Вася Алексеев

В саду у домика была беседка, где любили собираться активисты.

Вася застал в беседке много знакомых. Все были возбуждены.

— На заводах разговор один: Корнилов открывает немцам дорогу на Питер. Нам оставляют выбирать — либо под русскими генералами быть, либо под немецкими. Но они без хозяина считали. Питер и революцию никому не отдадим.

Говорили о вооружении рабочих, о создании новых боевых отрядов Красной гвардии.

Васю кто-то окликнул:

— В райком заходил? Тебя спрашивали.

И Вася заспешил в райком. Он сразу вошел в работу. На экстренном заседании решили создать для борьбы с генеральским заговором революционный комитет. Васю ввели в его состав.

В тесной комнате, где поместился революционный комитет, всё время было полно народа. Приходили рабочие и требовали, чтобы их отправили на фронт против Корнилова. Являлись вооруженные группы красногвардейцев, их посылали в патрули. С заводов просили докладчиков, военных инструкторов. А больше всего требовали оружия:

— Даешь винтовки!

— Где пулеметиком разжиться?

— Говорят, путиловцы стали печь орудия как блины. В пушечной прямо дым коромыслом. Так надо и нам орудие получить, чтобы не голыми руками бить казаков.

Нарвская застава оказалась ближе других питерских районов к фронту, в ее сторону двигались корниловские войска. Надо было приготовиться к тому, чтобы первыми принять бой.

Спешно составляли делегации в корниловские части, расположившиеся неподалеку от заставы.

— Винтовки брать с собой будем? — спрашивал кто-то из делегатов.

— Не надо. Нас горсточка едет, а их тысячи. Оружием будем встречать в бою, если пойдут на нас. А едем мы для разговора с открытой душой. Пусть скажут прямо, пусть ответ дают — станут они в путиловских стрелять, поднимется у них рука?

Вася перечитывал обращение к жителям района, поминутно отрываясь для разговора с приходящими или чтобы снять трубку без умолку трещавшего телефона. Обращение надо было сделать коротким, боевым и понятным для всех.

«Граждане! Все силы на борьбу с контрреволюцией! В этот грозный и ответственный момент с твердой уверенностью в победе революции над кучкой черносотенных авантюристов сохраняйте прежде всего — спокойствие, выдержку и дисциплину…»

— Ну что ж, хорошо. Кажется, можно печатать.

Но когда печатались такие воззвания, было, конечно, трудно работать над журналом.

Корниловцев разгромили. А события продолжали нарастать. Оружие, взятое рабочими, чтобы сражаться против контрреволюционных войск, не вернулось на склады. Рабочие крепко держали его. Они говорили: «Скоро понадобится».

И все понимали недосказанное: «Когда будем брать власть…»

Теперь вечерами отряды Красной гвардии открыто, не таясь, проходили по улицам заставы — с винтовками, с пулеметами. Шли в Екатерингоф, шли к Шереметевской даче, в поля.

Вначале, бывало, кто-нибудь еще вспоминал:

— Правительство все-таки приказывало сдавать оружие, грозилось, что силой отнимать будет.

Вася, если слышал такие замечания, говорил со смехом:

— Приказать-то оно приказало, но взять пусть попробует. Учимся стрелять мы ведь не зря!

Потом о приказе Временного правительства и вспоминать перестали. Забота была о другом — как достать побольше оружия. Отряды Красной гвардии быстро росли на всех заводах. Конечно, первой шла в них молодежь. На «Анчаре», где работал Вася, в Красную гвардию вступили все члены Союза до одного. Парни брали винтовки, девушки — санитарные сумки. Все понимали — борьба предстоит не на шутку.

Время стремительно неслось. Иногда на заводе или на Новосивковской Васю разыскивала сестренка:

— Чего глаз не кажешь? Маманя велела прийти хоть белье сменить.

Вася удивлялся. Верно ведь, он уже больше недели не был дома. Сам не заметил, что так давно.

— Приду, — говорил он. — Как вы там, все здоровы?

— Значит, сегодня тебя ждать?

— Ну, сегодня или завтра. Как сумею… Ох и посплю я дома! За всю неделю отосплюсь.

Но отоспаться всё не удавалось. Когда он наконец забегал домой, мать сразу замечала, до чего он устал.

— Не бережешь ты себя нисколечко. Вон какой стал худой и бледный. У других щеки красные, а у тебя только глаза.

