глазами стены. С фотографий, бесчисленно повторенные, за мной следят знакомые глаза. Они словно вопрошают: что же ты?.. В самом деле, что ж это я?..
— Эти фотографии… Они сделаны давно? — интересуюсь я, додумывая некую, внезапно пришедшую в голову мысль.
— Давно, — отвечает Павел. — В наш «голубой период».
— В последнее время вы ее не снимали?
— Нет… Впрочем, постойте! В конце июня мы с нашей группой отмечали окончание третьего курса. Это было в кафе «Валдай». Поздно вечером, перед самым закрытием, неожиданно появилась Ольга с каким-то типом. Я их несколько раз щелкнул во время танцев, сам не знаю зачем. Она увидела, разозлилась, отругала меня… Они тут же ушли.
— У вас есть эти фотографии? — поспешно перебиваю я.
Черт возьми, сегодня, кажется, не зря солнечный день!
— Да, конечно.
— Можно взглянуть?
— Пожалуйста.
Павел поднимается, достает с полки большую картонную коробку, высыпает на стол содержимое, находит несколько снимков и протягивает мне.
Я просматриваю фотографии. Мне требуется все мое самообладание, чтобы не проявить удивления, ибо я сразу узнаю человека, стоящего рядом с Ольгой…
— Можно я возьму их с собой? — спрашиваю я.
— Конечно, — говорит Павел. — Если хотите, я увеличу.
— Благодарю вас, не надо.
— Мне пора. Я встаю. Понимая, что я сейчас уйду, Павел решается сказать несколько трудно дающихся ему слов.
— Вы должны помочь ей, — говорит он, глядя куда-то в пол. — Она не виновата.
— Надеюсь, — вздыхаю я.
Я не могу сказать ему ничего иного. Хотя, по чести говоря, должен.
У шефа есть возможность в приказном порядке в любую минуту заполучить меня к себе. Однако на следующее утро он предпочитает появиться у меня сам. Шеф считает, что отеческий разговор о наших нуждах-бедах лучше всего проводить на нейтральной территории. У него в кабинете такой разговор, хочешь не хочешь, получится чересчур официальным.
Играть роль человека, озабоченного, никакой необходимости нет, ибо я и без того озабочен сверх всякой меры.
любопытствует Белопольский. Кавказские мотивы в данном случае весьма уместны. Что касается Руставели, то шеф не принадлежит к клану его наиболее экзальтированных почитателей, вроде моего друга тамады. Он просто много знает.
Вопрос задевает за живое. Самое время показать, что наша, так сказать, озабоченность является следствием нашей, так сказать, активности. Приглашаю полковника в кинозал. На маршруте перехода и в зале, пока настраивают проектор, он не задает мне ни одного вопроса. Он задаст их потом. Но это уже будет другой разговор и в ином тоне.
Гаснет свет. На экране появляется изображение. Это — один из двух снимков, переданных мне вчера Павлом.
— Видите девушку в левом углу? Это Морозова, — поясняю я. — А теперь обратите внимание на человека рядом с ней.
— В кожаной куртке? — уточняет Белопольский.
— Да. Здесь нечетко. Сейчас будет получше.
На экране возникает новый снимок интересующей нас пары. На сей раз лицо мужчины, запечатленного в фас, видно во всех деталях и интонациях. Ему явно не нравится, что его фотографируют.
— Никитин?! — восклицает полковник.
Ему незачем скрывать своего изумления, как и мне вчера.
— Он самый, — сдержанно подтверждаю я.
Восторгаться тут особенно нечем. Скорее наоборот.
Вспыхивает свет. Подхожу и сажусь рядом с шефом. Кинозал — одно из самых уютных мест в нашем офисе, его приятный полумрак хорошо стимулирует воображение. Последнее обстоятельство мне хорошо известно, я не без умысла устроил обсуждение увиденного именно здесь.
— Вот это поворот! — изумляется шеф, Он до сих пор не может прийти в себя, а уж этого человека удивить трудно. — Помнишь, наш самый первый разговор, после того как ты вернулся из поездки? Ты тогда сказал, что мы чего-то не учли с самого начала. Вот и ответ!
Допустим, я не говорил, а только подумал, но и это не важно. Главное, мы оба думали об одном и том же. Как уж тут промахнуться?
— Мы и не могли учесть, — говорю я. — Уж слишком неправдоподобно…
— Факты — вещь точная, как бы неправдоподобно они ни выглядели, — вздыхает Белопольский. — Никитин и Морозова знакомы. Значит, тебе на дороге Морозова встретилась не случайно. Никитин хотел знать, что ты будешь делать, а ты не понял…
В этом, месте следует небольшая заминка, ибо шеф понимает, что перегнул палку.
— И я бы не понял, — поспешно добавляет он. — Попробуй догадаться… Идем дальше. Появляется человек, который шестнадцатого сентября вечером на переговорном пункте представляется капитаном Лукшиным. Это мог быть только Никитин! Возникает естественное предположение, что все эти дни он был где-то рядом.
Образцовый гражданин, «случайно» нашедший у себя в машине целое состояние и без промедления сообщивший об этом властям. Его «случайное» появление в самом центре событий в тот момент, когда он, по нашей договоренности, должен был находиться совсем в другом месте, и совершенно непонятное небрежение к опасности быть обнаруженным или вычисленным. Его знакомая, «случайно» оказавшаяся участницей затеянной нами игры… От всего этого голова кругом идет. Получается, что: все это время нашим хорошо слаженным оркестром управлял совсем другой дирижер…
— В толк не возьму, зачем ему понадобилось называться моим именем? — бормочу я. — Он мог назвать любое другое…
— Есть такая категория людей, любящих риск, решительных, самонадеянных, дерзких, — раздумчиво произносит шеф. — Сознание собственного превосходства в них сильнее элементарной осторожности: вот он я, здесь, кручу вами, как хочу, а попробуй возьми! Между прочим при всей внешней уязвимости его действий, рисковал он немногим. Его не было в нашей схеме. Не бы-ло! И он это знал. Если бы ты не обратил внимания на некоторые странности в поведении Морозовой, — ловлю адресованный мне испытующий взгляд и отчаянно стараюсь не покраснеть, — не было бы и сегодняшнего разговора. К сожалению, брать Никитина пока нельзя: знакомство с Морозовой и странная манера выдавать себя за другого — это еще не улики. Спросить бы Морозову…