Страница 90 из 103
Небрежно махнув в знак приветствия кому-то из знакомых, я вошел в вестибюль. Я чувствовал на себе любопытные взгляды, видел на лицах встречных разную степень удивления, и еще больше удивлялся себе сам. Со мной действительно что-то произошло за время пребывания в лечебнице. Я не только избавился от вредных привычек, но и что-то приобрел. Что именно, я пока еще толком не разобрался, но одно было несомненно — у меня появилось чувство, которое, по-моему, довольно близко было к такому понятию как «совесть».
Мое неожиданное появление в кабинете потрясло беднягу Диксмейстера.
— Это вы, мистер Тарб? — не поверил своим глазам Денни. — У вас отличный вид. Отпуск пошел вам на пользу.
Еще бы. Зеркало и весы уже давно убедили меня в этом. Я поправился на двадцать килограммов, руки больше не тряслись, я прочно стоял на ногах. Даже самая аппетитная реклама, которую мне довелось увидеть по пути сюда, не вызвала ностальгии по прежним привычкам.
— Продолжай заниматься своим делом, Денни, — сказал ему я. — Я не сразу включусь в работу. Мне нужно еще повидать Митци. Увы это было не так просто. Первая попытка не удалась — ее не было на месте. Мой второй визит в ее офис тоже бы неудачен. Наконец, я поймал ее где-то на полдороге между нашими кабинетами. Но она опять ужасно торопилась.
Ее, оказывается, ждал мистер Хэйзлдайн, как объяснила мне секретарша № 3.
И все же Митци задержалась. Она закрыла дверь кабинета, и мы поцеловались. Отстранившись, она пытливо смотрела на меня, а я смотрел на нее. Наконец, с каким-то печальным удивлением она произнесла:
— Ты отлично выглядишь, Тенни.
— Ты тоже, Митци, — радостно ответил я. И, чтобы не погрешить против истины, добавил: — Во всяком случае, я так считаю.
Я понял, что ее зеркало было не столь милосердным по утрам, чем мое теперь. Вид у нее был измученный. Но несмотря на все, я был субъективно прав, ибо мне было все равно, как она выглядела, лишь бы я мог смотреть на нее. Синяки под глазами, разумеется, были, но ее спасал смуглый цвет лица, делавший их почти незаметными. Но, увы, они говорили, что Митци недосыпает и, возможно, забывает о еде. И тем не менее, для меня она была прекрасна.
— Там было ужасно, да, Тенни?
— И да и нет. В общем средне.
Стоит ли рассказывать, как меня мучила тошнота, как я готов был перерезать себе горло любым острым предметом, если бы он попался мне в руки. Я отогнал воспоминания.
— Митци, — сказал я, — мне надо сказать тебе, по крайней мере, две очень важных вещи.
— Разумеется, Тенни, но ты же знаешь, как я занята именно сейчас…
Я не дал ей закончить.
— Митци, давай поженимся.
Она застыла, судорожно сжав руки. Глаза ее округлились, как от испуга. Я встревожился не на шутку, что она потеряет линзы, как в тот раз. Однако я отступать не собирался.
— Я многое передумал, когда был в Центре. И все решил.
В приемной было слышно, как злится Хэйзлдайн.
— Митци! Да идем же наконец! — не выдержал он.
Она медленно приходила в себя, протянула руку к сумочке на столе и наконец открыла дверь. И все это время она смотрела на меня своими широко открытыми глазами.
— Митци, ты слышишь меня? — снова крикнул Хэйзлдайн.
— Иду, — коротко ответила Митци, а мне торопливо шепнула на ходу: — Тенни, дорогой, я не могу говорить об этом сейчас. Я позвоню тебе.
Она вышла.
Но не пройдя и нескольких шагов, вернулась и на виду у всех поцеловала меня. И еще: прежде, чем исчезнуть в лифте, она успела мне шепнуть:
— Я не возражаю.
Увы, она не позвонила. Я прождал весь день.
Поскольку я до этого никогда не делал предложений, я так и не был уверен, следует ли ее исчезновение считать согласием. Я чувствовал себя так, как когда-то Митци, та другая Митци, что была на Венере, в нашу первую ночь. Я тогда сплоховал, нервничал и спешил, и забыл о ней, и ей пришлось мне об этом сказать. Чертовски было не по себе. Так почему-то было и сейчас. Тяготила неуверенность.
К тому же я не успел сказать ей второй важной вещи.
