Спасти президента

Шпаги у дона Болеслава отродясь не было. Зато президентская голубица донна Анна надвигалась так же неотвратимо, как гранитная статуя Командора. Шаг за шагом. Наверняка Анна уже едет в лифте и будет здесь с минуты на минуту.

Не время обсуждать, прекрасен дон Болек или нет. Главное, он может стать несчастным, если не упредит событий.

Нужно успеть раньше.

Огромный букет, больше похожий на маленькую розовую клумбу, я сжимал обеими руками — чтобы не выронить на бегу. У Ксении в несгораемом шкафу всегда имелись наготове две-три тяжелых вязанки цветов, которые она ежеутренне обновляла в службе протокола. К обеду эти дары природы начинали сморщиваться и усыхать, а к вечеру их можно было впарить разве что дуайенам слаборазвитых африканских государств, чей внешний долг Парижскому клубу гарантировал смирение дипкорпуса стран-должников: что ни дай, всему будут рады. Сейчас у моего букета еще держалась средняя степень сохранности. Где-то на уровне парламентских делегаций стран СНГ.

Помимо естественного аромата роз от моей ручной клумбы за километр разило смесью трех сильных дезодорантов с одеколоном «Консул». Я не поскупился, истратив на цветы добрую половину наших представительских запасов. Пахнуть так пахнуть. Женщинам обычно нравятся тонкие, еле заметные ароматы. Вульгарный перебор парфюма вызывает у них недоумение, переходящее в недовольство.

Это именно то, что сейчас надо. Дамские досада и раздражение — вот наилучшая увертюра к опере «Полный провал». Когда мне было пятнадцать, я перед первым в жизни свиданием вылил себе на голову флакон одеколона «Саша» — и получил от одноклассницы самую первую в жизни отставку. Девочка сморщила носик, боясь чихнуть, а мой скромный поцелуй в ее запястье удостоился нервного: «Дурак!».

Потом уже, в первые годы студенчества, мне одолжили на ночь бледную ксерокопию трактата австрийского доктора Зюскинда «О запахах». Два великих австрийца (Фрейда я прочел раньше) помогли мне побороть детские комплексы. По крайней мере, дураком меня уже никогда никто не называл: ни женщины, ни ученики в школе, ни политические оппоненты...

Кем угодно, только не дураком.

Пробегая по коридору с благоуханной клумбой наперевес, я ловил боковым зрением жизнерадостные перегляды чиновников своего аппарата. Младшие референты Главы администрации, штатные замы референтов и старшие советники этих замов уступали мне дорогу с лицами, исполненными оптимизма. Вид бодро несущегося шефа с огромным букетом цветов мог развеять остатки сомнений в неизбежности нашей завтрашней победы. В ожидании краха так не бегают. Вернее, бегают — но не так. Опытные подчиненные чувствуют разницу между зашуганной корабельной крысой в дырявом трюме и спринтером, идущим на мировой рекорд.

Я, разумеется, был спринтером. Невидимая финишная ленточка рассекала дальний отросток коридора, на подходе к лестницам и лифту. Если донну Анну удастся перехватить в кабине подъемника, то полдела сделано. Я выигрываю время и — поначалу даже без вранья! — отвожу се от цели. Я ловкий, я везучий, я смогу. Что бы она ни замышляла, поднимаясь наверх, сейчас мы с ней укатимся обратно вниз. Пусть наше нервное свидание проходит не на высоте.

Тихо звенькнул сигнал прибытия кабины. Успеваю? Успеваю! Сердечное спасибо кремлевским полотерам.

Створки раскрылись. В полутемной раковине лифта замерцала крупная дорогая жемчужина: президентское чадо в белом брючном костюме. Чадо намеревалось вылезти на моем этаже. Ну уж дудки, милая! Перед тобой — опытный ловец жемчуга, почти что Ихтиандр.

Я очень натурально поскользнулся на паркетном льду, чуть не упустил из рук букет и, неуклюже подхватывая его, въехал вместе с Анной обратно в лифт. Мой локоть придавил кнопку первого этажа. Створки сдвинулись у меня за спиной.

— Ой, извини! — сказал я президентской инфанте, ласково тесня ее тяжелой клумбой подальше от двери. — Это тебе, Аня, бери.

Какая воспитанная дама откажется от букета? Даже если и захочет, этикет не позволит. Анна вынуждена была принять у меня эту розовую охапку, связавшую ей обе руки. Простенький фокус удался. Теперь до кнопок лифта она не дотянется.

