Страница 3 из 66
«Эта свое возьмет, — глянул на Саньку Глухов. — В теле еще баба, не израсходовалась… Найдется какой-нибудь дурак, женится, хоть у Саньки и хвост уж в четвертый класс бегает. Нынче ведь мужики не больно-то разбираются, сплошь и рядом детных баб сватают».
— Как дела, парень? — хлопнул Нефедова по спине Котов, степенный, пожилой дядька, бригадир первой, лучшей бригады лесопункта. — Рьяно, гляжу, за дело взялся. Позже всех кончаешь…
— Так получилось, — смутился Нефедов.
— Загонял людей-от, — добродушно подшучивал над ним Котов, — ишь языки высунули… Санька вон вовсе податливой стала.
Санька под общий хохот оттолкнула Лобова.
Уж серьезно Котов полюбопытствовал:
— Сколько сегодня выдал?
— Мало, — смутился опять Нефедов, — кубиков сорок, не больше.
— По такой-то погоде мало.
— Он у нас молодцом! — похвалил громко мастер. — Другую только неделю бригадирит, а уж кой-кому на пятки наступает.
Глухов поднялся, снова раздвинул круг и зашагал от костра, сгорбившись.
Недолюбливают его в поселке, это он знает. А за что, спрашивается? За то, может, что он двух телков и борова на убой держит? За то, может быть, что в огороде у него с десяток ульев стоит? Так кому заказано, кому запрещается — содержи и ты пчелок, выкармливай и ты борова, если не боишься рано вставать и поздно ложиться. Скотина ведь ой-ей каких ручек и досмотра требует.
Людмила было тоже поднялась, однако не насмелилась, не пошла за мужем, не знала, как сейчас подступиться к Ивану.
Машины он увидел вскоре, минут через десять. В Сырой пади увидел, широкой заболоченной низине, что в двух с небольшим километрах от лесосеки.
Впереди на хорошей скорости несся Гришка, лихой, сорвиголова, парень, успевший уж в свои неполные тридцать срок за хулиганство отбыть. В леспромхозе Гришка по положению о паспортах оказался.
«Он чего так далеко Першина оставил? — подумал Глухов. — Гроб ведь у Першина, не машина. В каждой, считай, лужице буксует».
Мощный, вездеходный Гришкин ЗИЛ брал уж затяжной, нудный подъем лощины, легко, играючи брал, тогда как другая машина, дряхленький газик Петра Першина, шебутного, задиристого мужичонки, лишь в падь сполз, в топкие выбоины, вытертые лесовозами.
Поравнявшись с трактором, Гришка затормозил, крикнул что-то Ивану. Глухов не разобрал, что. Пришлось приглушить мотор.
— Ну? — высунулся он из кабины.
Резко спятив машину, Гришка нос к носу с Иваном очутился. Нахальные глазки парня остро поблескивали:
— Куда, спрашиваю, на ночь глядя?
— Да во-от… — вновь занудил Глухов в надежде, что хоть Гришка его до конца послушает, — работку опять мне мастер сыскал. За сеном, тьфу… за санями на прошлогоднюю лесосеку турнул.
Но и Гришка не поддержал, не проникся напускным недовольством тракториста.
— Наши как? — спросил он, о своем беспокоясь. — Заждались небось? Я два раза Першина вытаскивал. Ты подмогни ему, если что… я рвану.
— Пошли вы все!
Тут только Гришка удивленно и пристально всмотрелся в лицо Глухова.
— Спокойно, спокойненько, Ваня… не фраерись, — положил он руку на локоть тракториста. — Видали мы, Ванечка, и не таких козлов. — И, криво ухмыльнувшись, парочкой желтых коронок сверкнув, Гришка как ни в чем не бывало покатил дальше.
— Урка! Сыч лупоглазый! — чертыхался Глухов. — Только и знает, что зубы скалить. А Першин вон сейчас сядет в низине. Ей-богу, как пить дать, сядет! Кто его вытащит тогда? Глухов, что ли? Нет уж, благодарим покорно! Фиксатый угнал, а Иван расхлебывайся. Наплюнет-ка он. Ему еще и так трубить полсмены.
Першин в низине и впрямь забуксовал. Он пораскачивал, пораскачивал газик, но, видя, что навстречу идет С-80 успокоился, бросил надсаживать мотор, стоял на обочине, подготовив трос.
Трактор, однако, не останавливаясь и даже не сбросив скорости, прогромыхал мимо, обдав Петра удушливой вонью отработанного горючего, мелкой водяной пылью с траков. Шофер онемело смотрел ему вслед.
Когда обе машины появились сзади, Глухов взглянул на часы — примерно около часу прошло. Значит, Першин сам не смог выбраться. Значит, Гришка вытаскивал его, а затем ждал, пока тот за людьми съездит. Иначе бы они быстрее обернулись.
Гришка опять шуровал первым. В кабине у него мастер сидел. Оба они посмотрели на тракториста: мастер осуждающе, Гришка — нахально. Вдобавок свирепую рожу состроил — дразнил, похоже копировал Глухова.
Першин же, обойдя трактор, неожиданно застопорил машину, выскочил на дорогу, двинулся бесстрашно навстречу, маленький, ощеристый, что хищный зверек.
Глухов не ожидал такого, растерялся. Едва не подмял Першина гусеницей.
Сквозь грохот и треск двигателя Иван услышал:
— Что делаешь, гад? Долго развернуться было?
— Брось ты с ним связываться, Петр. Поехали! — крикнули из-под брезентового тента. — И так припозднились.
Глухова точно плеткой огрели. Кричат, как о пешке какой-то. Будто он не человек вовсе, место пустое. Трактор, громыхнув, рванулся на Першина. Тот отскочил, матерно ругаясь.
«Так-то вот, герой… Будь мы одни, я б тебе показал гада! Я бы тебя отучил кидаться!»
Вскоре машина вновь догнала и обошла трактор. Першин погрозил кулаком Глухову: разговор, мол, на этом не закончен, припомню, мол, я тебе еще, Иван.
«Домашешься, домашешься у меня… Кошка скребет на свой хребет».
Машины быстро отдалялись, трепыхая брезентовыми верхами. Разбивали, разметывали лужи на стороны. Глухов напряженно следил за ними, будто намеревался настичь их и опрокинуть в кюветы.
Еще минут сорок — и машины в поселке будут. А тут мотайся, трясись, горбать спину. Когда он теперь домой попадет, когда в банный жар, на полок заберется? Эх, и попарится же он, отведет за неделю душу, не один веник исхлещет! Весь из себя «машинный» дух выбьет. А потом он, отлежавшись, остыв в предбаннике, пойдет в избу, напьется холодного кваску, потом, разомлевший, одетый во все чистое, за горячие наваристые щи сядет! Когда это будет?
Одно утешало и согревало сейчас Глухова: завтра он наконец-то с сеном развяжется.
Вот машины и скрылись, пропали в увалах. Глухов устало откинулся на сиденье, сбил на затылок шапку с запотевшего лба. Помаленьку отходить, остывать начал. Не на кого злиться было. Злиться, вернее, нашлось бы на кого и на что — комедию ломать не перед кем.
Дорога тянулась пустошью, вырубками. Непривычно бело и чисто было вокруг. Снег, снег, снег лежал убродно повсюду, упрятал все, укутал одежкой теплой. Все было неузнаваемо, все тихо и потаенно светилось.
И только по дороге машины смешали снег с грязью, она броско и выпукло темнела, делила безмолвное белое пространство надвое.
Далеко и широко виделось, лес сохранился лишь по ложкам да овражкам, да в редких семенных куртинах. Небо стояло высоко, было оно плотное, синее, отчего у земли казалось светлее, чем поверху.
«Круто как нынче холода подступили, — дивился про себя Глухов. Недельку-другую постоит так — глядишь, и хорошие заработки начнутся. Вот только обледенят, укатают дорогу, утрясут дело с вывозкой, и тогда вкалывай знай. Зимой есть смысл вкалывать, не то что летом. Летом в тайге духота, гнус. Дождик прошел — лесовозы буксуют, с вывозкой перебои. А раз с вывозкой перебои, не ахти и заработок какой. Нет, летом только в отпуск ходить, малинку, смородинку и прочую ягоду брать, грибочками солеными на зиму запасаться».
На старой огромной березе, совсем рядом с дорогой, черными, увесистыми гроздьями свисали косачи, близкие и недоступные.
«Ружье бы!» — загорелся Глухов.
Он не был охотником, считал это дело пустой забавой. Не понимал чудаков, таскающихся с ружьем по лесу. В лесу сейчас не больно-то разживешься, на все запрет, на все разрешение иметь надо. Даже если разрешение есть, зверя от этого взять не проще, мало стало зверя в тайге. Легче борова или телка выкормить. Но когда на глаза Глухову попадалась дичь, когда неожиданно, с треском, кто-нибудь выскакивал или выпархивал из кустов, он всякий раз подумывал о ружье — неплохо бы возить под сиденьем, как некоторые шоферы и трактористы делают.