Страница 58 из 86
Угрюмый кивнул и спрятал фотографию во внутренний карман пиджака.
— Все понял. Желаете и на наркотики проверить?
— Пожалуйста.
Несомненно, сыщик трогательной семейной истории ни на секунду не поверил. Но меня это не волновало. В конце концов, я деньги плачу, пусть ищет.
Мне совсем не улыбалось в тот момент, когда я в упоении своей новой жизнью буду щебетать и смеяться от счастья, вкушая блаженство долгожданной свободы, чтобы в дверь внезапно постучались угрюмые типы с предусмотрительно засунутыми в карман кулаками и сурово произнесли, глядя в какие-нибудь бумаги: «Стрельцов? Иннокентий Иванович? Пройдемте, вот ордер на ваш арест». А там что-нибудь серьезное — не то убийство буфетчицы на золотых приисках, не то ограбление инкассатора в каком-нибудь девяносто-лохматом году. Или, и того лучше, заявятся татуированные до синевы ребята с набыченными лбами и вороватыми быстрыми взглядами бывалых урок и поставят «на ножи» за какую-нибудь мелкую лагерную провинность. Даже потенциальная супружница, с воющими от голода детьми от разных отцов многодетная мать, не так пугала меня, как эти немногословные мужчины с плохими зубами и хорошими заточками в карманах…
Записав координаты для связи, угрюмый удалился, а на смену ему, держась руками за горло, вновь выбежал владелец галстука. Он быстро состряпал договор и проворно вписал в квитанцию причитающуюся с меня сумму. Услышав ее размер, я немного погрустнел, но расстался с деньгами без звука.
Ох, тщета всего земного, ох, суета сует… Скоро даже за право сделать шаг по земле с нас будут драть деньги. За какие-то сведения из жизни мелкого попрошайки приходится отдать почти пятьсот долларов! И это только задаток! Ну и дорого же обходится мне моя идея! Приходится только тем утешаться, что спокойствие и уверенность в завтрашнем дне куда дороже каких-то паршивых денег. В тот момент мне действительно казалось, что я покупаю себе вожделенное спокойствие.
На самом деле я давно отдал его за бесценок.
— Что ж ты, милый мой, не заглядывал ко мне столько времени? Я уж извелась здесь одна без культурного общества. Мне ж и поговорить не с кем о высоких материях. Только когда, бывает, ругательное письмо в газету напишу, так и полегчает немного. А то даже поделиться не с кем. И поскандалить тоже. Что, соседи? Соседи… Только «здрасте, Варвара Ферапонтовна» да «до свидания». И то не все. Только те, которые меня боятся. Прямо не люди, а говорящие манекены!
А ты что же? Как посмотрю я на тебя, аж жалость берет. Очень уж ты неказистый какой. Обтерханный. И бледность в тебе такая нездоровая, и пальтишко худое, и волосенки-то вон какие облезлые, будто лишай у собачки. Али не кормит тебя жена? Говоришь, жена к другому сбежала? Нехорошо это, неприятно…
Ой, бедненький мой, ну проходи, проходи, я тебя хоть чаем напою. Садись на тубареточку, отдохни. А я пока на пальтишке тебе пуговичку пришью. У меня есть как раз такая, желтая, с ободком.
Только ты уж нитку в иголку мне вдень. Очень слаба на глаза в последнее время стала. То по телевизору Пугачеву спутаю с Киркоровым, то нашего президента с чужим. Давеча грех такой был, с китайцем спутала его, родимого. Смотрю — рост один и внешность вроде тоже как похожа. И костюмчик такой серенький, рубашка… Смутило это меня крепко.
Только пригляделась — не, шалишь! Наш-то орел орлом, выправка гусарская, грудь колесом, спина тоже… Глаза как вулкан, так жаром и пышут, нос размером с телебашню. Куда против него китайцу! Не тот фасон. Не та форма. Опять же нет в нем душевности такой. Даже по-русски и то с трудом кумекает, не то что наш. Смотрю на него, на нашего красавца, и думаю: вот с кем бы по душам на старости лет побалакать. Я бы уж ему всю подноготную нашего дома обсказала! И кто окурки за батарею в подъезде бросает, и кто на нетрудовые доходы живет, и кто дурное против общества замышляет. Я ведь все про всех знаю!
