Страница 77 из 96
В мае 1943 года Гиммлер предложил Борману следующий вариант: всем, у кого среди предков двух последних поколений имеются евреи, надлежало пройти проверку еще нескольких поколений предков. Если выяснится, что прежде эта семья уже допускала родство с евреями, их следовало подвергнуть стерилизации. Но и этот план был отклонен.
Лишь в середине ноября 1943 года Розенберг констатировал, что «достигнут заметный прогресс в пропагандистской работе на фронте». Об этом он доложил фюреру и просил его присвоить проповедникам нацизма достойное звание, предложив свои варианты: «офицер национал-социалистского образования» и «офицер идеологического образования». Гитлер, как всегда, предпочел нечто среднее — «офицер национал-социалистской идеологии».
Все это время Борман поддерживал переписку с Розенбергом, но ни единым словом не обмолвился о том, что готовит собственную организацию. Проведя ряд встреч и бесед, он разработал собственную программу и подобрал соответствующий штат сотрудников. Чтобы не прибегать к использованию лекторов Розенберга, рейхсляйтер НСДАП наладил сотрудничество с Геббельсом и Гиммлером. Теперь ему осталось лишь измыслить способ оттеснить проповедников конкурента.
Для начала Борман высказал опасения, что звание «офицер национал-социалистской идеологии» не охватывает всего круга обязанностей, которые надлежало исполнять военнослужащим нового типа: не только проповедовать принципы во время митингов, но и воодушевлять войска, поддерживать бодрость духа [389] повседневными беседами и дискуссиями. Розенберг, за которым закрепилась репутация скучного оратора, с подобной работой не справился бы. Борман обратился с собственными предложениями к фюреру, и новая должность стала называться «офицер национал-социалистского управления».
Упрямый и недалекий, Розенберг заглотил и наживку, и леску, и грузило. 26 ноября 1943 года он отправил в ставку фюрера «примечания», в которых подчеркнул, что эти офицеры призваны обучать и наставлять, а не участвовать в сражениях. В нынешней же редакции звание не уступало званию боевого командира. Несмотря на долгие годы совместной деятельности, Розенберг так и не понял фюрера: Гитлера не интересовали тонкости идеологии; ему нужна была власть, а создание доктрин имело единственной целью заставить солдат с большим желанием умирать по приказу фюрера.
Естественно, «примечания» Розенберга попали на стол Бормана да так там и остались. «Неужели вы думаете, что я рискну представить подобные пояснения фюреру?» — саркастически спросил он министра оккупированных территорий. Очень кстати пришелся рапорт одного из гауляйтеров, жаловавшегося на чрезмерную «сухость и заумность» лекций, прочитанных функционером организованной Розенбергом службы в военной академии Вартеланда. Кроме того, автор рапорта сообщал, что лектор обескуражил собравшихся призывами к терпимому отношению к религии и заявлением о расовой неполноценности населения некоторых регионов Германии.
Лишь из письма Бормана от 30 ноября 1943 года Розенберг понял, что у него отобрали право на осуществление программы. В послании сообщалось: «Партийная канцелярия занимается созданием новой службы в действующей армии. В обязанности офицеров этой службы входит не только идеологическое образование, [390] но и повседневное политическое просвещение... В отношениях с вермахтом партийная канцелярия впредь будет единственным партийным органом, представляющим интересы всех ведомств НСДАП. Недопустимо, чтобы Вы или иные рейхсляйтеры и министры обращались к вермахту с самостоятельными, нескоординированными предложениями... Согласовав вопрос с высшим командованием вермахта, я приказал гауляйтерам составить списки сотрудников, которых они готовы рекомендовать для работы в этой службе. Впоследствии все данные будут переданы вермахту».
Зная строптивость Розенберга, Борман основательно подготовился к атаке. Еще в середине октября в «Вольфшанце» он обратился к некоторым видным начальникам вермахта со своим предложением и выбрал человека, чей генеральский мундир мог придать достаточный авторитет проекту. То был Герман Рейнеке, член генерального штаба вооруженных сил, столь рьяно поддерживавший линию партии, что Народный суд даже избрал его членом жюри. 22 декабря 1943 года Борман добился окончательного решения проблемы в свою пользу: Гитлер подписал декрет о создании национал-социалистского оперативного штаба при высшем командовании вермахта. Формально главой этого штаба стал Рейнеке, но на самом деле руководящая роль принадлежала партийной канцелярии.
Борман поставил генералов в известность, что работники политической службы в армии не будут носить военные шинели, и предупредил, что непременно заберет из вермахта особенно отличившихся офицеров, доказавших свою приверженность идеям национал-социализма. Он не стремился создать в армии громоздкий партийный аппарат наподобие института комиссаров Красной Армии. Борман назначил двести человек на руководящие посты (на уровне штаба армии). [391]
Показательно, что более половины из них отреклись от церкви. Многие из работников пропаганды не считали верховное командование вермахта своим начальством и направляли рапорты напрямую в партийную канцелярию. Когда Борман решил использовать полученную таким образом информацию, чтобы сделать ряд замечаний военному командованию, у него произошла яростная стычка с генералом Гудерианом, после чего последний распорядился отыскать авторов этих писем и наказать «шпионов».
С другой стороны, отнюдь не все офицеры-пропагандисты играли ту роль, которая им отводилась в планах Бормана. В отличие от комиссаров Красной Армии они не могли обосновать мотив справедливого возмездия, способный разжечь в душах солдат яростное пламя фанатизма, а философские рассуждения и лекции не могли поддержать боевой дух после шести лет изматывающих упорных сражений. Эти офицеры нашли свое место только за несколько недель до окончания войны, когда, используя в качестве последнего аргумента пистолет, удерживали солдат от поголовного дезертирства и даже поднимали их в контратаки. Борман же требовал от них таких действий еще в 1943 году: «Сомнения в победе Германии следует пресекать самым решительным образом, действуя в духе «периода борьбы».
У матери Бормана были причины жаловаться на старшего сына. Он не простил ей того, что она позволила другому мужчине занять место его отца, а взятая от второго мужа фамилия Воллборн и дом в Обервеймаре, купленный в 1909 году, постоянно напоминали об этом. Мартин Борман полагал, что все лучшие черты — чувство долга, работоспособность, упорство, предприимчивость — передались ему с генами отца. [392]
Когда же Герда укоряла его за несдержанность и грубость, он объяснял эти свои качества наследственностью с материнской стороны. По заведенному Мартином порядку, мать могла навестить внуков в Пуллахе или в Оберзальцберге только с его позволения. Когда она пыталась давать старшему сыну советы, тот сразу обрывал ее коротким «не твое дело».
Мартин говаривал, что «беспокойная кровь» не дает ей покоя и она слишком часто отправляется в разъезды. Во время войны он послал ей резкое письмо, в котором настоятельно рекомендовал оставаться дома. Когда под впечатлением знаменитой речи Геббельса о начале тотальной войны мать Бормана посоветовала Герде продать один из домов, чтобы вырученные деньги внести в фонд обороны и освободить слуг, способных пойти на фронт, Борман с крайним негодованием ответил: «Ты просто не в состоянии понять, сколько слуг и служащих необходимо при моем положении... Здесь решаю я и только я один... Повторяю: не суйся в мои дела. Не позволяй себе критических замечаний — это особенно опасно в наше время — и не задумывайся о вещах, которые тебя не касаются».
Визиты родителей Герды вообще не приветствовались. Тот факт, что удачным поворотом карьеры Борман во многом был обязан родству с Бухом, в расчет давно уже не принимался. Эти двое оказались людьми столь различными по характеру, что с трудом переносили друг друга. Благородная простота бывшего майора, воспитанного на традициях прусского офицерства, явно не соответствовала повадкам высших нацистских кругов. Он отнюдь не был безоговорочно покорным партийным функционером, каким желал бы его видеть Гитлер, и не собирался постоянно подгонять свое мнение по правовым вопросам в соответствие с командами верхов. Зачастую Бух так упрямо стоял на своем, что на партийном Олимпе все давно [393] ждали, когда «этого старого дурака» прогонят прочь из его кабинета. Однако фюрер видел в этом персонаже немалую пользу: фигура честного партийного арбитра создавала ложное впечатление о справедливости системы. С другой стороны, Гитлер был довольно сентиментален по отношению к старым друзьям, которые с первых дней шли с ним рука об руку. Если они доставляли ему значительные неудобства, фюрер просто лишал их реального влияния, но старался не обижать официальными отставками. В 1933 году Гитлер предложил Буху должность своего личного адъютанта, желая использовать репутацию этого честного человека, чтобы представить весь свой аппарат в выгодном свете. С другой стороны, бывший майор слыл офицером, готовым отстаивать свое мнение, и его следовало держать на более коротком поводке. Однако Бух отклонил это предложение.