Страница 100 из 102
Вообще, спортивные навыки и традиции мы впитывали, можно сказать, «с молоком матери». В штате училища «разнорабочими» значились прославленные конькобежцы Мария Исакова и Рафаэль Грач, на базе нашего спорткомплекса совершенствовали мастерство известные хоккеисты Евгений Папугин, Николай Дураков, Валентин Атаманычев. Вечно мы «болтались под ногами» то у Аркадия Воробьева, то у Нила Фасахова, то у Константина Ревы… Выло на кого посмотреть, было у кого поучиться.
Не с болью, не с жалостью, а с глухим раздражением смотрю я на нынешних патлатых феминизированных неформалов с серьгами в ушах, с которыми мы носимся как с писаной торбой и не знаем в какой угол поставить. Сморщенные лица, тоненькие шейки, согнутые под тяжестью брелка на цепочке, не знают, с какой стороны к перекладине подойти — потенциальные объекты для неуставных взаимоотношений. А вот мы в юные годы любому «деду» могли «бороденку» повыщипать!
У молодежи, конечно, есть справедливые претензии к нынешнему времени. Я далек от мысли осуждать огульно все неформальные организации. Я против тех неформалов, которые выражают протест — кому? — неприглядной внешностью и бездельем.
Может сложиться впечатление, что росли мы этакими мамелюками. Слов нет — с 10—12 лет действительно вели мужской, можно сказать, спартанский образ жизни. Однако мы были детьми, со всеми присущими детству эмоциями. Больше всего давила тоска по дому — каким бы у кого он ни был. Занятые днем важными делами, ночью мы оставались один на один с собственными мыслями. Часто в предрассветные часы, когда одних сны уносили в туманную даль, а другие рапортовали: «Прибыл! Готов! Есть!», в спальных комнатах раздавались разрывающие душу всхлипывания, сквозь которые доносились бормотания: «Мама… мама… мамочка!..»
Но вот наступало утро, и все шло по суворовским строгим правилам: зарядка, обтирание ледяной водой, учебные занятия…
Здоровых увлечений в училище была уйма: столярное и слесарное дело, вождение автомобиля, драматическая студия, музыка, танцы и правила хорошего тона. И везде хотелось успеть, а когда интересы пересекались, чем-то приходилось жертвовать. Помню, присмотрел нас на катке тренер свердловского СКА по хоккею с шайбой. Пригласил в спортклуб — каждому мастерские коньки, шлемы, снаряжение, набор клюшек. Кто устоит? И пошло-поехало.
Чистенькая, интеллигентная, благородная старушка, которая научила меня играть уже в две руки «Как на маленький лужок выпал беленький снежок», занятия которой я перестал посещать в связи с «хоккейной лихорадкой», высмотрела меня как-то остренькими глазками в толпе, поманила пальчиком:
— Молодой человек! В чем дело?
— Да… да… — промычал я.
— Глупо-с, глупо-с…
Как она была права! Недавно душа музыки запросила. Открыл крышку рояля, ударил по клавишам — и получилось как по Некрасову: «Этот стон у нас песней зовется». Вот такая «музыкальная история».
Получали мы уроки нравственности и социальной зрелости, которые на всю жизнь формировали нашу жизненную позицию. Делалось это очень мудро и тонко, как бы исподволь, а след в душе оставляло навсегда.
Помню, готовились к ответственным соревнованиям. Все у нас ладилось, до того ладилось, что на тренировках работали вполсилы, небрежно: вирус зазнайства основательно разъедал команду. Нас надо было немедленно встряхнуть.
Уж не знаю, кто был автором той акции, сейчас думаю, что это плод коллективного творчества: командования, педсовета и тренеров. Честь «фирмы» тогда берегли как зеницу ока все, от суворовца до генерала, о чем бы ни шла речь: математическая ли олимпиада в городе, встреча гостей или спортивные соревнования. Подыскали нам спарринг-партнера — команду ремесленного училища при Уралмаше.
