Страница 99 из 163
Только здесь, и впервые, мы узнали о трагедии Донской армии, произошедшей в Новороссийске. Судьба и Донской, и Кубанской армий была почти аналогична.
По вечерам громадные массы донских казаков пели свои старинные песни. Они их пели молитвенно, словно взывали к Богу о своей неволе.
При нас был арестован известный красный командир конного корпуса Думенко, долго и довольно удачно воевавший против нас. Его части проходили поездами через Ростов на Польский фронт; он лично был задержан и отправлен в Азов, в тюрьму. Нас удивило, что власть посмела арестовать такого популярного кавалерийского начальника, принесшего много пользы Советам, и что корпус его не отстоял. Мы прочитали в газетах, что «при невыясненных обстоятельствах был убит комиссар его корпуса, грузин, в гибели которого подозревался сам Думен-ко», то есть это он приказал убить своего комиссара, с которым очень не ладил. В обвинительном акте было другое — «за присвоение больших сумм денер>.
В газете приведен и диалог между председателем суда и Думенко: «Правда ли, что Вы были ротмистром?» — «Нет, я был только вахмистром кавалерии». — «Вы, по должности командира корпуса, получали жалованье две тысячи рублей в месяц, откуда же у Вас, при обыске, нашлась такая большая сумма денег?» — переспросил председатель суда.
Это было «главной виной Думенко» официально. Мы слышали, что его корпус хотел выручить своего командира, но власть все предусмотрела: суд был в Азове, то есть в стороне от Ростова, очень скорый, и Думенко расстреляли немедленно там же.
Генерал Морозов запротестовал, что нас посадили в лагерь. Протестовал он лично, никого не спросив, даже и генералов, указав, «что мы сдались добровольно, по условиям с красным командованием, которые нарушены».
Нас оскорбляли его доводы, что «мы сдались добровольно», чего, конечно, не было — нас ведь сдали!
Вызвали в город, в Чека, для допросов. Допрашивали персонально, поодиночке, вежливо. У меня спросили фамилию, чин и должность. Перед следователем лежала толстая книга в черном переплете. Он открыл ее, просмотрел и сказал:
— Вашей фамилии у меня нет, а вот Савицкого — нет ли среди вас?
Я ответил, что такого человека среди нас нет, о каком Савицком он спрашивал — не знаю.
Опросив всех и узнав, что мы «морозовцы» — так нас потом называли красные, сказали, что наведут справки, «как капитулировала Кубанская армия, и примут решение». И оно принято было скоро. Власть уведомила генерала Морозова: «т. к. группа состоит из старших начальников, все будут отправлены в Москву, в главный штаб, где и получат назначения на Польский фронт для защиты отечества». Это нас не радовало, так как защищать красную Россию никто не хотел.
Станичник красного главкома
Первая большая остановка поезда в Новочеркасске. Некоторые из нас с удовольствием купаются в реке Аксай. Река тихая, вода мутная. Генерал Морозов оказался отличным пловцом. В город нас не пустили, но у вокзала купили продукты у торговавших баб. По поднимающейся от вокзала улице погнали под сильным конвоем большую группу донских казаков.
Двинулись дальше. В нашем вагоне Аабинцы, Корниловцы, Кавказцы, учебняне-пластуны и другие молодые штаб-офицеры. Генерал Морозов со своим штабом, генералы и старые полковники —■ в переднем вагоне.
В каждом вагоне красноармеец с винтовкой. В нашем — здоровый 22-летний парень, русый, с открытым лицом, в потертом обмундировании и босиком. Охрана нас его совершенно не интересовала. Поставив винтовку в угол вагона, сел у двери, свесил босые ноги и что-то напевает. Сидим и мы с ним рядом, разговорились.
— Как твое имя? — спрашивает кто-то.
— Аяксандра, — отвечает коротко.
Его ответ сразу же показал нам, кто он. Конечно, расспросы — какой губернии? почему в Красной армии? Он из Астраханской губернии, но по левую сторону Волги. Он видал белых: «При них было хорошо, потом пришли красные и мобилизовали молодежь, но сапог не дали». И он все равно «как-нибудь, но убежит домой».
Всю дорогу до Москвы в течение 2 дней он неизменно исполнял все наши поручения — купить что или принести кипятку.
Богатырь с моьцным голосом, войсковой старшина Березлев сидит в открытых дверях вагона, спустив ноги вниз. Подходит «Аяксандра», присаживается рядом и говорит:
— Эй!.. Подвинься, товарищ!..
— Да не товарищ я тебе, а господин полковник!.. Ишь, сверстника нашел! А то вот как двину я тебя, так и вылетишь из вагона! — резко и серьезно отвечает ему Березлев.
Наш конвоир смутился, ничего не ответил и тихо присел. Потом мы их «примирили».
Но вот он сменен. Вместо него появился аккуратно одетый и серьезный красноармеец. Стоит в углу с винтовкой и с нами не разговаривает, но внимательно смотрит на нас.
— Откуда будешь, земляк? — спрашивает кто-то.
— С Кубанской области, — огорашивает он.
— Иногородний?.. Из города?.. Из какого села? — забросали его вопросами.
— Из станицы Петропавловской, — отвечает он.
В нашем вагоне сидит хорунжий Долженко этой станицы. Услышав слова конвоира, подходит к нему, всматривается в его лицо, но не узнает. Вступает с ним в разговор — где жил, кого знает в станице? Оказывается, тот с самого начала был в Красной армии, у Сорокина327, которого хорошо знает, как своего станичника и начальника.
Красноармеец говорит не торопясь, думая, и знает, что говорит. Вот его слова:
— Сорокин не был красным по-настоящему. Но он не был и за Деникина. Он хотел сделать что-то свое и, во всяком случае, не коммунистическое. Он был очень умный человек, сильно военный, удачно командовал и был очень популярен тогда в своей армии. И очень жаль, что он погиб. Я был в его личном конвое, почему многое знаю.
На наш вопрос: «Ну а теперь как в Красной армии? Что она хочет?» — он ответил:
— Хотеть уже нельзя, а надо исполнять то, что прикажут. А деваться некуда.
Мы проезжаем по Донской области, где жизнь идет как будто нормально и где на вокзалах можно достать съестное. Но вступаем в Воронежскую губернию, и все переменилось. Мы вступили словно в другую страну. Толпы крестьян в своих длинных кафтанах-сермягах домашнего изделия, в лаптях, длинноволосые, изможденные голодом, запуганные, — они робко окружают вагоны поезда, прибывшего «с сытого юга», и тупо смотрят на нас. Смотрят своими печальными глазами, полными тоски и голода. Они не знают — кто мы. Смотрят на нас боязливо, а потом кто-либо из них так печально спросит:
— Товарищи, дайте хоть махонький кусочек хлеба.
Мы проходим полосу мамонтовского рейда по тылам красных. Разрушений сделано, действительно, много. С нами едут донские офицеры, участники рейда. Боясь, чтобы их не узнали жители, они не выходят из вагонов. Но оказалось, жители были очень довольны рейдом, так как им многое досталось от забранных казаками запасов красного интендантства. И оглянувшись, что никого нет из подслушивающих, добавляли:
— Всего было тогда в достатке, а теперь мы голодаем.
Казаки — георгиевские кавалеры и конвойцы
Групповой снимок (помещенный в книге. — П. С.) урядников-ста-риков станицы Кавказской. Станичный историк, войсковой старшина в отставке Антон Данилович Ааманов — соратник по Туркестану генерала Скобелева328 в чине хорунжего, старовер. Сын первых поселенцев из донских казаков Нижне-Чирского района, образовавших нашу станицу, написал книгу о переселении донских казаков на Кубань в 1794 году с подробным описанием образования и быта Кавказской станицы и староверческого движения в ней. Являясь очень популярным казаком-офицером в станице, живя давно в отставке, он сделал много фотографических снимков замечательных казаков и урядников-станичников на военных и церковных поприщах. И как самый образный и красивый из них — я поместил на обложке брошюры георгиевских кавале-ров-станичников Русско-турецкой войны 1877—1878 годов и урядников Собственного Его Императорского Величества Конвоя Императоров Александра II, Александра III и Николая II. Снимок сделан в 1914 году.