Страница 115 из 129
Марин оставался в роте его величества в Преображенском полку до смерти Павла. Впоследствии он был флигель-адъютантом Александра I и играл блистательную роль в кругу петербургской молодежи.
Еще в конце царствования Екатерины II и при Павле I стали появляться разные шуточные стихотворения его, по большей части пародии на известные тогда оды Ломоносова и Державина. Большая часть его сатирических стихотворений посвящена описанию разных личностей; из числа таких стихотворений в свое время большою известностью пользовалась его ода на учителя истории в Кадетском корпусе Гаврила Васильевича Геракова108. Марин был другом А. Л. Нарышкина, в доме которого и жил почти безвыездно. Марин скончался 36 лет от роду и похоронен в Невской Лавре, на Лазаревском кладбище.
В старые годы в Москве, до появления Грибоедова и Пушкина, жадно переписывались сотнями рук сатирические стихотворения, написанные на Тверской бульвар, Пресненские пруды и т. д. Стихи эти не отличались литературными достоинствами, но злость и ругательства, как говорит князь Вяземский, современник той эпохи, тогда имели соблазнительную прелесть в глазах почтеннейшей публики.
Самыми популярнейшими в то время стихами были – на Тверской бульвар; вот образчики этого бульварного остроумия:
Д. П. Дуров, о котором здесь говорится, был владимирский и тамбовский помещик; оба – брат и сестра – отличались глупостью и большим суеверием, притом Дуров был еще большой охотник до всяких церемоний; про него известный поэт того времени, князь И. М. Долгоруков, написал комедию «Дурылом»109.
Далее бульварный песнопевец рисует большого франта И. А. Евреинова, богатого московского домовладельца, вышедшего из купечества, имевшего два дома на Тверской улице.
Евреинов служил в главном кригскомиссариате; он был большой донжуан своего времени, ходил вечно раздушенный и накрашенный.
Позднее его изображение находим и у Долгорукова в его сатире. Вот и пятистишие по его адресу:
Евреинов был из числа тех «бульварных лиц», по выражению Грибоедова, «которые полвека молодятся».
Следуя далее, в бульварной сатире находим изображения и других известных личностей того времени:
Трубецкой, князь Сергей Николаевич, отставной генерал-поручик, жил на Покровке; дом князя, по странной архитектуре, называли «дом-комод», а по дому и все семейство Трубецких – «Трубецкие-Комод». Князь Вяземский110 говорит, что Москва тогда особенно славилась прозвищами и кличками своими. (Этот обычай, впрочем, встречался и в Древней Руси.) Так, был в Москве князь Долгоруков – «Балкон», прозванный так по сложению своих губ. Был князь Долгоруков-«Каламбур», потому что он каламбурами так и сыпал. Был еще князь Долгоруков-l’enfant prodigue, который в течение немногих лет спустил богатое наследство, полученное от отца. Дочь его была прозвана:
потому что в ее красивом и оживленном лице было что-то восточное. Была еще красавица-княгиня Масальская (дом которой был на Мясницкой) la belle sauvage – «прекрасная дикарка». Муж ее – «Князь-мощи», потому что он был очень худощав. Затем известен был в Москве «Раевский», уже довольно пожилых лет, которого не звали иначе, как «Зефир Раевский», потому что он вечно порхал из дома в дом. Наезжал еще в Москву помещик Сибилев, краснолицый и очень толстый, который являлся безмолвно на бульварах и имел привычку в театрах ходить по ложам всех знакомых, что тогда не принято было в свете. По красноте лица и круглой его фигуре он был назван «Арбуз», а по охоте его лазить по ложам – «Ложелаз»; последняя кличка была смешнее: она напоминала ловеласа, на которого Сибилев был совсем непохож.
Был еще князь Трубецкой по прозванию «Тарара», потому что это слово было его любимая и обыкновенная поговорка. Существовал еще один Василий Петрович, которого все звали Василисой Петровной. Были на Москве баре, которых называли одного «неаполитанским королем», а другого – «польским»; первый был генерал Бороздин, имевший много успехов по женской части, второй был И. Н. Корсаков, один из временщиков царствования Екатерины II, прозванный за то «королем польским», что всегда по жилету носил ленту Белого Орла.
Далее бульварный борзописец пел:
Этот князь Голицын в конце XVIII и начале XIX века славился своими забавными и удачными карикатурами на тогдашнее общество; в молодую свою пору он был соперником Карамзина по части сердечных похождений.
По рассказам одного из современников111 нашего историографа, последний, проживая в описываемые нами годы в Москве, вел образ жизни, общий всем молодым людям: вставал рано, в 6 часов утра, одевался тотчас если не во фрак, то в бекешу, в сюртуке его редко видали, и шел в конюшню, смотрел свою верховую лошадь, заходил в кухню поговорить с поваром, затем возвращался в кабинет и занимался там до 12 часов, завтракал и потом ехал верхом, обыкновенно по бульварам; здесь встречали его друзья, и они ехали вместе.
Ни в какое время года – ни осенью, ни зимою, ни в дождь, ни в ветер – прогулка эта не прерывалась. Зимою костюм Карамзина был следующий: бекеша подпоясывалась красным шелковым кушаком, на голову надевалась шапка с ушами, на руки – рукавицы, на ноги – кеньги; так что ноги с трудом входили в стремена. Прогулка длилась час. В гости он ездил редко, и то к людям самым близким. Говорил Карамзин тихо, складно, в спорах не горячился. Взгляд его на вещи был добрый и снисходительный, хотя вместе с тем в нем было глубокое чувство правды и независимости; росту Карамзин был среднего; видом он был худощав, но не бледен; на впалых щеках его играл румянец здоровья, свежие губы и приятная улыбка выражали приветливость, а в светло-карих его глазах виден был ум и проницательность. В сорок лет волосы у него уже редели, но не серебрились еще, и он их тщательно зачесывал. Одевался он просто и всегда опрятно. Обыкновенно на нем был белый галстук, белые гофрированные манжеты, жилет с полустоячим воротником, казимировый, оранжевого цвета с узорами панталоны в сапоги с кисточками. У него не было тогда камердинера, а горничная Наташа; гардероб его висел в кабинете в переднем углу; в стену были вбиты гвозди, и на них висели шуба, шинель, или по-тогдашнему капот, бекеша, кушак и шапка. Карамзин был необыкновенно любезен со всеми, поклоны отдавал первый, тихо снимал шляпу и т. д.