Выкатились на лед, похохатываем, разминаемся: шайбу в борт, на себя, в ворота, за воротами вираж, аж снежные брызги из-под коньков. В общем, «давим» морально. «Противник» ваш в скромной форме, тихонько раскатывается (есть такой спортивный термин) у своих ворот.
Свисток. Шайба вброшена в игру.
«Гости, — как скажет Николай Озеров, — действовали от обороны». Встречали нас у синей линии и ни на шаг, как приклеенные. А ноги сильные, а кулаки у «металлистов» тяжелые, в борт припечатают — искры из глаз. Закончился второй период, 0 : 2 проигрываем. Однако настроены по-прежнему благодушно: время еще есть.
Последний период. Кинулись отыгрываться, но ничего не можем сделать. Торопимся, теряем шайбу в безобидных ситуациях, «фолим» безбожно. А ремесленники прибавляют и прибавляют обороты. Финальный свисток поверг нас наземь, а точнее, на лед: 0 : 4.
Хотите верьте, хотите нет, но до сих пор, когда встречаю ребят из ПТУ, непроизвольно тянусь рукой к козырьку — хочу поприветствовать. Искренним уважением проникся я с тех пор к рабочему классу.
Да иначе и быть не могло. Город наш рабочий. Десятки заводов. Народ прямой, открытый, честный. Здесь мгновенно, без дипломатических выкрутасов, выдавалось доброму за доброе, подлому за подлое. Завоевать авторитет в Свердловске, а тем более первым лицам города, было ох как не просто.
Но город не только работал — город учился, и если вы на трамвае попадали с Уралмаша во Втузгородок, где располагается один из ведущих вузов нашей страны, Уральский политехнический, то складывалось впечатление, что Свердловск — вотчина студентов. Многие выпускники УПИ занимают сегодня ответственные государственные посты. С их деятельностью мы связываем надежды на успешное завершение тех дел, которые начались в апреле восемьдесят пятого.
Театры города, завсегдатаями которых мы были, — воплощение высшей духовности. А какие имена! Архипова, Штоколов, Маренич…
Так и пошли с той далекой поры по жизни с нами Мусоргский и Чайковский, Мольер и Сирано де Бержерак, Островский и Шекспир, Штраус и Кальман.
Незабываемые годы!
В выходные и праздничные дни на всех этажах клубились пары асидола, сапожного крема, одеколона. Как челноки в ткацкой машине, мелькали раскаленные утюги — училище готовилось к балу. И вот долгожданная минута. Маэстро на антресоли взмахнул дирижерской палочкой. Мазурка! В первой паре начальник училища с супругой, за ним его заместители, старшеклассники и мы, стриженные «под ноль», но такие же гордые и галантные.
Как же нас надо было любить и понимать, чтобы даже в экстремальных ситуациях не сорваться на крик, не наломать дров!
Помню, как-то накануне ноябрьского парада канцелярия, в которой висели шашки офицеров парадного расчета, оказалась незапертой. Быстро кинули жребий — двое «махновцев» в засаде, двое «пархоменковцев» в разведке. Я с другом — в засаде. Схватка была жестокой: булат звенел, крошился, плавился.
Утром наш офицер-воспитатель майор Иван Степанович Герасев, вынув шашку из ножен, охнул, смертельно побледнел, сполз по стене на пол и только выдохнул: «Зарезали!» Парад-то принимал Николай Иванович Крылов, человек обаятельный, но правил строгих. Новые шашки получили на складе, а у меня до сих пор спина «кружится», когда и вспоминаю обильно политые потом с о т н и квадратных метров сияющего паркета.
Когда же терпение наших педагогов лопалось, применялись «телесные» наказания. В нашей роте самым популярным видом наказаний были приседания от пятидесяти да ста раз подряд, в зависимости от тяжести совершенного «преступления». К наказанию относились с презрительной усмешкой — дескать, с нашей-то тренировкой. Однако не подозревали, что приседания н а в р е м я носили особый воспитательный смысл. Утром мы были похожи на журавлей: ноги не сгибались.
И вот наконец долгожданный выпускной вечер. Оркестр, цветы, аттестаты, курсантские погоны и наши милые подружки. Прощальные аккорды любимой песни: