Проклятие замка Комрек

– Разве это возможно? – спросила она.

– Нет, конечно, нет, – он улыбнулся. – Но теперь я стараюсь держать свой природный скептицизм в узде. Скажите мне, однако, что вы думаете о предполагаемых призраках в замке Комрек?

– Я просто не уверена, что там все происходит так, как говорят. Мой собственный здравый смысл удерживает меня на земле, но…

Эш вдруг насторожился и повернулся к иллюминатору слева от себя. Там сейчас была сплошная серость, становившаяся все темнее по мере снижения самолета.

– Идем на посадку, мистер Эш. Скоро приземлимся.

Затем она сама повернулась к плексигласовому окну рядом с ее креслом. Он смотрел, как она напрягается, чтобы разглядеть внизу землю. Шея у нее была изящной, тонко очерченной, а профиль усиливал ее привлекательность. Ему казалось, что он чувствует в ней с трудом подавляемую страстность, скрываемую под официальным, хотя и шикарным нарядом и ее спокойными манерами.

– Мы погрузились в облако, – подметила она, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь дымку. – В этой точке полета мы обычно находимся где-то над Комреком. При ясной погоде это удивительное зрелище. Иногда я…

В салоне погасли лампы, когда самолет вдруг накренился, а затем начал падать.

Эш вцепился в подлокотники своего кресла, впиваясь в них ногтями, чтобы ухватиться покрепче: он обнаружил, что тело у него стало почти невесомым.

Девушка Петра завизжала, когда ее сбросило с трехместного дивана. Потом все потемнело, а самолет стал стремительно приближаться к земле.

Глава 12

К счастью, на Эше до сих пор оставался ремень безопасности, сидевший так удобно, что он забыл его расстегнуть. Тем не менее, когда самолет с такой внезапностью стал падать вниз, он почувствовал себя так, словно его желудок остался где-то позади. Лампы в салоне не горели, и вообще ничто в самолете не функционировало: не было ни фонового гула двигателей, ни светящихся надписей о ремнях безопасности или аварии. Он мог бы вскрикнуть, настолько сильный страх его обуял, но в тусклом сером свете, проникавшем через иллюминаторы, увидел, что перед ним невесомо всплывает психолог.

Он инстинктивно схватил ее обеими руками и потянул вниз, к себе. Он слышал крики, но они исходили не от нее. Петру выкинуло из ее временной кровати, чтобы подбросить почти до потолка, когда «Гольфстрим» вошел в крутое пике.

Эшу удалось обвить руками спину доктора, и он крепко ее обнимал, так что ее висок прижимался к его плечу. Как ни странно для такой опасной ситуации, он ощущал сладкий легкий запах ее духов, а под ним – даже слабый аромат травяного шампуня, которым она, должно быть, мыла волосы этим утром. Он почувствовал ее панику и расслышал ее мягкий стон даже сквозь вопли, испускаемые ее пациенткой.

– Все хорошо, – громко сказал он с максимальным спокойствием, какое мог из себя «выдавить». – Мы угодили в воздушную яму, вот и все.

Но самолет вошел в еще более глубокое пике, из-за чего Петра заскользила вниз по салону. Эш понимал, что простая воздушная яма не воздействует на механические и электрические системы самолета, но не было никакого другого объяснения, которое он мог бы предложить, чтобы успокоить доктора.

Она уткнулась лицом ему в ключицу и стиснула его изо всех сил, дрожа всем телом и дыша короткими резкими вздохами. Чувствуя на своей шее ее слезы, он поднял руку, чтобы прижать к себе ее голову. «Гольфстрим 450» падал все дальше во тьму дождевого облака, и Эш, уверенный теперь, что все они погибнут, удерживал психолога не только ради нее, но в той же мере и ради себя самого. Давление в салоне поднялось, наполняя его голову страшной отупляющей болью. Ему хотелось выпустить дрожащую женщину из объятий и зажать себе ладонями уши, чтобы полегчало, но он боролся с этим желанием и только крепче сжимал ее в руках. Грохот и шум казались далекими, пока уши внезапно не перестало закладывать и крики Петры не вернулись на полной громкости.

