Страница 9 из 18
Шура (машет рукой). Август! Иди к нам! Он такой чудный! Он все-все чувствует. Когда мы с ним первый раз встретились, он вот так вот посмотрел мне прямо в глаза и говорит: «В детстве у вас была мозговая травма». А я ведь действительно в пять месяцев свалилась с пеленального столика. Чудесно, правда?
Фомина. Да уж...
Подходит Август. Это безвкусно одетый, отчаянно набриолиненный детина с ростовским говорком. Фомина. Аня.
Жених. Август. (Смотрит на Фомину и сообщает доверительно.) У вас щитовидка на пределе.
Фомина. Да вы что?
Жених. И поджелудочная барахлит.
Фомина. Тогда давайте вино пить. (Начинает открывать бутылку.)
Бутылка никак не открывается. Шура берет бутылку у Фоминой, тоже пытается открыть. В тишине Шура и Фомина поочередно борются с пробкой. Жених сидит, уронив голову на грудь. Шура выдергивает пробку, пролив половину вина.
Фомина (жениху). Могли бы, между прочим, и взглядом откупорить. Небось не рассыпались бы. Экстрасенс, не нам чета.
Жених сидит так же неподвижно.
Шура. Август очень перенапрягся. Представляешь, мы по дороге заехали в магазин. А там такой страшный старик на костылях. Август зарядился и стал с ним работать. И вдруг прямо на глазах старик как бросит свои костыли и как побежит! Только пятки засверкали. А Август совсем обессилел.
Пауза. Жених сидит, уронив голову на грудь. Слышно, как работает стиральная машина. Ни с того ни с сего жених трясется с головы до пят, словно его бьет током. Потом встает как ни в чем не бывало.
Жених. Давайте выпьем, девчонки! Аня, я так рад... Шура столько рассказывала... Шо вы такая... Шо у вас такой дом...
Начинает мигать свет. Гул стиральной машины смолкает.
Шура. Ой. Опять.
Фомина. Наши взяли электростанцию.
Свет гаснет.
Жених. То ж через меня. Мне так неловко. Куда ни приду первый раз, электричество с непривычки вылетает. Такой неудобняк!
Фомина. Ну вот. Теперь по вашей милости у меня не работает стиральная машина. И холодильник в придачу.
Шура (жениху). Мася, пойди подыши воздухом.
Жених удаляется.
(Фоминой, доверительно). Ну как? Выходить мне за него или нет?
Фомина. Где ты только берешь таких?
Шура. А где же теперь других-то взять? Теперь не то что жениха, и свидетеля-то приличного не найти. То псих, то голубой, то, боже упаси, филолог, одна буква «ы» на уме. Зайцев, правда, был подходящий. Но попрошайка такой, ужас. То ему купи, это купи. Прямо по улице идти невозможно, так и тянет в каждую лавку. И простужался часто. Сливкин тоже был ничего, но змей в ванне собирал. Вот Мурват был совсем хороший. Помнишь, Мурват, норвежец?
Фомина. Не норвежец, а араб.
Шура. Не араб, а курд.
Фомина. Еще того не легче. Партизан. По фальшивому паспорту жил в Норвегии.
Шура. Курды не виноваты, что у них нет государственности.
Фомина. Он же террорист, он поезда взрывал, людей гасил направо и налево, у него же руки по плечи в крови.
Шура. Главное – это национально-освободительное движение.
Фомина. Ну и выходила бы за него. Шла бы с ним партизанскими тропами.
Шура. Тебе просто завидно!
Фомина. Что мне завидно?
Шура. Мои женихи лучше, чем твои.
Фомина. Мои – такие же психи. Только у них денег побольше.
Шура. Это у кого денег побольше? У этих твоих вонючих писателей? Ни гвоздь вбить, ни пьесу написать...
Фомина. А ты в школе в мальчишеской раздевалке подглядывала.
Шура кидает в нее бутылку.
Шура. А ты учителю ботаники любовные записки писала! Фомина кидает в нее стул. Бросаются всякими предметами, орут, бранятся. Затемнение.
* * *
Дома у Фоминой. Куб на сей раз повернут той стороной, где холодильник. Фомина занята разморозкой. Звонит телефон. Появляется невеселый Еловецкий.