К счастью, работа не позволяла маяться в раздумьях. Диксмейстер пустил все полным ходом, но Диксмейстер — это все же не я. Поэтому я не давал ему спуску, придирался к каждой мелочи, заставлял переделывать. Вид у него был порядком измочаленный, когда я наконец вечером отпустил его домой. А сам, решая где мне переночевать, бросил монетку — увы, выпала решка. Пришлось отправляться в соседний отель. Утром предстояло рано вставать.
А утром я уже был в приемной Митци, где секретарь № 3 сообщила мне, что, как она узнала от секретаря № 2, мисс Ку не будет все утро, не будет и ее первого секретаря. Я провел целых двадцать пять минут, из часового обеденного перерыва, в приемной Митци, руководя оттуда по телефону Диксмейстером. Митци не появилась. Все мои утренние планы полетели к черту.
В этот вечер я пошел ночевать к Митци.
Дверь беспрепятственно открылась, я вошел, но Митци дома не было. Пришел я в десять вечера, а проснувшись в полночь, обнаружил, что я все еще один. В шесть утра, подождав еще немного, я отправился в агентство. «Да, мистер Тарб, мисс Ку звонила поздно вечером и сообщила, что какое-то время ее не будет в городе», услышал я от секретаря № 3. «Она сама с вами свяжется. Скоро».
Но она не позвонила.
Раздваиваясь между мыслями о Митци и делами, я добросовестно продолжал выполнять свои служебные обязанности. Митци просила подобрать кандидатов. Выборы были не за горами.
Осталось всего несколько недель. Я буквально загонял Диксмейстера, как впрочем и всех остальных в Отделе Идей. Когда я появлялся в коридоре, даже сотрудники других отделов разбегались, боясь, что я автоматически втяну их в этот двенадцатичасовой круговорот лихорадочной деятельности.
Та часть моего вновь обретенного сознания, которая не была занята делами, мучительно напоминала о себе не только тоской по Митци, но и чувством тревоги. Я не успел ей сказать того, что было очень важно.
В кабинет просунулась голова курьера и на стол упал конверт.
Это была записка от Митци:
«Дорогой Тенни, твоя идея мне по душе. Если останемся живы и здоровы, я надеюсь, ты не передумаешь. Я — никогда. Но сейчас не время для разговоров об этом. Я подчиняюсь революционной дисциплине, Тенни, да и ты тоже. Пожалуйста, держись…
С любовью, пока.
Митци»
Опять записка обуглилась в руках, прежде чем я успел ее бросить. Но бог с ними с ожогами. Главное — это был ответ, которого я ждал.
Осталось выполнить то, что я не успел.
Я продолжал атаковать секретаря № 3 и, когда она наконец сказала мне, что Митци утром вернулась в город, но тут же уехала на какое-то совещание, я уже не раздумывал.
Я знал, где ее надо искать.
— Тарб, — приветствовал меня Семмелвейс, — то есть я хотел сказать, мистер Тарб. Рад вас видеть. Вы отлично выглядите…
— Спасибо, — ответил я, оглядывая цех. Станки работали, стучали прессы. Было шумно и грязно, как всегда. Но чего-то не хватало.
— А где Рокуэлл?
— О, Рокуэлл, он только что был здесь. Кажется, с ним что-то произошло, несчастный случай. Я отпустил его.
Хозяин, увидев мое лицо, испуганно залебезил.
— Он совсем не мог работать в таком виде. Переломы обеих ног, а лицо… Вам, видимо, надо наверх, мистер Тарб. Не буду вас задерживать. Идите все время прямо, а то запутаетесь во всех этих входах и выходах. Но раз съемщик аккуратно платит, какое кому дело до всего остального…
На этих философских рассуждениях я и покинул его. С Нельсоном Рокуэллом было все ясно, о чердаке и съемщиках я беседовать не собирался. Бедняга Рокуэлл. Значит, опять залез в долги. Мысленно я пообещал себе что-нибудь придумать, чтобы помочь ему, и толкнул дверь…
Всякие мысли о Рокуэлле улетучились, потому что вместо грязного захламленного чердака я очутился в ловушке для воров. Я услышал, как с грохотом захлопнулась за мной тяжелая дверь, а сам я почти носом уткнулся в решетку другой двери. Кругом были стальные стены. Яркий свет слепил глаза. Было тихо, как в склепе, но я почувствовал, что за мной наблюдают.