Страница 14 из 26
Туманец Петрограда...
Однако чую даже я,
Чего здесь ведьме надо.
Умен и едок, Тамада
По чашке водит пальцем —
Как бессловесные года
На черепаший панцирь
Наносит — тщательно, давно,
Злопамятным узором...
И недоступен он равно
Чужим и близким взорам.
Войти? Нет, Боже сохрани!
Уйти? Но все же, все же —
Зачем же сходятся они,
Друг с другом так несхожи?
Им не дарована краса,
И дружество, и честность...
Но здесь творятся чудеса,
Свершается Словесность!
И я, ступив через порог,
Приглаживаюсь гребнем
И робкий делаю шажок
В молчании враждебном.
1960
Рисунок Александра Бенуа к "Медному всаднику"
Понимаю — несчастный безумец
Что-то вякнул кумиру в сердцах —
И спасается, преобразуясь
В раскоряченный, сплюснутый страх.
Но зачем триумфатор надменный
Так спешит затоптать червяка,
Что скакун задыхается медный,
Тяжело раздувая бока?
Знать, какое-то общее лихо
Приковало железным кольцом
К драной пятке бегущего психа
Царский взгляд под лавровым венцом.
Знать, бессилье — всесилию ровня:
Так и сводят друг друга с ума.
Бег постыдный, постыдная ловля.
Хорошо хоть — ненастье и тьма.
1984
Причина
Свой стих, рожденный сам собою
И неизвестно почему,
Я наделить хочу судьбою,
Причину выискать ему.
Так женщина идет Мадонной
В кладбищенскую тесноту,
И сына страсти незаконной
Ведет к безвестному кресту.
И там настурции сажает
И подстригает деревца,
И чуждый холм преображает
В могилу мужа и отца.
1963
Концертный номер
В послевоенном багаже концертном
Был гвоздь программы, бивший наповал:
Нам, зрителям, обыкновенным смертным,
Он Красотою скудость поливал.
Из полутьмы таинственной, глубинной,
По грубому щелястому мосту,
Закукленная в кокон паутинный,
К нам шла актерка делать Красоту.
Она казалась пыльной и нечистой,
Замотана в бесцветное тряпье.
И дезинфекционный, закулисный,
Дул ветерок — и подгонял ее.
Но падал луч — и мотылька ночного
В колибри, в махаона превращал,
И взлет внезапный верхнего покрова
Свистел атласом и парчой трещал,
И нежил, словно вишневый панбархат —
Так дивно пыль пушилась под лучом!
Вот-вот, казалось, розами запахнет...
А что же хлорка? Хлорка не при чем!
И шла покровов выброска и встряска,
Какая-то яванская метель!
Полдневно-изумрудная окраска,
Янтарный шелк, сапфирная синель...
И вдруг твердел российский белый иней
На выпушке китайской темносиней...
И, серебром, как рыбка, облита
По всей точеной, выгнутой фигурке,
Вдруг застывала наша Красота,
Победоносно сбросивши кожурки.
И несколько блистательных минут
Надеялся с ней вместе каждый зритель:
Ее поймут, ее в балет возьмут,
И спать с ней не посмеет осветитель.
Мой друг-подросток, будущий поэт,
Тогда еще не книжный, а тетрадный,
Рукоплескал в свои тринадцать лет
И вожделел к волшебнице эстрадной,
И драгоценной почитал всерьез
Игру летучей ветоши и поз
Под непостижной техникою света...
Не зря тебя, словесник-виртуоз,
Я вспоминаю, думая про это,
И жалко мне актерку и поэта,
Но жаль и осветителя до слез.
Он знал, что за кулисами — мороз,
Хоть волком вой, хоть зарывайся в стружку.
И загодя в конурку он принес
Два пирожка и малую чекушку,
Чтобы согреть, раздухарить подружку —
Царицу роз, владычицу стрекоз.
1986
Новое искусство
(три монолога одного и того же лица в разное время)
I
- Принесите сюда орхидей!
Я без них не дождусь благодати —
Дара речи для пленных идей.
...Черный ворон в багряном закате —
Вот о чем я скажу, господа.
Пусть послушницы, то есть актрисы,
Орхидеи поставят сюда,
Ну а ирисы — прочь, за кулисы.
Чуют все, как один человек:
Черный ворон в багрянце заката
Улетает куда-то, куда-то,
Где чему-то не будет возврата...
Чуть начавшись, кончается век.
Дрожь свободы, тревога предчувства
Сотрясает нам душу и плоть.
Заскорузлая риза Искусства
Нас теснит. Разодрать, распороть
Этот плащ, столь удобный когда-то,