Страница 131 из 163
Мы в его хате. Она убога. Одна комната, печь, стол, лавка и деревянная кровать с жалкой постельной принадлежностью. Хозяин сел за стол. Жестом руки предложил мне сесть рядом. Его сынишка очень почтительно смотрит на меня и молчит. После молчания «циклоп» произносит:
— Кто ты такой?.. И зачем пришел сюда?
Голос его мрачный и какой-то замогильный. И тон, и постановка вопроса мне очень не понравились.
— Это Россия или Финляндия? — сам задаю ему вопрос, чтобы точно знать, где я.
— Финляндия, — одним словом отвечает он.
Мне стало легче на душе.
— Далеко отсюда русская граница?
— Полторы версты, — сказал и указал рукой на восток.
«Полторы версты — это плохо, это очень близко и шце небезопасно
для меня, — констатирую в уме. — Надо быть осторожным. Могут и выдать».
— Я русский, пришел повидать сестру, она живет в Финляндии, — вру ему.
— В каком городе?
— В Сердоболе, — отвечаю, назвав ближайший город отсюда.
— Паспорт есть? — тянет за душу он.
Достаю свой документ и даю ему. Он надевает очки, склоняет голову на свой единственный глаз и долго смотрит на написанное в удостоверении Екатеринбургского университета. Не знаю, понял ли он, что там написано, или нет, но смотрел он долго. Вернув его мне, произнес:
— Харашо, ложись спать тут, а завтра мы пойдем с тобою на пост.
Это меня совершенно не устраивало. Я абсолютно не хотел ночевать
здесь, в полутора верстах от советской границы. Кто они?.. А вдруг пошлют мальчика к границе и приведут красноармейцев... Нет-нет!.. Надо уйти отсюда. Его «косой глаз» мне очень не нравится. Да и почему он за полночь времени был в лесу и с топором? Черт его знает, что он думает?!
— А где пост? — спрашиваю.
— Четыре километра отсюда, — сказал и указал на юго-запад.
— Кто старший там? — задаю вопрос, чтобы знать, не о советском ли посту он говорит.
— Сержант, — все так же мрачно, глухо и односложно отвечает он.
Слова «километр» и «сержант» меня успокоили. В красной России
этих слов егце не было. Я прошу его отвести меня на этот пост сегодня. К моей радости, он соглашается. Старик уходит домой, а мы идем к его лодке. Мальчик услужливо помогает отцу и мне.
Пересекли юго-восточный угол озера и причалили к сухому гористому берегу леса. Подъем высокий. Дорога не колесная. Через версту расстояния вышли на голое поле, где стояла крестьянская усадьба. Около одной постройки сидели три солдата без рубашек, хотя и шел уже второй час ночи. Светло. Солдаты ладонями били комаров на своем теле и при этом грубо произносили лишь одно слово: «Пергелле! (черт!)» Потом я узнал, что у финнов это ругательное слово, принятое во всех случаях.
Мой проводник сказал им несколько слов обо мне. Один солдат немедленно же пошел в комнату. Скоро оттуда показался очень молодой сержант в сером мундирчике. Он испытывающе строго посмотрел мне в глаза. Я смотрю на него с полным сознанием своей невиновности. Сержант жестом указал, чтобы я снял свой мешочек. Один солдат вынул из него мою тетрадь-дневник и документы. Увидев у меня часы, попросили отдать им. Кстати сказать, часы были настоящие, офицерские, большие, серебряные с крышкой, фирмы «Павел Буре». Когда все это сержант отнес в свою комнату, я понял, что мои вещи арестованы.
— Голоден ли? — спросил он через переводчика.
Я не ел ничего с 9 часов утра, и, несмотря на это, есть не хотелось. Но я ответил, что голоден. К моему удивлению, они быстро согрели кофе; белый хлеб, коровье масло, молоко были их щедрым угощением.
Проводник ушел. Сержант немного напыщенно-начальническим жестом показал мне на приготовленную солому с одеялом в их помещении — приказал лечь спать. Я лег и моментально заснул, словно провалился в бездну.
Ночью проснулся и вижу — возле меня, на своей кровати, сидит один солдат в шинели и держит свою винтовку между ног. «Эг-ге-е... да я арестован», — определил свое положение. Это было не только что не страшно, но и правильно. Кто я — они не знали. Может быть, шпион? Не чувствуя за собой никакого греха перед Финляндией, вновь крепко заснул.
Наутро почувствовал боль в ногах от долгой ходьбы. Но я бодрюсь и рад «новому утру моей жизни». Солдаты смеются и принесли мне кофе, молоко, белый хлеб, коровье масло, сыр. Всего вдоволь. Даже не все можно съесть. Кофе с сахаром. Дают папиросы, но я не курю. Все было вкусно, питательно и в таком изобилии, словно попал на другую планету. И стыдно стало за Россию. Такая великая держава — и пришла в полное ничтожество...
