Очень узкий мост

Когда он позвонил с вокзала, ее не оказалось дома, но на звонок ответил ее сын, который сразу же вызвался подъехать. Юра, с которым они раньше не были знакомы, оказался невысоким плотным блондином, судя по всему, родившимся уже после того, как семья Кфира уехала из СССР. Этому молодому парню, делающему свои первые шаги в бизнесе, было очень интересно поговорить с иностранцем. Пока они добрались до их квартиры, тетя Галя была уже дома. Она приняла Кфира на кухне, занимаясь варкой супа, не пригласив в комнату. Однако перед тем как он ушел, она отлучилась и, вернувшись на кухню, протянула две фотографии – деда и бабушки – а также небольшую палехскую шкатулку, внутри которой были маленькие, не работающие настольные часы. «Это тебе на память от деда», – сказала она. Тогда стало ясно, чем объяснялось столь странное гостеприимство.

Дед был очень состоятельным человеком. Естественно, что когда деда не стало в 1971 году, мама Кфира – единственная прямая наследница – будучи в Израиле, ничего не унаследовала. У деда был уникальный вкус к антиквариату, который дополнялся поистине редкими возможностями для советского человека. К его адвокатским услугам в свое время обращались люди из разных городов. Да, тетя Галя, наверное, и не поняла, что она дала не просто какие-то поломанные часы. Однако суть, конечно, не в этом.

Вторая половина дня в Ленинграде ушла на добычу билета на ночной поезд в Ригу. С трудом удалось взять билет на место в общем вагоне. Ему первый раз пришлось ехать таким образом. Уже во время посадки он обратил внимание на бандитского вида верзилу, который, выражаясь его языком, «клеил» проводницу. Когда отъехали, часов в 12 ночи, Кфир сразу же залег на свою верхнюю полку и, положив сумку в более безопасное место между собой и стеной, попытался уснуть. Конечно, в этом пространстве с неограниченными звуками и самыми неограниченными ароматами спалось очень посредственно. Кроме всего, положение усугублялось плохим самочувствием – результатом чего-то съеденного в течение дня. Пришлось несколько раз выходить, спускаясь вниз по полкам. По пути он несколько раз беспокоил верзилу, который сидя в почему-то открытом купе проводницы, явно продвигался в своих планах. На второй или третий раз верзила посмотрел на Кфира так, как смотрит сторожевая собака, у которой хотят отобрать кость. Он понял, что лучше в следующие разы смотреть в другую сторону. В его состоянии продолжать заниматься железнодорожным альпинизмом было нежелательно, к тому же не спалось, да и светало. Он сел в коридоре на свободное место и задумчиво смотрел в окно.

Минут через 15 поезд несколько замедлил ход, и они проехали какую-то маленькую станцию. Молодые мужчина и женщина на велосипедах ждали у шлагбаума, пока пройдет поезд. Было видно, что они дачники, но не российские. Весь их вид говорил о том, что поезд уже на территории Латвии. Их спортивный, бодрый вид буквально окунул Кфира в утреннюю летнюю свежесть, которая откликнулась в памяти. Он почувствовал то, что ощущал в детстве в пионерском лагере во время зарядки. Да, детские впечатления, как бы глубоко они не хранились, всплывают с удивительной четкостью, со всеми ощущениями, красками, оттенками, запахами и волнениями. Он смотрел в окно на знакомую с детства природу и не мог оторваться, ощущая смешанные чувства. Двадцати двух лет отсутствия на этой земле, которая отвергла его, как будто и не было.

Через некоторое время въехали в город. Все было знакомо: пригород, начало городской черты, сам вокзал… Кузен, которого он все же успел предупредить о своем приезде, ждал на перроне. Кфир сразу же узнал его, несмотря на все эти годы, хотя он и показался ему гораздо меньше, чем когда-то. Кажется, как ни странно, основное чувство, которое они оба испытывали во время этой встречи на вокзале, было любопытство. Они никогда не были очень близки, да и разница по всем параметрам социального положения не способствовала этому. Интересно, что кузен первым делом сказал, что ожидал увидеть Кфира более высоким, и что на улице никогда бы его не узнал. Так как вечером Кфир собирался уехать в Москву, несмотря на все протесты, в первую очередь он купил билет на вечернюю «Латвию». Затем попросил принять душ. Во время завтрака посвятил кузена в свои планы на тот день. В первую очередь – на кладбище «Шмерли»[11], на могилу отца, потом в «Румбульский лес»[12] – там где-то бабушка с тетей, которых он не знал; а затем он хотел попытаться найти старых друзей родителей, если останется время. Кфиру повезло. За этот день он успел больше, чем надеялся. Вечером он уехал в Москву.

