Страница 104 из 163
Расстреляли еще есаула Бориса Ногайца и хорунжего Анатолия Ко-сякина. Технический батальон был полностью зачислен на службу и на Черноморском побережье, зарывал павших лошадей и калмыцкий скот. Какие-то «зеленые» обстреляли их на работе, и совершенно случайно был убит командир их батальона, полковник. (Он назвал фамилию, которую я забыл.)
На одной открытой платформе густо сидит группа пожилых офицеров в крупных папахах.
— А это кто, Филиппыч? — спрашиваю Лопатина.
— В шинели — Генерального штаба генерал Диденко335, бывший начальник Кубанского военного училища... Рядом с ним полковник Ермоленко336, его помощник, а левее — есаул Вербицкий337, училищный казначей. А вон и Женя Демяник338, нашего учебного конного дивизиона есаул. Все мы одновременно, и войсковой старшина Безладнов, были инструкторами в кавалерийской школе, — поясняет словоохотливый мой друг.
Всех их я знал лично по Екатеринодару.
Рядом с генералом Диденко сидел неизвестный мне пожилой офицер, также в крупной папахе. Спросил Лопатина и о нем — кто он? И узнал — то был полковник Скороходов339, начальник кубанской артиллерии, родом терский казак.
Как могли офицеры в таких больших чинах и должностях остаться «на берегу» — мне было непонятно тогда.
Мы, «морозовцы», голодны.
— Дайте хоть кусочек сала, нашего, кубанского, — прошу их.
— Да мы сами голодные!.. Все мы прибыли на регистрацию налегке, думали, что потом нас отпустят по домам, прибыли в чем попало, не захватив ничего теплого из одежды, а не только что взять с собой продукты... В дороге вот уж три недели и сами голодаем. И даже не знаем — куда нас отправляют?.. Вчера по этой платформе проходил с женой генерал Брусилов, маленький, сухой старичок в штатском. Такая и жена его. Наши старшие обратились к нему с просьбой походатайствовать о нас и узнать — куда нас отправляют?.. Но он ответил, что в этом вопросе его персона совершенно беспомощна. А жена, держа его под руку, все время плакала, — закончил Лопатин.
Мои станичники, сотники Вася Боярский, Гриня Белоусов, братья Сотниковы, просят навестить их «станичный вагон».
В нем глубокие старики, бывшие в отставке уже 20 лет тому назад, когда я семилетним мальчиком поступил в станичное двухклассное училище: войсковой старшина Ламанов, соратник генерала Скобелева и наш полковой историк; военный чиновник с двумя просветами Слепухин — оба дряхлые старики, не могущие ни выйти, ни влезть в свой вагон... Тут же еще бодрый телом Г.Г. Булдыгин, вахмистр Конвоя Императора Александра II, долгий атаман станицы.
— Надо было драться до конца! — строго сказал он мне, старейший казак нашей станицы; мне от его слов стало стыдно.
В углу, у окна на верхних нарах, как запуганный кролик, сидит сын фельдшера Недай-Каши, очень красивый и стройный мальчик в станице, младше меня лет на пять.
— А тебя почему сюда загнали? — удивленно спросил его.
— Не знаю-у, — тихо, мягко отвечает мне этот черноглазый 22-летний казак, похожий на мальчика. — Я был старшим писарем в отделе, а потом произвели в военные чиновники, ну так за это, — печально добавил он, старший сын очень бедных родителей.
Судьба их ужасна. Все эти 6 тысяч Кубанской Войсковой чиновной среды, в этом же году, погибнут на Северной Двине. О них скажется своевременно, в хронологическом порядке «нашей одиссеи». Это была кровавая дань Войска Кубанского за неудачный десант из Крыма. Плачь, Кубань, о сынах своих!
Никто не описал, какова была расправа красных по станицам, по уходе десанта? Но вот эти 6 тысяч офицеров и военных чиновников Кубанского Войска, с которыми мы встретились в Москве и расстрелянных в том же году на Северной Двине, являлись первыми жертвами.
Кубань, наше Кубанское казачье Войско, захлестнулось и еще слезами 6 тысяч вдов!.. А сколько после них осталось сирот — мы теперь и НЕ УЗНАЕМ.
Еще одна встреча со своими
Нашу группу поместили в Астраханских казармах, находящихся за речкой Яузой.
Мы попали в скверную обстановку. Фактически это был лагерь для дезертиров из Красной армии, в казармах старой армии какого-то полка.
Большой двор выстлан крупными булыжниками. Каменная стена до пояса, выше железная решетка. Все прочно, хорошо, нормальная «горожа», но теперь она вся оплетена колючей проволокой. У калитки часовой с винтовкой. Пропуск кого бы то ни было — только по запискам.
Казармы. Их много. Все они давно окрашены в красный цвет, который стал грязным. В них двойные нары. На них грязные матрацы и подушки, в которых солома стала трухой от давности. Но и на двойных нарах теснота исключительная. Вонь и грязь, грязь и вонь. Их, кажется, никто не подметает и не убирает мусор. Об умывальной и уборных лучше не писать. Здесь несколько тысяч дезертиров. Отдельными «оазисами» в них размещены офицеры колчаковской армии, которые предназначены пройти науки на «военно-политических курсах» здесь, в Москве, и потом будут отправлены на фронт, так как польская армия успешно наступает, берет город за городом, и надо «защищать Отечество». Оказывается, нас также вызвали сюда для этого, но мы только предназначены, являемся пока «кандидатами» для поступления. Из пленных колчаковских офицеров многие уже «прошли курсы», отправлены на фронт, и из-за недостатка офицеров в Красной армии некоторые получили хорошие строевые должности, выше тех, кои они занимали в Сибирских армиях.
На наше удивление — большинство из них стремилось как можно скорее попасть на курсы, так как там хорошо кормят, дают настоящий солдатский паек, а дальше — «что будет». Среди них очень мало штаб-офицеров. Если у них не было энтузиазма служить в Красной армии для защиты Отечества, то и не было духовного протеста. Они были как бы в заболевшем своем Отечестве, а мы — из разоренного Казачьего гнезда.
На удивление — здесь мы встретились со своими офицерами Войска, которых из Бутырской тюрьмы вместе с колчаковцами поместили в эти казармы, так же как кандидатов на военно-политичесие курсы. Вот они, наши кровные:
1. Генерал-майор Абашкин — Атаман Баталпашинского отдела, бывший штаб-офицер и командир 1-го Лабинского полка Великой войны на Турецком фронте.
2. Генерал-майор Косинов — старый екатеринодарец, в месяцы революции командир 1-го Кавказского полка, первопоходник, при капитуляции армии начальник, кажется, 1-й Кубанской дивизии.
3. Полковник Калугин — наш старейший Кавказец, образцовый офицер, бессменно в своем полку в Закаспийской области; летом 1919-го под Царицыном, командуя 1-м Кавказским полком, потерял один глаз в бою. Отец трех сыновей, кадет Владикавказского корпуса.
4. Полковник Пучков340 — наш старый Кавказец, на Великую войну вышел старым подъесаулом, командиром сотни; в Гражданской войне служил в тылу.
5. Полковник Авильцев341 — наш старый Кавказец, на Великую войну вышел старым подъесаулом; в Гражданской войне слркил в тылу.
6. Полковник Удовенко342 — родной брат адъютанта Корниловского конного полка, убитого в бою в 1918-м, наш старый Кавказец, на Великую войну вышел подъесаулом и старшим адъютантом Закаспийской отдельной казачьей бригады, умный и всесильный был адъютант при добром начальнике генерале Николаеве; Гражданскую войну провел в тылу.
7. Полковник Гридин343 — полковой адъютант в мирное время 1-го Кавказского полка, умный, корректный, на Великую войну вышел сотником; его служба в Гражданской войне мне неизвестна.
8. Полковник Штригель344 — бывший воспитатель Владикавказского кадетского корпуса.
9. Полковник Березовский Константин Георгиевич, артиллерист.
10. Полковник Безладнов345, артиллерист.
11. Полковник Черник346.
12. Полковник Шепель. Эти три полковника возрастом под 45 лет, каких они станиц и по службе — мне неизвестны, так как держались осторожно и мало с кем входили в общение. Все они кадровые офицеры-артиллеристы.
13. Полковник Капуста — старый офицер 1-го Таманского полка, высокий, сухой, немощный, заросший волосами, ни с кем не разговаривающий.