Сержант одет по форме. Он очень подтянут воински. На боку длинный маузер в деревянной кобуре-коробке. Показывает, чтобы я оделся в дорогу. Я одет. Он берет велосипед и, показав рукой куда-то на юг величественным жестом (при этом составил каблуки своих сапог вместе), командным голосом, глядя строго на меня, выкрикнул:
— Марз-з! (марш!)
На это я улыбнулся, и мы двинулись на юг. Он идет рядом со мной, держа свой велосипед руками, между нами. Куда меня он вел, я не знал. И не тревожился. Сильно ныли ноги. На мои советские сапоги стыдно было смотреть. Поджались каблуки. Все съехало вниз и беспомощно сидело на ногах. Сержант весело шагает, что-то насвистывает, изредка бросая на меня свой взгляд. Кобура его открыта, и маузер висит с противоположной от меня стороны. Между нами — велосипед.
Почему открыта кобура? Неужели для предосторожности против меня, если я наброшусь на него или захочу убежать?
После короткого привала я, словно незаметно, хотел начать идти с левой его стороны, то есть со стороны маузера, как он вдруг очень ре* шительно, безо всякого намека на ослушание с моей стороны, не злобным, но начальническим рычанием показал мне мое место правее его, за велосипедом.
«Молодчина сержант», — искренне подумал я и похвалил его в душе за отличное знание воинской службы и осторожность. Должен указать, что в независимой Финляндской республике воинская дисциплина была перенята из германской армии, как и форма одежды.
На фельдфебельском посту
Мы прошли 12 километров и прибыли «на фельдфебельский пост». Было егце рано, и самого фельдфебеля не было. Мой сержант, поздоровавшись за руку со всеми солдатами, разделся и стал с ними заниматься гимнастикой на снарядах и толканием ядра. Я сижу тут же, смотрю на них, удивляюсь и восхищаюсь. Они вежливы между собой и охотно занимаются спортом. Сержант, прошедший 12 километров с велосипедом, казалось бы, должен устать и отдыхать, а он вместо этого кувыркается на снарядах. Опытным глазом офицера наблюдаю все это, оцениваю и внутренне восхищаюсь финскими солдатами. Они словно дети. Сняв сапоги, босиком, по песку — занимаются вольным спортом. Все они молоды. Со стороны мне кажется, что и ядро толкнуть, и прыгнуть в длину я бы мог сильнее их. «Дай, — думаю, — попробую». Снял сапоги, подхожу к сержанту и прошу ядро. Тот удивленно, даже возмущенно, взглянул на меня, но ядро дал. Все солдаты насторожились. И я толкнул. Оно упало на полметра дальше, как толкали они. «Пэрр-гэл-лэ!» — слышу я вновь. Они по очереди хватают ядро, толкают, но моей дистанции достать не могут. Восхищенные — они просят меня толкнуть еще раз. Я толкаю его с разбегом, и ядро летит еще дальше. «Пэрр-гэл-лэ, сат-тана!» — выкрикнули они и ведут меня к яме с песком — прыгать с места в длину обеими ногами.
В их группе я прыгаю на равном положении спортсмена — установив рекорд и здесь. Они в восторге. Сержант побежал куда-то и возвращается с русской винтовкой (финская армия была вооружена русскими винтовками), что-то говорит и дает ее мне. Я понял, он хочет знать — военный ли я? Беру, привычным жестом нажимаю на скобу и вынимаю затвор. Потом, свернув курок и отделив его от затвора, быстро разобрал последний. «А-а-а!.. М-м-м!» — протянули они. Они не отпускают меня, ведут к параллельным брусьям. И когда я сделал на них несколько номеров, потом «скобку» и закончил «стойкой на руках» — стал длл них авторитетным спортсменом.
Неожиданно появился фельдфебель, по-фински — «паапели». Молодой человек лет двадцати пяти, в сизом офицерском мундире, в бриджах, в широком поясе, в отличных боксовых щегольских сапогах. На голове сизая фуражка с высоким полем. На погонах золотой басон. Все солдаты вытянулись перед ним «в струнку». Мой сержант, босиком, быстро подошел к нему, почтительно вытянулся и доложил что-то, думаю, обо мне. Гимнастические игры сразу же прекратились. Сержант указал мне, чтобы я вошел в комнату, и скоро появился сам — в полном мундире, подтянутый по-юнкерски. Куда-то побежал солдат и скоро явился с молоденькой девушкой. Она вошла в канцелярию фельдфебеля, а потом ко мне в комнату и очень вежливо, тихо, скромно произнесла по-русски: