Зима в горах

— Вы, кажется, не верите мне? — сказал Дик Шарп. Лицо его приняло обиженное выражение, как часто бывает у захмелевших людей. — Я понимаю, что вам очень хочется думать, будто вы одержали великую победу, будто вы сбили меня с ног. Так вот, имейте в виду: я не даю сбивать себя с ног. Я это вам докажу, не сходя с места. — Он внезапно вцепился двумя пальцами — большим и указательным — в рукав Роджера. — Пойдемте вон туда. Там есть один знакомый вам человек. Можете спросить его.

— Знакомый мне? — переспросил Роджер.

Он поглядел в сторону входной двери, где расположилась пришедшая вместе с Диком Шарпом кучка людей. Там появился небольшой столик, и на нем выстроилась дюжина бутылок шампанского. Молодой Седрик, которого Роджер уже видел однажды в обществе Дика Шарпа, стоял, склонившись над бутылками, изучая наклейки. Тяжеловесная красавица блондинка, жена Дика Шарпа, стояла к Роджеру в профиль и, запрокинув голову, пила шампанское. Позади них Роджер увидел потное лицо Дональда Фишера. Затиснув в угол канадца Андре, он, по-видимому, яростно его обрабатывал. Vive l’opportunisme[61]! Неподалеку от Дональда Фишера, лицом к нему и спиной к Роджеру, стоял еще один мужчина; посадка его головы, линия плеч, затылка показались Роджеру знакомыми. Ну конечно же, это был Джеральд Туайфорд!

Что ему тут надо? Пришел, чтобы снова мучить Дженни? Хочет испоганить им час их торжества? Роджер окинул взглядом зал. Дженни пока что была в безопасности — в самом дальнем углу, — и Марио что-то говорил ей, обрушивая на нее каскад убеждающих жестов. Она, казалось, не заметила Туайфорда; ее внимание было целиком поглощено Марио. Может быть, еще все обойдется. В общем-то, Роджеру было решительно наплевать на то, что Туайфорд притащился сюда. Он чувствовал себя большим, добрым — великодушным великаном, празднующим победу.

Дик Шарп настойчиво увлекал Роджера туда, где стоял Туайфорд. Они прошли мимо миссис Дик Шарп, которая не удостоила Роджера даже взглядом, и мимо Седрика, который поглядел на Роджера и торопливо отвел глаза.

— Мне кажется, вы знакомы с этим господином, мистер Туайфорд, — сказал Дик Шарп, подталкивая вперед Роджера.

Голос его звучал небрежно, лицо было бесстрастно, но Роджер сразу увидел, что сводил он их друг с другом не без злого умысла. Конечно, он не мог не слышать сплетен. Вполне возможно, что ему хотелось стравить их, разжечь скандал, чтобы испортить вечер.

Но Туайфорд поглядел на Роджера равнодушно, почти сонно. И произнес только:

— Да, я его знаю.

— Я хочу, чтобы вы подтвердили то, что я все время пытаюсь ему втолковать, — с пьяным упрямством продолжал Дик Шарн. — Мне он не верит. Он все еще думает, что у них и вправду есть причина для веселья.

— Для веселья? — повторил Туайфорд и пожал плечами. — Так ведь они же лягушки под плугом. Плуг на минуту приостановился перед тем, как изменить направление. Уж не потому ли они веселятся?

— Еще никогда в жизни не пичкали меня так зоологическими метафорами, — сказал Роджер. — Когда в этом самом отеле я впервые познакомился с Диком… с вашим приятелем… — Роджер только тут понял, что он даже не знает настоящего имени Дика Шарпа. Действительно ли его фамилия Шарп? Да нет, скорее всего это прозвище, псевдоним, а фамилия у него, как у всех здесь, конечно, Джонс. — Так вот, при нашей первой встрече он сказал мне, что Гэрет — это еж, раздавленный автомобилем. Теперь вы говорите мне, что все эти люди — лягушки под плугом. Вероятно, сравнения можно продолжить: они — птицы на живой изгороди под струей ядовитых химикалий, они — форель, умирающая в отравленной реке, они — чайки со слипшимися крыльями, попавшие в кильватер прохудившегося нефтеналивного судна.

— А вы бравый заготовитель консервов, который старается облегчить им последние минуты, — сказал Туайфорд, блестя очками и излучая сарказм.

— Скажите ему, — надоедливо бубнил Дик Шарп, — скажите ему то, что вы сказали мне насчет нового государственного проекта.

— Так все же очень просто: этому хаосу будет положен конец, — сказал Туайфорд. — Во всю эту путаницу и неразбериху необходимо внести крупицу здравого экономического смысла. Конечно, если руководящий центр будет находиться в Англии, националисты, как всегда, могут поднять шум, и, возможно, тут пойдут на уступки, и тогда управление поместят в Рэксхеме или еще где-либо. Но, так или иначе, через год всем им придется расстаться со своими автобусами, а сейчас следовало бы поджать хвост.

— Я с вами не согласен, — сказал Роджер, — но не думаю, чтобы вас это могло интересовать.

— Откровенно говоря, — сказал Туайфорд, — вы для меня просто не существуете. Вы не больше, как дыра, в которую случайно провалилась моя жена и мои дети. А я сейчас готовлю снасть, чтобы вытащить их оттуда.

— Валяйте, потешьте свое самолюбие. Воспользуйтесь своим, освященным законом правом добраться до детей, а тот вред, который вы им нанесете, я с помощью матери постараюсь, насколько возможно, свести на нет. А теперь давайте оставим этот разговор.

— Охотно.

К ним приближался Дональд Фишер. Глаза его горели любопытством и предвкушением скандала, и он явно был разочарован, увидев, что Роджер и Туайфорд не собираются вцепиться друг другу в глотку.

— Ну, признайтесь, Джеральд, — сказал он, — я нисколько не преувеличил, когда говорил, что сегодня здесь будут решительно все.

— Тут действительно приходится отдать вам должное, — сказал Туайфорд, — но все равно вам нипочем не удалось бы затащить меня сюда, не будь у меня сегодня пустой вечер. Да, действительно, все здесь. — Он с усталой гадливостью обвел глазами зал. — Слава тебе господи, на следующей неделе я уже буду в Нью-Йорке.

— Не позабудьте мою просьбу, — быстро сказал Фишер.

— Вот Фэрнивалл только что говорил мне, — сказал Туайфорд, — что он не согласен с моей оценкой здешней экономической ситуации.

— Ничего подобного я не говорил.

— Я сказал, что у этих людей нет никаких оснований веселиться, а вы заявили, что не согласны со мной.

— Экономический фактор — не единственный побудитель веселья, — сказал Роджер.

— Опять все сначала! — вздохнул Туайфорд.

— Нет, — сказал Роджер и, кажется, впервые и уж наверняка в последний раз внимательно вгляделся в его лицо. — Мы вовсе не начинаем сначала. Мне нечего больше сказать, и я не собираюсь докучать вам.

— Иными словами, я все равно ничего не пойму?

— Почему же, я отдаю вам должное. Умного человека не трудно отличить от дурака. Но, Туайфорд, мы все смертны. А смерть все меняет.

— Как апокалиптично! — хихикнул Дональд Фишер и покосился на Туайфорда, проверяя, заслужил ли он одобрение. — Я вижу, вы недаром начали водить дружбу с поэтами.

Роджер отошел. И в этот миг мимо него, направляясь к столику, где стояли быстро опустошаемые бутылки шампанского, стремительно прошла молодая женщина, едва не столкнувшись в своем напористом продвижении с Роджером. Глаза Роджера скользнули по этой особе, не запечатлев ее образа в памяти. Он никогда не видел этой женщины раньше, но в таком большом сборище встречалось немало незнакомых ему лиц. Женщина была невысокая, рыжеволосая, с капризной гримаской на очень пухлых губах. Вероятно, приятельница кого-нибудь из приезжих поэтов, а быть может, и местная жительница, узнавшая, что тут можно выпить дарового шампанского. Она промелькнула в поле зрения Роджера, не оставив после себя следа.

Роджер направился к Дженни. Вон она, в том углу, и Марио подливает ей вина. Роджер видел, что Марио не остался к ней равнодушен; возможно, пользуясь случаем, уже приглашает ее на прогулку вокруг крепостной стены или предлагает прокатиться на его машине в горы. Жена Марио, стройная брюнетка, холила и лелеяла своего муженька, но какой мужчина откажется от нового блюда вместо привычного мяса с картошкой! «Ни один, кроме меня, — подумал Роджер. — Меня никогда не потянет к переменам». Он сочувствовал Марио, но тем не менее поспешил к Дженни, чтобы помешать Марио ущипнуть ее за ягодицу. И тут на его пути вырос массивный неподвижный торс Гэрета.

61

Да здравствует приспособленчество (франц.).