На следующее утро, придя в посольство, он отчитывался о проделанной работе. Вечером, наконец добравшись до «Севастопольской» гостиницы, где были постоянно забронированы номера, поужинав и приняв душ, лег в постель и к удивлению почувствовал какой-то особенный комфорт, которого никогда раньше не ощущал на этих знакомых неудобных кроватях. Прислушавшись к себе и проанализировав ситуацию, он понял, что уже не одну ночь спал в поездах, и его наконец-то не качает.

Глава 10

Как становятся интриганами

В посольстве Кфир получил массу литературы в ящиках для своего региона. На вокзал он приехал в сопровождении грузовика, под руководством некого самоуверенного молодого человека. За считанные минуты до отхода поезда его команда начала заносить ящики в тамбур, что вызвало бурный протест со стороны проводника, сопровождающего свое возмущение самыми сочными одесскими эпитетами. Кфир бы еще долго наслаждался этой сценой, но поезд должен был вот-вот тронуться, а проводник с молодым человеком буквально столкнулись лбами. Ему удалось разрядить обстановку, сказав проводнику:

– У вас уникальный одесский диалект. Такого сейчас уже не услышишь, – и мягко взяв его за локоть, добавил, – Я не сомневаюсь, что мы с вами сможем договориться…

Проводник сразу же смягчился и ответил:

– Это у мене? Да, что ви. Вот у моей мами был настоящий одесский разговор! – В это время поезд тронулся, и бригада забрасывала последние ящики уже на ходу. Позже Кфир их затолкал к себе в купе и забил его так, что ему пришлось спать на верхней полке. Благо в Одессе его встречали.

На очередной встрече с Семеновским Кфиру стало известно, что через несколько дней должен состояться телефонный разговор между замами мэров Одессы и Хайфы на тему приезда одесской делегации. В те, можно сказать, исторические времена, не всегда удавалось дозвониться по городскому телефону, не говоря уже о междугороднем. По рассказам местных жителей, база телефонной связи устанавливалась еще до революции бельгийцами, и с тех пор не особенно изменилась. Семеновский сказал, что в разговоре с начальницей отдела культуры он предложил, чтобы Кфир присутствовал в качестве переводчика, на что та ответила, что у них уже есть свой человек. По различным причинам Семеновскому было лучше использовать Кфира, поэтому он сказал ему, где и когда быть на всякий случай.

Естественно, что когда Кфир услышал о наличии переводчика, то сразу же подумал о Шае. Шай проталкивал тему контактов с хайфской мэрией с самого начала, так что его присутствие и использование в качестве переводчика во время разговора было само собой разумеющимся. Связь с Хайфой была назначена в среду на 11 часов утра. На 10 часов уже был назначен координационный совет общины, на котором Шай и Кфир должны были присутствовать. Совет проходил в новом офисе Арта, в 5-ти минутах ходьбы от мэрии.

Во время совета Шай вел себя более нервно, чем обычно, выкрикивал, что это просто трата времени, часто смотрел на часы. Нужно было его как-то задержать. Кфир передал записку Саше, сидящему рядом, чтобы он сделал что-нибудь для этого. Когда Шай в очередной раз произнес свою реплику, Саша разразился гневной речью. Кроме общей критики его деструктивного поведения он в заключении проорал: «Если ты еще раз посмотришь на часы, я с тобой на совете больше заседать не буду!» Это сулило развал совета, чего никто себе позволить не мог. Шай притих. Через 5 минут Кфир вышел «в туалет» и пошел в мэрию.

11

Кладбище «Шмерли» – еврейское кладбище, расположенное в окрестностях леса Шмерли в Риге.

12

Румбульский лес – лес вблизи Риги в Латвии, где 30 ноября и 8 декабря 1941 г. произошло массовое убийство более 25 тысяч евреев.