Страница 87 из 164
Вечером Хайнрици позвонил мне и доложил о серьезном ухудшении положения в результате прорыва. Он запросил о передаче ему танковой дивизии из группы Штайнера. Я обещал ему принять решение, как только переговорю с Йодлем и
Штайнером. Выяснилось, что Штайнер лишь предстоящей ночью собирается ввести в бой для приказанного ему наступления 7-ю танковую дивизию, еще находящуюся на подходе. Я приказал оставить эту дивизию в моем распоряжении в состоянии боевой готовности, чтобы в случае необходимости двинуть ее в другом направлении. Отказаться от наступления Штайнера, на которое фюрер возлагал свои самые большие надежды, было мне по-человечески особенно тяжело. Но и Йодль и я были убеждены, что ввиду положения у Хайнрици, где противник, возможно, через два-три дня выйдет в тыл Штайнера и южного фланга группы армий «Висла», необходимо бросить 7-ю танковую дивизию с юга на участок вклинения противника для удара во фланг русским. Поэтому я высвободил эту танковую дивизию для Хайнрици, однако категорически связав ее с направлением наступления и с целью при любых обстоятельствах использовать ее в качестве резерва. Приказ был подтвержден самим Хайнрици. Йодль доложил об этом фюреру, сколь ни разочаровывающим этот приказ явился для него.
В 6 часов утра 28.4.1945 г. я выехал к Штайнеру, надеясь при его помощи найти штаб 7-й танковой дивизии. Я хотел обсудить со Штайнером возможное проведение наступления и без участия 7-й танковой дивизии. Обнаружилось, что дивизия была перехвачена группой армий до ее прибытия в исходный район, где она должна была находиться согласно моему приказу, и никто за получением этого приказа к Штайнеру не явился.
После того как Штайнер сообщил мне, каким образом он после перегруппировки возобновит наступление и без 7-й танковой, я выехал по установленному мною маршруту ее продвижения, не встретив там ни одной души. Мне стало ясно: дивизия либо запаздывает, либо используется где-то в другом месте.
Когда я поехал по другому маршруту, мне повстречались в конном строю штабы артиллерии и пехоты. На мой вопрос о 7-й танковой дивизии и о том, что здесь происходит, я узнал: южное крыло группы армий Хайнрици вот уже вторую ночь, не имея никакого соприкосновения с противником, целиком отступает на запад через Шорнхайде и в течение 27.4 уже вышла в район по обе стороны Фюрстенберга, где артиллерия намерена встать на позиции.
Я думал: сейчас меня хватит удар! Ведь во второй половине вчерашнего дня Хайнрици ни единым словом не доложил мне о своем уже осуществляемом планомерном отступлении! Сама же 7-я танковая дивизия по настоянию Хольсте, требовавшего ее подчинения себе, находилась в другом месте.
В 8 часов утра я уже снова был на нашем командном пункте, где застал совершенно изменившееся положение лагеря, который в ближайшие дни мог беззащитным и ничего не подозревающим оказаться в руках русских. Я обсудил все это с Йодлем и приказал Хайнрици и генералу фон Мантейфелю546 встретиться севернее Ной-Бранденбурга и снова выехал туда. Тем временем Йодль весьма жестко сделал внушение начальнику штаба группы армий.
Во время моей поездки на север я наконец встретил 7-ю танковую дивизию и после долгих поисков нашел ее штаб. Там как раз находился и офицер связи из группы армий, старший офицер саперных войск, которому командир дивизии в тот момент показывал на карте маршрут дальнейшего отступления. Этого только недоставало! Пришлось и мне поневоле выслушать общий план отхода группы армий, о котором ни ОКВ, ни, самой собой разумеется, фюрер и генерал Кребс не могли иметь ни малейшего представления. Этот приказ был отдан вечером, после моего отъезда с командного пункта группы армий, т.е. уже тогда был делом решенным. Его отдача без утверждения ОКВ и лично фюрером явилась результатом моего откровенного разговора с Хайнрици, который заключил отсюда, что фюрер вмешаться в обстановку уже не в состоянии, а потому он может действовать по собственному усмотрению, намереваясь сдать свою группу армий американцам на Эльбе547. Правда, об этом я узнал позднее от преемника Хайнрици; сегодня мне известно, что его начальник штаба, генерал фон Трота, инициатор этого плана, был тоже смещен с должности в тот же вечер...