Вася улыбался:

— Ну, у кого теперь красные щеки? Голодно ведь. А глаза…

Глаза у него что-то болели в последнее время — от переутомления, от недосыпания, наверно. Но разве мог он меньше работать, меньше читать? Время для чтения удавалось выкраивать преимущественно ночью. Что тут поделаешь!

Он старался переменить разговор:

— Вы как управляетесь, чем кормите ребят? Хлеба-то совсем мало.

— Трудно, Васенька, ох как трудно. Куры вот немного выручают, еще не перестали нестись. Да ладно, ты о нас не беспокойся. Сам не евши всё время. Вот я тебе яишенку сделаю. Наверно, и забыл, какая она бывает?

Она начинала хлопотать, усаживала сына за стол. Она очень соскучилась по своему любимцу, и ей надо было о многом с ним поговорить.

Как-то утром, в сентябре, прибежал посыльный из райкома:

— Сегодня собрание. В шесть часов. Надо обязательно быть.

В набитом людьми райкомовском зальце Вася увидел не только своих заставских друзей. Тут были Свердлов, Подвойский, Слуцкий и еще другие члены Петроградского комитета. Первое слово дали Якову Михайловичу Свердлову, но он не стал произносить речей. Он прочитал письмо Владимира Ильича Ленина Центральному Комитету, Петроградскому и Московскому комитетам РСДРП. Письмо звучало прямым призывом к вооруженному восстанию: «История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь».

Слушали в напряженном молчании. Свердлов читал ясно и громко, звучным голосом, в котором чувствовалось волнение. Вася сдерживал дыхание, боясь пропустить хоть слово. Потом Свердлова просили снова прочитать то или иное место.

— Как написано про Питер и Москву?

— Еще раз насчет мира прочтите!

В письме говорилось: «Взяв власть сразу и в Москве, и в Питере (неважно, кто начнет; может быть, даже Москва может начать), мы победим безусловно и несомненно».

Необходимость восстания была ясна. Как его начать — вот что становилось главным вопросом. Уже ночью, расходясь но домам, продолжали разговор на улице. Иван Голованов горячился:

— Надо обязательно у нас, в Питере, начинать. Что, сил наших не хватит? Вон, Красная гвардия какая! И еще солдаты и матросы.

— Да ты пойми, главное — взять власть. А кто начнет… Мы на восстание идем не для славы, — говорил Вася.

Но и ему, конечно, хотелось, чтобы первое слово принадлежало Питеру, чтобы вот они, питерцы, нарвцы, путиловцы, начинали. И он понимал, как много каждый должен сейчас для этого сделать.

Другое письмо Владимира Ильича Вася Алексеев слушал на Третьей Петроградской конференции большевиков. Опять собрались в домике у Нарвских ворот, в хорошо знакомом зале, где проходил Шестой съезд партии, где была конференция Социалистического Союза молодежи. На городскую партийную конференцию приехало много гостей, но подготовка к восстанию требовала строгой конспирации. Нельзя было разглашать свои планы, нельзя было выдавать их правительству. Самые важные заседания пришлось сделать закрытыми. Даже делегаты с совещательным голосом в них не участвовали. На одном из таких закрытых заседаний и читалось адресованное конференции письмо Ленина. Вася сидел в зале вместе с Володарским, Косиором, Невским… Восемнадцать делегатов представляли Нарвскую заставу. Вася Алексеев был одним из них.

Ленин писал: «Надо все силы мобилизовать, чтобы рабочим и солдатам внушить идею о безусловной необходимости отчаянной, последней, решительной борьбы за свержение правительства Керенского».

Разумеется, место агитатора партии, место молодежного вожака было в массах. Вася сознавал это и не щадил себя.

И вот наступила октябрьская ночь, когда всё завершилось. Всё завершилось — и всё началось. В эту ночь друзья Васи Алексеева были везде, где шли бои, где решалась судьба власти, судьба народа и страны. И Вася был с ними. Потом вспоминали, что Васю Алексеева видели в клубе молодежи. «Будьте готовы выступить в любую минуту», — предупреждал он ребят. Его видели в районном штабе Красной гвардии. Он отправлял отряды на охрану Смольного, в Петропавловскую крепость за оружием, на вокзалы, на телеграф. Его видели в районной боевой дружине и на Дворцовой площади в отряде Самодеда, штурмовавшем Зимний. И его видели в Смольном.