Страница 11 из 18
— Ну куда ты в такой денек?
Чтобы глаз мы робких не прятали,
Чтоб не знали счета кускам,
Чтобы пахло травами мятыми,
А не порохом по лескам,
Чтоб на рыженьком подоконнике
Спали голуби по ночам,
И младенцы-солнцепоклонники
Улыбались первым лучам, —
На войну уходили конники,
Эшелоны шли, грохоча.
Вот поэтому летом, зимами,
В самый поздний и ранний час
Уходили от нас любимые,
Уходили они для нас.
Клятва
Я клялась тогда не писать,
Я клялась не писать никогда,
Чтоб лесами считать леса,
Поездами считать поезда,
Я клялась не писать никогда.
Я клялась простым и зеленым,
Неподкупностью молока,
И рожденною под вагоном
Песней стали и ветерка,
И высоким запахом сосен,
И сырым от ступней песком,
И в две краски пустившим осень
Необузданным чудаком,
Всей своей теплотой непрочной,
Полноводным моим окном,
Тем, что щеки я не нарочно
Натираю твоим сукном,
Поведеньем нелегким женщин,
Загорелым стеклом машин,
Всем, что больше меня и меньше,
Всем, что просит меня: «Пиши!»
Той водою, что строит сушу,
Той землей, что идет на дно,
И сознаньем, что всё равно
Эту клятву опять нарушу, —
Я опять поклянусь не писать,
Поклянусь не писать никогда,
Но услышу я голоса,
О, восходные голоса!
Но увижу я города, —
Превосходные города!
Это день, это день начался,
Что тогда я скажу, что тогда?..
Лахтинская
Голубями сытыми испачканная,
Сизыми воскрыльями охлопанная,
Ты живешь спокойно и нехлопотно,
Лучше улиц Шамшевой и Гатчинской,
Лахтинская улица взлохмаченная,
Улица, застроенная начерно,
Встрепанная, ласковая Лахтинская,
Почему-то очень бесхарактерная.
А трава по-деревенски бурная,
Меж камней топорщится, упругая,
А по ней у института Турнера
Ходят дети, костылями стукая.
Лахтинская выпрямила плечи их,
Бледных, искалеченных, залеченных,
Но беспечных — солнцем обеспеченных.
Ах ты,
приведешь ли в Лахту,
Лахтинская,
Там у Лахты
яхты,
в море яхты стоят.
Кем тебе уюта столько выдано,
Лахтинская, дождичком омытая,
Встрепанная, ласковая Лахтинская,
Иногда совсем не бесхарактерная.
Рая Вдовина
Вновь зажата тоненькая кисть
В этих пальцах грубых и каленых.
Вдовина прикладывает лист
Ватмана, и начат подмалевок.
Натюрморт обычен, даже скуп:
Брюква, полотенце, сковородка;
Райкиных серьезных сжатых губ
Будто вовсе не касалась водка,
Будто и не курит уж она,
И не знает непотребной брани.
Будто парни, милые спьяна,
На кушетке той ее не брали,
Будто век сурепка и укроп
Пряным духом Райку облегали,
Будто век неслась она в галоп
На конях со струнными ногами,
Будто не по пьянке на листок,
Но своим твореньям зная цену,
Всем лицом она валилась в стог
И стихи вышептывала сену,
Будто этих чистых два окна
Вечным оком милого ласкали,
Жили краски в порах полотна
И стихи пружинили в накале,
Будто нынче всё наоборот,
Будто лес над нею закачался,
Вдовина кончает натюрморт,
Хоть бы никогда он не кончался!
Одуванчик
Бесшумный одуванчиковый взрыв -
И вьюга, всполошенная, сухая,
Перед моим лицом помельтешив,
Снижается, редеет, затихая,
И тает. Начинают проступать
Изба, крыльцо. И вот выходит мать:
Фигурка в глянцевитом крепдешине
И сапоги мужские на ногах.
Тогда шикарить женщины спешили,
Однако оставались в сапогах.
Ширококостность, дюжая ухватка
Мешали им для полного порядка
Закончить каблучками туалет -
Вдруг землю рыть да прятаться в кювет?
И полуэлегантны, полугрубы
Движенья мамы. Полыхают губы
Багряной птицей впереди лица.
Вот-вот они в беспомощном восторге
Опустятся на моего отца,
Стоящего поодаль от крыльца
В зеленой, беспогонной гимнастерке.
Вернулся он весной, но по утрам
Всё лето возвращается он к нам,
И мы за умываньем и за чаем
В нем новое с опаской замечаем
И прежнее со счастьем узнаём
В неловком отчуждении своем, -
Что было так, а сделалось иначе...
Почти как до войны, живем на даче,
И одуванчик во дворе у нас
Растет, и можно дунуть, как сейчас.
1960
Зеленый костер
Под землей костер зеленый развели.
Пробивается огонь из-под земли,
Пробивается зеленым язычком,
Всё ночами, всё скачками, всё молчком.
Он выплёскивает разные цвета:
Вот уже голубизна и краснота, -
И самой мне только часу не найти,
Чтобы двоюродным оттенком зацвести!
Я сама, сколь ни сложна, сколь ни хитра,
Только выплеск, только цвет того костра...
Он старается, когда я не смотрю:
"Ты всё мешкала, а я уже горю!"
Пробивается, когда я занята
Или просто недостойна и не та.
Каждый раз клянусь начало подсмотреть,
Обещаю быть внимательнее впредь,
И невежественно давит каблучок
Тот двоюродный, зеленый язычок.
1961
Охота
Не в зоопарке в клетке,
Не в букваре моем -
Сидел косач на ветке,
А папа был с ружьем.
Сидел недвижно, прочно
Матерый - пожилой,
И мне казалось, точно
Косач-то - неживой.
Да это просто чучело!
Обманка из тряпья!
И так мне ждать наскучило...
"Стреляй!" - сказала я.
Ведь он не в самом деле,
Ведь это так, - игра...
И - грохот! И слетели
Три загнутых пера,
И закружились грустно...
Но вот, как черный мяч,
Их обогнал - и грузно
Пал на землю косач.
И, смертно распростертый,
Он лег передо мной, -
Такой бесспорно мертвый,
Что ясно - был живой!..
1962
Первый день
Чуть сбивчиво пела гармошка,
Пронзительно звали козу,
И в воздухе тонкая мошка
Дрожала, как точка в глазу.
Тревожно, сторожко, чутьисто
Я слушала воздух, росу,
Невнятные шумы и свисты,
Метанья чего-то в лесу.
На самой опушке, у елки,
Я нюхала, в пальцах размяв,
Какие-то дудки, метелки,
Обрывки неведомых трав.
Я их смаковала, кусала,
Как будто особую сласть.
Не с поезда я, не с вокзала,
Я только что - вот, родилась.