Итак, 7-я танковая дивизия, согласно приказу, отправилась в район сосредоточения с целью только обороны, чтобы в течение дня облегчить отступавшим частям отрыв от противника. Такое использование танковой дивизии сильно возмутило меня к удивлению командира дивизии. К тому же я не принял невероятно трудного решения снова забрать эту танковую дивизию у корпуса Штайнера в тот момент, когда она была предназначена для решающего наступления на юг, на успех которого, учитывая достигнутое генералом Венком с его 12-й армией, не только фюрер, но и мы возлагали такие большие надежды. <...>
Приказав командиру 7-й танковой дивизии доложить мне обстановку, возникшую в результате отхода фронта (это было во время прорыва русских через Одер), я разъяснил ему, что чистая оборона для танкистов здесь неуместна и сила его — только в контрнаступлении. Он, само собой разумеется, видел это и сам, но считал, что занятие исходной позиции его дивизией потребует слишком много времени, а потому сегодня это большого результата не даст. Тем не менее я приказал ему действовать сообразно характеру его рода оружия, ибо все остальное — бессмысленно. <...>
В первые послеполуденные часы у меня состоялась встреча с генерал-полковником Хайнрици, на которой присутствовал и генерал фон Манштейн548. Беседа наша носила очень серьезный характер, ибо в крайне резкой форме я обвинил Хайнрици в том, что он утаил свой план отступления и от меня и от ОКВ. Он признал наличие такого плана, но объяснил отвод своего южного крыла через и за Шорнхайде, подчеркнув, что этот маневр и сокращение линии фронта он твердо держит в своих руках. Показанный мне в штабе 7-й танковой дивизии план служит лишь для введения в курс дела штабов саперных частей с предположительной целью установки заграждений и взрывов на случай отступления и т.п. После того как я проинформировал Хайнрици о положении 12-й армии (Венк), эсэсовского танкового корпуса Штайнера и корпуса Хольсте, а также обрисовал крайне критическую обстановку севернее и северо-восточнее Берлина (сложившуюся в результате самоуправного отвода левого крыла, что угрожало с тыла Штайнеру), он обещал впредь следовать моим приказам и упорядочить общее руководство действиями подчиненных ему войск. Мы попрощались внешне корректно, при этом я напомнил ему о нашей старой дружбе и о данном мне слове.
Вечером [28 апреля] с наступлением темноты я вернулся в наш лагерь. Йодль считал, что положение на южном крыле, т.е. севернее Берлина, значительно ухудшилось. У меня состоялся продолжительный телефонный разговор с генералом Кребсом, находившимся в Имперской канцелярии; поскольку фюрер адресовал меня к нему, поговорить с Гитлером лично я не смог549. Телефонная связь неоднократно нарушалась и прерывалась. Пока радиобашня как приемная и передающая радиостанция все еще находится в наших руках, а привязные воздушные шары действуют, можно будет восстановить и проводную связь с Имперской канцелярией, а также и поддерживать радиосвязь с бункером фюрера.
Йодль предложил мне на следующий день перенести наш командный пункт в другое место550. Сначала я решительно возражал, ибо никоим образом не желал без крайней необходимости еще больше удаляться от фюрера, что привело бы к отказу от радиосвязи с ним. Но о том, что нашему пребыванию здесь скоро наступит конец, говорил и грохот нашей артиллерии: батарея тяжелых орудий оборудовала свои позиции прямо у нас под носом и целыми ночами вела заградительный огонь. Вечером Йодлю удалось установить телефонную связь с фюрером: он доложил ему о моих решениях в отношении линии фронта у Хайнрици и получил его полное согласие с моими распоряжениями насчет прекращения дальнейшего отхода группы армий Хайнрици, приказав 7-й танковой дивизии начать контрнаступление.