Еловецкий. Аня.
Фомина. Здорово, Елкин.
Еловецкий. Мне надо поговорить с тобой.
Фомина. Говори, раз надо.
Еловецкий. Ты единственный человек, которому я могу это рассказать.
Фомина. Рассказывай, Петруша. Я готова.
Еловецкий. Аня. Со мной произошло такое...
Фомина. Опять женщину встретил?
Еловецкий. Понимаешь... Мне вчера позвонил Женька Литвинов...
Фомина. Это противный такой, с волосами на ушах?
Еловецкий. Литвинов сказал, что надо ехать в «Пенту».
Фомина. Зачем?
Еловецкий. Потому что там самые крутые шлюхи, самые классные бабы только один день в году берут вместо пятисот баксов сто.
Фомина. Ичто?
Еловецкий. Я сказал, что конечно поеду. Тогда Литвинов сказал, что надо обязательно быть в костюме.
Фомина. Ну?
Еловецкий. Я порылся в шкафу и увидел, что мой московский костюм сожрала моль. Тогда я позвонил Джамисюку и одолжил костюм у него.
Фомина. Так.
Еловецкий. Потом я позвонил Литвинову и сказал, что я готов. А он сказал, чтобы я посмотрел внимательно, не мятый ли на мне костюм. Я посмотрел и увидел, что он действительно жутко мятый. А у моего утюга шнур перетерся. Когда я гладил, меня шибануло током...
Фомина. Час от часу не легче.
Еловецкий. Когда я погладился, я опять позвонил Литвинову и сказал, что я готов.
Фомина. Ну и...
Еловецкий. А он сказал, что надо еще побрызгаться одеколоном.
Фомина. Ты побрызгался?
Еловецкий. Понимаешь, когда я взял в ванной с полки одеколон, по стене пополз таракан. А я их так жутко боюсь. От неожиданности я выронил склянку.
Фомина. Ичто?
Еловецкий. Что, что... Мне пришлось спуститься на пятый этаж к Денисову и одолжить одеколон у него.
Фомина. А какой у Денисова одеколон?
Еловецкий. «Блэк из нуар».
Фомина. Гадость. Ну, ты наконец побрызгался, и что?
Еловецкий. На обратном пути я немного застрял в лифте.
Фомина. Ну и денек. Так доехал ты до шлюх или нет?
Еловецкий. Я позвонил Литвинову и сказал, что я уже совсем готов и что он может за мной заезжать.
Фомина. Ну и дальше что?
Еловецкий. А он сказал: с первым апреля.
Пауза.
Фомина. Але! Петька, ты что молчишь?
Еловецкий хлюпает носом.
Фомина. Ты что там? Плачешь, что ли?
Еловецкий. Нет, это я так. Простудился.
Фомина. Сволочь твой Литвинов. Зачем ты вообще с ним общаешься?
Еловецкий. А я зато попросил одного парня, чтобы он позвонил Литвиновской жене и сказал, что Литвинов – бисексуал. (Пауза.) Ань, что ты молчишь?
Фомина. Я думаю.
Еловецкий. О чем?
Фомина. О России.
Еловецкий. И что ты о ней думаешь?
Фомина. Я думаю, что беда России в том, что мужчин воспитуют бабуленьки.
Еловецкий. Не умничай.
Фомина. Извини.
Еловецкий. Ты просто не любишь мужчин.
Фомина (подскакивает). Это я не люблю мужчин?! Я их обожаю! Я очень люблю мужчин. Люблю свежевымытых, теплых, душистых, голых, богатых мужчин.
Еловецкий. Ты все-таки жопа. Жопа и комсомолистка. Расскажи мне лучше, что ты сейчас видишь в окно.
Фомина. Собака пришла какая-то незнакомая. Мою собаку нюхает. Голый сосед по участку бегает. Он знаменитый детский писатель, живой классик. Горячка у него белая. Любимец нашей детворы. А главное, Петька, что снег уже знает, что его конец близок.
Еловецкий. Чей конец?
Фомина. Снега. Снег уже знает о своем неизбежном близком конце.