Затем темнота снова сменилась дневным светом, а иллюминаторы, выстроившись в ряд, «светили» все ярче, так что вскоре он смог различать все в салоне, как и раньше. Но самолет продолжал падать, и крики Петры не прекращались.

Потом лампы в салоне неожиданно вернулись к жизни, и Эш услышал рев воскресших реактивных двигателей. Пилоту потребовалось несколько страшных секунд, чтобы восстановить контроль над своим воздушным судном, и вскоре самолет выровнялся и лег на прежний курс. Ровный голос капитана Робертса донесся из интеркома.

– Простите, дамы и господа. Мы понятия не имеем, почему возникла эта маленькая проблема, но могу заверить вас, что все снова в полном порядке. – Эш легко представил себе, как пилот скрещивает пальцы, говоря в микрофон. – Все системы самолета работают как часы, и вы сами видите, что мы под облаками. Мы будем придерживаться этой высоты до заключительного снижения в Прествике через несколько минут. Пожалуйста, не расстегивайте ремней безопасности, пока мы не приземлимся. Посадка, поверьте, будет благополучной. Насколько мы можем судить, у нас нет никаких повреждений, ни значительных, ни иных, поэтому, пожалуйста, постарайтесь расслабиться, пока мы не окажемся на земле. Когда приземлимся, рекомендую вам опрокинуть стаканчик чудесного скотча или бренди, затем другой. Жаль только, что я не смогу составить вам компанию – у меня сегодня еще два рейса. Хаханьки, вы не поверите, расплывается здесь в улыбке, но я не поручусь, что он не обмочился.

Когда он обратился к стюардессе, голос у него стал четче.

– Джинни, убедись, что всем вновь удобно, а затем доложи нам в кабину. – Голос у него снова стал менее официальным. – Первый офицер Коллинз присоединится к вам, чтобы объяснить нашу неприятную, но, к счастью, краткую интерлюдию, как только мы проведем еще несколько коротких проверок.

Интерком умолк.

Эш почувствовал, что доктор Уайетт обмякла у него в руках, но не в обмороке, он был уверен в этом, но с облегчением. Теперь он держал ее более нежно, утешительно, но она все еще дрожала. Он слышал рыдания Петры, которая теперь лежала в проходе сбоку от него.

– Доктор Уайетт, – тихонько сказал Эш, – все в порядке. Мы уже вне опасности. Пилот контролирует самолет; бояться больше нечего. – Если снова не произойдет то же самое, когда мы приблизимся к Прествику, мрачно подумал он.

Из-за скорости самолета ручейки дождевой воды бежали по диагонали через ряд иллюминаторов, но, по крайней мере, серый дневной свет, вкупе с лампами салона, опять позволял все видеть.

Женщина в его руках осторожно от него отстранилась, чтобы посмотреть ему в лицо. Он ослабил хватку, но еще не отпустил ее полностью. Темно-карие глаза доктора Уайетт были увлажнены слезами, но, когда она глянула на него, он обнаружил в них вопросы неопределенности. Каким-то образом совместный предсмертный опыт и близость, возникшая между ними, смущали ее еще больше.

– Спасибо, – шепнула она; лицо ее было совсем рядом, а губы так близко, и ее запах так притягателен, что ему не хотелось ее выпускать.

– Мне только в радость, – пылко, но некстати сказал он. – Я…

Слишком поздно. Она уже почти восстановила самообладание.

Поднимаясь на ноги, она оттолкнулась от его груди, чтобы не упасть.

– Мне надо посмотреть, что с Петрой, – сказала она, и он снова стал осознавать крики страха, издаваемые девушкой.

Доктор Уайетт покинула Эша и теперь опустилась на колени, чтобы помочь своей пациентке.

– Все хорошо, Петра, все в порядке, – услышал Эш ее успокоительные слова.

Но девушка все еще была в панике и молотила руками и ногами по воздуху вокруг себя, словно самолет оставался в состоянии свободного падения.

– Петра, Петра, пожалуйста. – Психолог держала дрожащую девушку за запястья, чтобы самой избежать ее ударов.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Доктор Уайетт кивнула в сторону кресла, в котором сидела, пока «Гольфстрим» не потерял управления.

– Если бы вы передали мне мою сумку…