А ты что же, голубчик мой, все по квартирам ходишь? Ну ходи, ходи. И много тебе за это платят? Пока ничего? Да, не уважают вашего брата в нашей стране, что и говорить. Если на месяц перевести, сколько ж это получится? Шиш с маслом!
Да помню я, помню, что ты в прошлый раз у меня спрашивал, не трандычи… Я ж три ночи не спала после твоего ухода, все думала, как тебе помочь. Все подозрительные случаи в нашем доме перебирала один к одному, как рисовую крупу, зернышко по зернышку. И что ты думаешь — нашла! Вспомнила! И то ведь в нашем подъезде говорят: у Варвары Ферапонтовны память такая, что на половину страны хватит. Помню даже, что еще при царе Горохе приключилось. Ну, на твоего подопечного у меня тоже кой-какой компромат имеется. Я ведь, друг мой, еще в достопамятные времена, когда пионервожатой в школе служила…
Не перебивай, а то собьюсь с наезженной колеи. Да так собьюсь, что второй раз на рассказ ты меня не выведешь. Потому как хоть и имеется у меня ясность мысли и последовательность в рассуждении, достойная государственного мужа, однако, милок, коли сойду с мысли, так второй раз ни за что на нее не попаду. Потому что психофизика у меня такая, даже врачи об том говорят.
Что я хотела тебе рассказать подозрительное… А, вспомнила. Во-первых, Рыбасов твой из дому иногда черным ходом уходит. В нашем доме-то два входа, коли не знаешь. Так вот, он норовил все через черный из дому удрать, как слесарь какой. Подозрительно? Очень! Вот и запиши себе этот факт на бумажку для памяти.
Второе: один раз напился до бесчувствия, так что еле на своем драндулете во двор заехал. Жена его потом волоком домой тащила. Это для твоей милиции тоже очень подходящий факт. По этому факту его можно запросто заарестовать за пьянство за рулем, когда потребуется. Записал?
Потом еще что… Еще одна странная у нас однажды с ним встреча вышла. Летом еще. Погода была, сказать тебе… Ничего погода была, приемлемая. С утра вроде как дождило, такая туманная серость в воздухе образовалась, а потом ветром обдуло и развиднелось…
Я, дружок, не люблю такую утомительную серость, честно признаюсь. У меня от нее ломота по всему телу идет, будто кто заместо белья меня выкручивает, а в коленках, вот там, ноет… А потом еще за грудиной что-то бухает гулко, будто сердцу тяжело ворочаться. И такое томление нападает, и слабость… Я, дружочек мой, в такую погоду на улицу не стремлюсь, хотя и скучно мне дома в одиночестве колготиться… Говорила я уже врачу участковому: пропиши мне, доченька, какие-нибудь капельки для поднятия жизненного тонуса. А она мне отвечает: никаких вам капелек, бабушка, не надо, вам только больше на воздухе быть надо и чтоб непременно в компании. Тогда, значит, томление духа само собой и рассосется. Да куда ей знать, желтоглазой. Молодая еще, после института всего лет двадцать участковой работает, ничего в нашей пенсионной жизни не понимает.
Ну вот, опять перебил! О чем бишь я… Ах да, вспомнила. Про погоду, да… Погода была такая не то чтоб очень уж замечательная. Скажем так, в высшей степени средняя погода была. Хоть и не жарко. Я даже плащик под пальто вздела. Теперь, друг мой, совсем не такие погоды, как прежде. Градусы у нее не те. Раньше когда скажут по радио «двадцать градусов», так и жарко, хоть кожу сымай. Я девчонкой была, помню, в одном платьишке до глубокой осени бегала. А теперь кутаешься, кутаешься — все одно до костей пробирает. Я так думаю, это потому, милок, что градусы теперь совсем другие пошли. Называются так же, но на поверку выходит совсем другое. Куда меньше, чем раньше было.
Так вот, посидела я на скамеечке, потом авоську в руки и собралась домой. С кем бы мне в подъезд войти, думаю, чтоб не скучно было в лифте стоять. А тут глядь — он идет. Собственной персоной! И так насвистывает легкомысленно, будто у него настроение хорошее, будто погода его полностью устраивает. Смотрю: ба-а, когда это только успел усы отрастить? Жидкая такая щеточка у него под носом виднеется, будто краской помазано. Не усы, а срамота одна. Попался, думаю, голубчик! Я буду не я, коль тебя не разговорю.