Мы едем туда, куда хочу я.

— Устроили, понимаешь, тут каток... — с конфузливой улыбкой нажаловался я на полотеров и встал еще ближе к инфанте. Пахучий букет оказался притиснут к самому ее лицу. Теперь ваше слово, доктор Зюскинд!

Анна, хотевшая мне что-то сказать, невольно принюхалась к своим цветам и, округлив глаза, удивленно чихнула. Раз, еще раз, еще...

Милая Красная Шапочка, прости серого подлеца! Но двадцать секунд нашего полета вниз — уже мои. Для скоростного лифта времени вполне хватает.

— Будь здорова! — нежно сказал я, и тотчас же наша кабина с легким мелодичным звоном встала на первом этаже.

Чтобы нас случайно не занесло еще ниже, к подвальному медпункту, я ласковым движением вытянул Анну из лифта.

— Спасибо... А-ап-чхи! — Президентская дочура попыталась сообразить, куда это мы приехали. Однако пахучий букет в руках мешал ей толком оглядеться по сторонам.

— Да что с тобою? Ты простужена? — озабоченно спросил я у чихающей инфанты.

Даже мелкое притворство теперь давалось мне с трудом, а впереди уже маячила диверсия покрупнее. Ну почему наш Баландин не застал ее дома? Почему отборные гадости выпадает совершать именно мне, да еще в присутствии Анны? Выглядеть сволочью в глазах президентской дочери мне хотелось меньше всего. «Но раз надо, побудешь сволочью, — неумолимо шепнул внутренний голос. — Дело знакомое. Иного не дано».

— Вовсе я не простужена. — Анна сунула мне дареную вязанку под нос. — Это все твои цветы. Чем у вас их надушили? А-ап-чхи!

Задержав дыхание, я сделал паузу, а потом старательно раскашлялся.

— Служба протокола с ума спятила! Какой-то слезоточивый газ... — возвел я наглый поклеп на своих подчиненных. — Сегодня же устрою взбучку всем этим балбесам! Разгоню к чертям!

Анна не любила, когда папины назначенцы грубо третируют рядовой персонал. Значит, будем погрубее.

Я забрал у инфанты подаренный букет и сердито выкинул его мимо урны — прямо в кабину лифта. Вязанка рассыпалась на лету, накрывая весь пол увядающими останками клумбы.

Анна не любит неряшества. Смотри-смотри, милая, какой я неряха, — все разронял! Видишь, у меня и манжеты в чернилах? Видишь, у меня и галстук повязан криво? И прическа, как у двадцатилетнего хлыща. И пахну, как дешевая парфюмерная лавочка... Я хуже, чем ты думала. Я гораздо хуже! Скоро в этом убедишься сама.

— Идем быстрее на свежий воздух! — сказал я, подталкивая президентскую дочку в боковой коридор.

Самый короткий путь во внутренний дворик был отрепетирован еще вчера, когда я спешил к вертолету. За минувшие сутки число зигзагообразных переходов ничуть не выросло, галереи не размножились делением, коридоры не удлинились, двери остались на местах. Теперь я отыскал бы здесь дорогу даже с закрытыми глазами — одним только верхним собачьим чутьем, словно породистый альпийский сенбернар.

Граждане посетители! — мысленно призвал я. — Если вы заблудились в Кремле и вам нужна ученая собака-поводырь, обращайтесь к Главе администрации Президента России: выведет на свет и гонорара не попросит.

Последняя дверь во двор, как и вчера, нуждалась только в пластиковом пароле. На ходу я сунул в паз личную карточку. Когда замок утробно щелкнул, я посторонился, выпуская Анну вперед, чтобы оставить за собою дверь приоткрытой.

Первое действие трагифарса «Президентское чадо» было закончено.

Теперь — действие второе. Сцена у вертолета. Участвуют Красная Шапочка, серый волк и «Белый Аллигатор» (без речей). По законам драматургии, следующая реплика принадлежит даме. Ну говори, не подводи!

— Где это мы? — послушно спросила Кр. Шапочка, с любопытством оглядываясь по сторонам. Топографию Кремля инфанта знала из рук вон, а на этом асфальтовом пятачке, могу спорить, вообще не была ни разу.

— Мы — во внутреннем дворе, — ответил я, заманивая президентскую дочуру ближе к вертолету. — Смотри, Аня, какая прикольная вертушка! Классная штука, без балды говорю! Я просто запал на нее, по жизни...